Отдельный дивизион маневрирует

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Отдельный дивизион маневрирует

В 1931 году меня назначили командиром и комиссаром отдельного оперативного дивизиона войск ОГПУ. Собственно, дивизиона еще не было. Я должен был сформировать его в городе Кзыл-Орде из бойцов пограничных частей Казахстана.

Ко мне прибыли командиры Клигман, Митраков, Дженчураев. Все трое были молоды, энергичны, не первый год в пограничных войсках. У Клигмана Петра Борисовича, кроме того, за плечами была гражданская война — шестнадцатилетним мальчишкой он уже был пулеметчиком в отряде. Клигман прибыл в дивизион в качестве политинструктора. Он оказался одним из тех работников, у которых слово неотделимо от дела, и владел оружием так же смело и хорошо, как словом.

Но тогда я особенно обрадовался Джаманкулу Дженчураеву. Киргиз по национальности, он прекрасно знал казахский язык, психологию и быт кочевников. Именно такой командир был нужен мне. Наш успех в борьбе с басмачами зависел не только от результативности боевых действий, но и от умелой, терпеливой разъяснительной работы среди кочующего населения, запуганного и обманутого пропагандой баев. Дженчураев умел разговаривать с людьми свободно и просто. И казахи, и наши бойцы любили этого высокого, смуглого, веселого командира.

Моему дивизиону было поставлено задание — предотвратить угон за границу огромного количества скота.

Мне предстояло еще раз столкнуться со ставленником английской разведки Калием Мурза-Гильды. Так и не разыскав атамана Анненкова, Мурза-Гильды сам возглавил отряд басмачей, объявив себя командиром белой армии.

По нашим данным, в его отряде было человек тридцать пять — сорок. Мы знали также, что, собрав скот в районе озера Балхаш, отряд должен двигаться через пустыню на плато Устюрт, затем на Красноводск и далее через персидскую границу. Но где в настоящее время находится банда, ушла ли она от озера Балхаш — у нас данных не было.

Я вспомнил, что банда, отброшенная от стен Сарканда, тоже ушла к озеру Балхаш. Туда же двигался со своими басмачами и Кзылбай. Возможно, подумал я, все это звенья одной цепи… Мой дивизион не был еще полностью сформирован — прибыло пока только пятьдесят два пограничника. Но, поскольку банда Калия Мурза-Гильды, по сведениям, не была велика, я решил выступать, не теряя времени.

По плану управления пограничной охраны Казахстана наш дивизион должен был двигаться из Кзыл-Орды в район озера Балхаш. Но что если банда уже тронулась в путь? Тогда я рисковал оказаться у нее в хвосте. От Кзыл-Орды до плато Устюрт самое малое — сорок дней трудного пути через громадную безводную пустыню. Целесообразнее было не догонять, а дать банде встречный бой, и я решил перебросить дивизион поездом до Уральска, а оттуда спуститься речным пароходом в Гурьев и, таким образом, пересечь путь басмачам.

На пятый день пути мы подъезжали морем к городу. В тот же день меня принял начальник окружного отдела ОГПУ.

— По нашим данным, — сказал он, — банда басмачей имеется на плато Устюрт. Но есть банда и недалеко отсюда, на реке Эмбе. Она хочет поджечь нефтяные вышки Доссора.

На следующий день разведка под командованием Дженчураева выехала в Доссор. Однако стоило пограничникам появиться в Доссоре, как бандиты ушли из этого района. Сто пятьдесят километров проехала разведка по следам басмачей — местам стоянок, вскопыченной земле, но так и не настигла их. Жители аулов и кочевок сообщили, что банда в пятьдесят человек ушла в сторону Аральского моря.

«А что если они заманивают дивизион, сковывают, отвлекают его от основных сил?» — подумал я. Несколько дней потребовалось мне, чтобы уточнить обстановку. Я оказался прав в своих предположениях. Отдельные группы басмачей были замечены не только в Доссоре, но и в районе Жилой Косы. Но основной отряд во главе с Калием Мурза-Гильды, отвлекая нас мелкими бандами, продолжал двигаться в направлении озера Сам.

Судя по всему, дело замышлялось серьезное, речь шла не о десятках, а о нескольких сотнях басмачей. Нужно было еще и еще раз продумать, где и как встретиться с ними. Если мы начнем вести преследование через Доссор, нам физически не под силу будет догнать основные силы противника: переход через безводные пески вымотает бойцов и коней, да и для того, чтобы обеспечить дивизион на время пути продовольствием, а коней — фуражом, потребуется не меньше ста подвод, что сильно замедлит наше продвижение.

И опять я решил идти наперерез басмачам.

Майским утром, погрузившись на старенькую шхуну, наш дивизион двинулся из Гурьева в форт Александровск (ныне форт Шевченко). Бойцы расположились на палубе, радуясь возможности отдохнуть, написать письма домой, починить одежду. Я подошел к группе солдат, которые горячо спорили о чем-то:.

— Вольно, вольно. О чем беседуете, ребята?

— Да вот, товарищ комдив, правда или брехня, не знаем, а только говорят, что басмачей чуть не тысяча.

— Посмотрим. Сколько бы ни было, все равно придется их бить.

— Как же, если нас и сотни нет, а их несколько сот?

— Ну, что ж. В гражданскую войну и не такое бывало. Помню, под Киевом мы с пятнадцатью хлопцами четыреста петлюровцев взяли.

— Да ну!

— Вот вам и «да ну». Смекалка на войне очень нужная штука…

— Расскажите, товарищ командир!

— Было это осенью девятнадцатого года, — начал я. — Наш полк отступал к Киеву. А положение такое, что, отходя от белогвардейцев, мы в любую минуту могли натолкнуться на петлюровцев.

Как-то вечером меня вызвали в штаб полка.

— Смотри, Георгий Иванович, — сказал мне комполка Федченко, разворачивая передо мной карту, — вот в этом селе на нашем пути находится какая-то часть. Возможно, петлюровцы. Может, кто другие. Нужно разведать, кто они такие. Возьми человек пятнадцать надежных хлопцев, пулемет — и в дорогу. Сам увидишь, как и что, по обстоятельствам.

Доехали до села без приключений. С краю у дороги приглядел я плохенькую хатенку. Мы умели уже распознавать, в какие двери можно стучаться. Если во дворе сена нет, да и скотиной не пахнет, если во дворе стоит крытая соломой халупа — здесь красным бойцам всегда скажут правду и помогут.

Постучал я в хатенку — вышел старик бородатый:

— Шо вам трэба?

— Здравствуйте, папаша! — поприветствовал я. — Хто е в сели? Якись посторонние е?

— Якись солдаты е, — ответил старик, с любопытством разглядывая меня и моих попутчиков.

— Червони чи били? — спросил я.

— Казалы, чи петлюривци, чи що!

— А много их?

— Я нэ знаю, скильки, но богато.

— А де воны зараз?

— Воны там дэсь в сели!

— А вы зможете нас провести?

— А чого ж не зможу? Ось зараз одягну свитку и пидемо.

Спешились мы, лошадей оставили коноводам. Остальные бойцы разделились на две группы и пошли с двух сторон улицы по-над забором.

Впереди заметили огонек.

— Что там? — шепчу старику.

— Шось мае буде, — пожимает он плечами.

Подошли ближе. Видим: посреди площади большой дом.

— Сильска рада, — шепчет мне старик.

Из нескольких окон на площадь падает свет.

Подобрались еще ближе. На окне коптилка. А где же часовой? Сколько ни вглядываюсь, ничего, кроме пня, у дома не вижу. Только когда «пень» шевельнулся, понял я, что это и есть часовой. Оперся о стену дома и спит. Подзываю двух бойцов — Шорника и Голубева: «Пойдете со мной, остальным быть снаружи, наготове». В окно видно два станковых пулемета и человек пятнадцать спящих у стола. Значит, это сторожевая застава. Ничего себе сторожа, храпят, аж на улице слышно.

Я по опыту знаю, что с сонным человеком, да еще если он до этого переход порядочный сделал, да еще если он не спал несколько ночей подряд, можно сделать все, что угодно. Шепчу Голубеву:

— Снимешь часового, и чтоб ни звука!

А Голубев редкостный был силач, я всегда брал его с собой на самые рискованные операции.

Подкрадываемся. Часовой, обхватив винтовку, все также спит. Резким ударом в солнечное сплетение Голубев лишает его голоса, Шорник затыкает часовому рот кляпом. Пробираясь к столу, я нечаянно смахнул шапку со спящего петлюровца. И вот что значит сон! Тот чертыхнулся, открыл глаза, но сообразить ничего не мог.

— Дай мою шапку! — бормочет.

— Возьми! — говорю я, протягивая шапку.

Натянув шапку, петлюровец снова падает головой на руки, спит. Между тем Шорник и Голубев уже овладели пулеметами. Тогда я кричу:.

— Спокойно! Ни с места!

Петлюровцы проснулись, схватились за оружие.

— Бросить оружие! — ору я. — Перестреляем к чертовой матери!

Вдруг слышу от двери голос нашего проводника:

— Не турбуйтесь, хлопци, бо их дуже богато!

— Сдавайтесь! — ору. — Не то хуже будет! Руки вверх! Оружие побросали, подняли руки. На ходу провожу «политбеседу»:

— За кого воюете? Петлюра продавал Украину немцам и снова ищет, кому бы продать. А вы такие же рабочие и крестьяне, как и мы! Кроме как от Советской власти, нет и не будет трудовому народу ни от кого помощи! Опомнитесь, не то потом поздно будет.

Оружие вынесли на повозку во двор. С пленными оставили двух часовых. А сами стали думать, что делать дальше. Спрашиваю у старика:

— Где еще петлюровцы?

— Кажуть, що в клуби.

— Сколько их там?

— Мабуть, пилсотни, а мабуть, и сотня.

— Что делать будем? — говорю своим. — Двадцать петлюровцев мы уже взяли, с оружием и двумя пулеметами. Обстановку разведали. Будем возвращаться или как?

А старик вдруг:

— Що вы, хлопци, робыте? Двадцать взяли и цих визьмем! Я вам допоможу!

А я и сам уже думаю: «Чем черт не шутит, рисковать, так до конца».

Взял с собой, только Голубева.

Часовой возле клуба:

— Стой!

А я так спокойно отодвинул его штык:

— Дайте дорогу!

Вошел в длинное душное помещение и, честно говоря, обомлел — тут уж не пятьдесят, не сто, а все триста человек спят. Однако иду, и Голубев за мною топает. Петлюровцы зашевелились, попросыпались. «Кто такой? — кричат. — Чего надо? Это что еще за морды?»

— Спокойно! — кричу я. — Обращаюсь к вам от имени трудового народа! Вас Петлюра продал! Вспомните, что творили немцы! Подумайте, что делают белогвардейцы! Грабят, насилуют! Решайте, пока не поздно, на чьей вы стороне!

— Чего смотрите! — заорал кто-то, — Стреляй их! Это большевики!

А в это время на пороге опять наш старик.

— Хлопци! — кричит. — Их всих уйма! Тысяча. Здавайтэсь, хлопци, поки ще цели!

— Товарищи! — подхватываю я. — Вы окружены батальоном пехоты и эскадроном конницы. Сопротивление бесполезно! Я вам гарантирую жизнь. Мы знаем, что сейчас многие ошибаются! Мы не собираемся проливать кровь! Мы не немцы, которые в Херсоне полсотни женщин и детей сожгли. Мы армия рабочих и крестьян!

— Да виткиля ты взявся? — вдруг слышу откуда-то сзади.

— Оттуда же, виткиля и ты. — Тебя матка родила — и меня матка родила!

А старик снова:

— Хлопци, здавайтэсь, бо их ще богато!

Поднялся переполох. Кто-то опять кричит:

— Это большевистские агитаторы! Снимай их!

А другие:

— Послухайте его!

— Слушайте! Слушайте!

Вбегает Шорник:

— Какие распоряжения будут?

— Пока не стрелять!

— Есть!

— Имейте в виду, — говорю я, — что я и своей жизни не пожалею, погибну вместе с вами, но все, кто не сдадутся Красной Армии, будут уничтожены орудийным огнем. — Но лучше по-умному — осознать свои ошибки и сдаться!

— Чего он нам об уме толкует! Нам и своего достаточно! — крикнул все тот же голос, что убеждал «снять» нас, но что-то на этот раз никто не поддержал его.

— Один старик, — говорю я, — тоже считал себя очень мудрым. Есть притча такая.

— Да что он нам сказки рассказывает?

— Нехай! Послухаем!

— Этот старик, — говорю я, — объехал весь свет, всю мудрость решил в одну макитру собрать. Долго ходил он по свету со своей макитрой и наконец вернулся домой. «Здесь, — говорит сыну, — вся мудрость мира! И вся она теперь у меня! Смотри, сын, куда я ее спрячу — на самое высокое дерево». Полез старик на дерево прятать свою макитру, держит ее перед собой, а она ему мешает лезть. Вот сын возьми да и скажи: «Батя, а вы макитру-то на спину повесьте, вам легче будет подниматься!» Услышав мудрый совет, старик растерялся. «Как же так, — говорит, — а я думал — всю мудрость мира собрал!» Сказал так и бросил свою макитру об землю. «Видно, — говорит, — всю мудрость собрать нельзя!» Вот так и ваши вожди считают, что они мудрее всех, а вся их мудрость битой макитры не стоит. Не мешает и вам послушать — мудрый совет, как этому старику! Сегодня вам как раз такой случай представился.

— Дело он говорит! — закричали и тут, и там.

А я:

— Разрешите ваши возгласы считать за согласие. Складывайте оружие в угол!

А сам вполголоса Голубеву:

— Найди подводы, гони немедленно сюда!

— Красноармеец Шорник! — командую громко. — Идите к командиру батальона и командиру эскадрона и скажите, чтобы снимали окружение! Бойцы петлюровской армии осознали свою ошибку и постановили идти с трудовым народом и бить белогвардейскую сволочь!

Через полчаса мы нагрузили три подводы и отправили в штаб полка вместе с донесением.

— Из помещения не выходить! — скомандовал я пленным. — Через двадцать минут тронемся в путь.

Вышел во двор. Вытер пот.

— Ну что, — говорю старику, — все, что ли?

— Ще е, — улыбается мой провожатый. — В сторожци офицеры сплять. Цих мало — чоловик тридцять.

«Вот черт, — думаю. — Это потруднее дело. Офицер — не простой солдат, притчу слушать не будет. Здесь надо крепко рисковать жизнью. Может, не связываться? Да и хлопцев всего ничего осталось: двое с подводами, двое в раде с пленными пулеметчиками, трое клуб охраняют».

— Что будем делать? — спрашиваю ребят.

Хлопцы тоже что-то засомневались.

— Эх, вы! — говорит старик. — Вы взяли чотириста чоловик, а тридцять не визьмете?

Переглянулись мы с хлопцами, а старик опять:

— Я трохи поможу! Коло вас сам молодым зробився! Пишлы!

Двинулись мы снова в том же порядке: Голубев, Шорник, я, сзади старик и остальные ребята.

— Учтите, — говорю, — что мы можем наткнуться на часовых. Постарайтесь, чтобы без выстрела.

Однако на этот раз без выстрела не обошлось. Сваленный ударом Голубева в висок, часовой успел выстрелить. Я вскочил в сторожку, за мной — старик. И прямо от порога выпалил:

— Нэ порить горячку! Бо вси ваши хлопци сдалыся. Винтовки, шоу ных булы, зараз кынули. Червоных тыщи!

— Именем революционного закона, — крикнул я, — вы все арестованы! Сдать оружие! Сопротивление карается расстрелом!

Офицеры стали бросать револьверы и шашки на стол. Один было рванулся выстрелить — Голубев смял его ударом.

Арестовал я офицеров. Сам вышел во двор и задумался: «Как теперь пленных вести в штаб полка? Их чуть ли не четыреста, а нас всего тринадцать человек…» Но надо было торопиться, до рассвета оставалось часа два, не больше. При свете петлюровцы могли опомниться, оглядеться, даже безоружные, они могли справиться с нами. Решили офицеров вести отдельно под усиленным конвоем. Вызывали их по одному, как бы для оформления списка, и связывали руки. Отправили их первыми. А следом, получасом позже, повели остальных.

Между тем наш обоз с оружием уже прибыл в полк. Комполка выслал нам на подмогу взвод красноармейцев.

В штаб полка прибыли благополучно, когда уже рассветало. Петлюровские офицеры, разобравшись, наконец, что произошло этой ночью, буквально плакали от стыда. С ними у нас особый разговор был, а солдат всех распустили. Многие из них вступили в наш полк…

Красноармейцы отдельного гурьевского дивизиона слушали меня с огромным интересом.

— Вот так, — закончил я свой рассказ, — главное, верно уметь все рассчитать и не робеть.

— А все-таки, ну хоть немного испугались вы, товарищ комдив, когда вошли в сарай, а там врагов сотни?

— Оторопел на минуту, это верно. А потом понял: ведь это ж сонные люди. Крикни им сейчас: «Землетрясение!», и они с ног попадают. Дайте мне сейчас тысячу людей сонных, я их с тремя десятками бойцов в плен возьму!

— Товарищ командир, ну там вы на сон рассчитывали, а с басмачами какой у вас будет расчет?

Бойцы рассмеялись над вопросом товарища:

— Это ж военная тайна, Чурин! Командир тебе не станет докладывать.

Рассмеялся и я:

— Подождите еще немножко, Чурин. Встретимся с басмачами, тогда я расскажу, на что надо расчет делать!

Наша шхуна тем временем, натужно пыхтя, шла своим курсом.

Подходя к Батурино, мы увидели на горизонте какие-то развалины. Бойцы столпились на палубе:

— Смотрите, смотрите, замок какой-то!

Матросы объяснили, что это остатки казармы, которая была в форту Александровске еще при ссыльном поэте Тарасе Шевченко.

Александровск оказался небольшим рыбацким городком, похожим на деревню — весь в песках, без тротуаров и улиц. Садик, посаженный ссыльным поэтом, был единственной зеленью в городе, да и та наполовину выгорела.

В Александровске к нам присоединились члены республиканского правительства товарищи Асылбеков и Мендешев, начальник особого отдела республики товарищ Белоногов, а также оперативные работники Фетисов Александр Ильич и Попов Владимир Иванович. Фетисов хорошо знал эти места, под его руководством недавно был раскрыт крупный контрреволюционный заговор, подготавливавший восстание и отторжение бывшего Адаевекого округа, Каракалпакии и Туркмении от СССР. В этом заговоре, как и всюду в Средней Азии, главную роль играла английская разведка.

Вместе с Фетисовым и Поповым отправились мы в районный отдел ОГПУ. Однако и там не было сведений о численности банды. Известно было только, что в настоящее время главные силы басмачей с огромными стадами подходят к озеру Сам.

Нужно было идти наперерез басмачам. Они не могли, перегоняя большие массы скота, миновать единственный, в радиусе восьмидесяти-девяноста километров, питьевой колодец Бусага. От озера Сам до этого колодца двести с лишним километров, от нас — около трехсот. Но скот движется медленно, и мы должны сделать все, чтобы опередить их. Теперь главное зависело от того, кто раньше выйдет к Бусага, ибо сражение в пустыне — это борьба за колодец, и побеждает тот, кто его отстоит.

Нам предстояла нелегкая задача — сделать громадный переход по песчаным барханам в пятидесятиградусную жару, когда в песке за шесть-семь минут испекается яйцо.

Решили двигаться ночью, а днем отдыхать. Заготовили тридцать баранов и тридцать турсуков[11] воды. Проверили боевое снаряжение.

Уже был назначен час выхода из Александровска, когда ночью часовой Захаров привел ко мне задержанного:

— Товарищ комдив, вот взял подозрительного. Все ходил возле наших коней и чего-то бормотал по-своему, по-казахски.

Казах смотрел безучастно, не понимая или делая вид, что не понимает русского языка.

— Что ты делал возле наших коней? — спросил я его по-казахски.

— Сыныки казахча тыль беледыма?[12] — удивился задержанный.

— Конечно, — сказал я. — Так что ты делал возле наших коней? А впрочем, погоди. Вид у тебя не очень-то сытый. Давай поедим, чаю попьем. Без чая никакой разговор не ладится.

Поели. Взялись за чай. Больше глядя на сахар, чем откусывая его, казах прихлебывал чай.

— Да ты ешь сахар, не стесняйся, — подбодрил я его.

— Рахмет, рахмет!

После чая я повторил вопрос:

— Так что ты делал возле наших коней? Только прошу тебя, отвечай честно. Ты трудовой человек, и врать тебе нет никакого смысла.

Казах признался:

— Я считал твоих коней, начальник. Меня послали баи, чтобы я узнал, сколько кызыл-аскеров[13] в Александровске и сколько у них лошадей. Сам я батрак, но баи заставляют батраков уходить вместе с ними. Они говорят, что надо оставить красной власти один красный песок.

— Сколько басмачей в отряде? Сколько скота?

— Басмачей очень много, а скота еще больше!

— Скот в дороге не гибнет?

— Гибнет. Но баи скота не жалеют. Говорят: пусть красным останется красный песок.

— Кто командует басмачами?

— Бай Калий Мурза-Гильды.

— Где находятся басмачи и скот?

— Сегодня или завтра должны быть у озера Сам.

— Ты хорошо знаешь эти места?

— Да. Я исходил эти места вдоль и поперек с байскими стадами.

— Скажи, ты хочешь идти назад к баям или останешься с нами?

— Если вы меня возьмете, я останусь с вами.

— Ты честно хочешь помогать нам?

— Да, мне надоело служить баям.

Три часа вели мы беседу, и я понял, что этому человеку можно доверять.

У нас был хороший проводник, но я подумал, что второй проводник, который только что побывал в стане басмачей и знает их тактику, прошел с ними тот трудный путь, что предстоит совершить нам, никак не помешает.

На другой день Фетисов привел казаха-коммуниста, который сказал, что хорошо знает задержанного ночью.

— Он правильно тебе говорил, — подтвердил коммунист. — Я знаю его, ему можно верить. Я тоже узнавал, что мог. Басмачей человек шестьсот, а скота несколько сот тысяч. У озера Сам баи дадут скоту отдохнуть, а потом погонят его к колодцу Бусага, оттуда на колодцы Дахлы, Крек-Сегес, Туар, потом на Красноводск и к персидской границе. «Двадцать дней пути, — хвалятся баи, — и скот будет в Персии, и никакие кызыл-аскеры уже не помешают». Вот то, что смог я узнать.

— Как удалось баям увести с собой батраков?

— Одних батраков они заманили обещаниями, что за границей дадут им много скота. Других запугали, что большевики угонят их на заводы. Третьих заставили идти угрозами. Но многие им уже не верят и убегают.

Вызвав к себе задержанного, я спросил, согласен ли он быть проводником, и тот с радостью согласился. Ночью отряд выступил в поход.