Глава 10

Глава 10

Майор Жмуркин лежал на кровати в белом овчинном армейском полушубке, в ушанке и сапогах, свисавших в сторону от кровати. В помещении было холоднее, чем за окном.

– Вы велели явиться, Иван Яковлевич, – произнёс Котельников, как обычно по-деловому, спокойно.

– Решили посочувствовать бандитам УПА? – задал вопрос продолжавший лежать майор. – Выручать их пособников?!

Котельников насторожился. Понять смысл услышанного, собраться с мыслями и как-то отреагировать смог не сразу. Не находил слов, с чего начать, как опровергнуть столь серьёзный, если не сказать чудовищный, упрёк.

– Давно на службе у бандеровцев? – задал очередной вопрос Жмуркин.

Котельников от удивления сделал большие глаза, пожал плечами, дескать, что за ерунда?

– Если вы имеете в виду наших бойцов, – начал он сдержанно, – то они ведь неожиданно наткнулись на националистов!

– Я не об этом спрашиваю! – повысив голос, произнёс майор, приподнимаясь на локтях.

Котельников не дал майору договорить:

– Но всё, о чём вы говорите, Иван Яковлевич, полнейший вздор! Должен вам откровенно заявить, что окажись мы с вами там вместе – вряд ли сумели бы так просто выбраться при том скоплении бандитов, которые внезапно окружили наших бойцов! К тому же они сразу открыли огонь, как только националисты предложили им сдаться! Двоих уложили. Я видел их окровавленные трупы! Ещё нескольких уложили подоспевшие бойцы эскадрона. К этому должен добавить, что прежде чем посылать бойцов в деревню, следовало бы разведать, а не…

– Прекратите болтовню! – привстав, рявкнул майор. – Сдать оружие!

– Вы что? – едва произнёс ошеломлённый командой Котельников. Хотел сказать «сошли с ума?», но осёкся. Перед глазами появилась густая туманная дымка. Казалось, что на него падает потолок…

Жмуркин резко поднялся и, вставая на ноги, громко скомандовал:

– Приказываю сейчас же сдать оружие!

В одно мгновение Котельников увидел свой конец! Молниеносно нажал на кнопку свисавшей деревянной колодки, крышка которой щёлкнула и откинулась вверх. Рванув рукоятку маузера, машинально большим пальцем сдвинул предохранитель и громко отчеканил:

– Что?! Сдать оружие, которым меня наградил товарищ Сталин?!

Два раза выстрелил в потолок. Выстрелы прогремели оглушительно.

От неожиданности Жмуркин втянул голову в плечи, замахал руками, застыл с открытым ртом, видимо, намереваясь что-то сказать, но тут резко открылась дверь из сеней. Котельников полуобернулся и увидел лица застывших на пороге старшины и радистки.

Жмуркин замахал на них руками:

– Уходите, уходите! Всё в порядке. Ничего не произошло. Никому ни слова! Ясно?!

В полном недоумении появившиеся на пороге моментально захлопнули за собой дверь. Тут майор внезапно вздрогнул: перед его носом упал стебелёк соломинки с кусочком извести, оторвавшийся от одной основательно развороченной в потолке дыры.

Реакцию майора уловил старший лейтенант. Про себя обозвал майора дерьмом. Конечно, стрелял он в потолок, но были доли секунды, когда ему очень хотелось опустить ствол ниже… Двух патронов вполне хватило бы. Больше для подлеца было жалко. Тем более что один из патронов был разрывной.

Котельников всё больше осознавал остроту сути надуманного Жмуркиным несусветного обвинения. В то же время сам майор совершенно изменился, будто не он всего минуту назад назвал его пособником бандеровцев и приказал сдать оружие. Правда, после того как был упомянут товарищ Сталин и вслед оглушительно прогремели выстрелы. В тот критический момент Котельникову ничего другого не оставалось, чтобы как-то ошеломить зарвавшегося мерзавца. Наверное, его поведение возымело положительный эффект. Выручило. Жизнь спасло. Потому, очевидно, теперь Жмуркина понесло на «задушевный» разговор:

– Мы с вами, старший лейтенант, работники особого учреждения! Да и люди не такие, как остальные. Мы выделяемся среди черни, которая толпится вокруг нас. Это сегодня они считаются «нашими», а завтра могут оказаться подлыми перебежчиками, заклятыми врагами, готовыми воткнуть нам с вами нож в спину только потому, что мы не такие, как они!

Котельников слушал молча, в голове была мешанина. Поэтому плохо воспринимал всё, что говорил главный особист. Внимание отвлекали ещё звучавшие в ушах команды. Да и невозможно было определить, чем может завершиться разговор.

– Я понимаю, да, я погорячился, – признался ни с того ни с сего Жмуркин совершенно иным тоном, будто это был другой человек. – Но и вы тоже погорячились, старший лейтенант! Да, да. А сейчас давайте забудем этот маленький инцидент. Условились, старший лейтенант?

Котельников не мог сообразить, что ответить. Всё его существо было скованно, в ушах стоял крик: «Сдать оружие!» Усёк только: «Забудем этот маленький инцидент». Он решил, что ни при каких обстоятельствах не останется в особом отделе. Ему ведь предстояло выполнить задание руководства ведомства. Это было важнее всего!

Взвинченный, ошеломлённый, начальник штаба ушёл молча. Вернулся в штаб, где его ждали с нетерпением. Казаченко как бы между прочим спросил:

– Объяснились? Всё в порядке?

Котельников неопределённо кивнул.

– Меня он не упомянул? – настороженно поинтересовался Пономаренко. – Честно!

– Ни о ком из вас не было разговора, – успокоил товарищей Котельников. – И прошу без всякого «честно!» Не честным может быть только «постановление» на расстрел нашего старшего сержанта Репко.

Пономаренко кивнул на свисавшую колодку с оружием:

– У тебя крышка маузера не закрыта.

Котельников посмотрел на колодку, нажал на крышку. Последовал лёгкий хлопок. Вспомнил, что не стал её опускать на случай, если опять понадобится. Майору уже не верил. Понял, что от него всего можно ожидать.

– Теперь вот что я вам скажу, товарищи, – грустно и решительно произнёс Котельников. – К вам – никаких претензий у меня нет! Напротив, вы нормальные люди. Замечательные товарищи. И спасибо, что вы такие, какие есть! Говорю от души. Но здесь я не останусь. Очень сожалею, но это так.

– Так решил майор? – испуганно поинтересовался Пономаренко.

Котельников пристально уставился обоим в глаза и только спустя пару-тройку секунд ответил:

– Нет, не он, а я. Репко может быть не единственной безвинной жертвой.

Пономаренко спросил:

– Выходит, дело Алещенко и Горбенко ещё не закончилось? Так, что ли?

– С ними такого никогда уже не произойдет. Это точно! С другими – не ручаюсь… Всё еще может быть, ибо всё у майора уже бывало. И попрошу – на этом перевернём страницу. Точка!

– Ладно, – сказал Казаченко. – Давайте гуся! Должно быть, совсем уж остыл.

Котельников извинился и признался, что должен уйти:

– Пожалуйста, не обижайтесь. С удовольствием разделил бы компанию. Мы ещё не раз посидим. Как сказал товарищ Сталин в одном из недавних выступлений: «Будет и на нашей улице праздник». Значит, он будет!

Котельников ушёл. В штабе дивизии в присутствии начальника штаба Войцеховича доложил командиру Вершигоре о своём столкновении с непосредственным руководителем.

– И ты прямо пульнул из этой штуки? – кивнув на свисавшую с плеча колодку с маузером, переспросил Вершигора.

Котельников подтвердил, ничего не утаив. Абсолютно всё. Разумеется, кроме слов Жмуркина, что «мы выделяемся своей честью и достоинством среди той черни, которая толпится вокруг нас». Чтобы его сумасбродные признания не были бы здесь восприняты как некое кредо ведомства.

Вначале Котельникова слушали внимательно, не подавая вида, что усматривают в произошедшем нечто из области фантастики. Лишь под конец начальник штаба задал несколько вопросов, которые нуждались лишь в повторном подтверждении экстраординарного случая. Командир дивизии сосредоточенно слушал и молчал. Котельникову было трудно определить его реакцию на случившееся.

Неожиданно начштаба соединения сказал:

– Возможно, участь того расстрелянного сержанта ждала и тебя, старший лейтенант, сдай ты оружие и не охлади его буйный пыл!

Котельников не хотел делать на этом акцент. Он только поморщился и слегка пожал плечом.

Наконец Вершигора спросил:

– Маузером действительно наградил Верховный?

– Нет, что вы! – ответил Котельников таким тоном, словно это предположение было абсурдным. – В те мгновения, когда он повторно, с криком приказал сейчас же сдать оружие, я понял, что должен чем-то его ошеломить! Честно признаюсь – не знаю, сочтёте вы это оправданным или нет, но если бы он бросился отнимать маузер, последовал бы третий выстрел и, возможно, четвертый… Уже не в потолок. Во всяком случае, я бы не оказался «пособником бандеровцев». Что касается вашего вопроса о маузере, меня премировало руководство управления.

– За что?

Котельников помялся, обдумывая ответ, затем несколько смущённо ответил:

– Кое-что хорошее сделал. Полтора года до этого находился в глубоком тылу врага, куда был специально направлен. Вы все это прекрасно знаете. Разумеется, с постоянной радиосвязью с наркоматом. Ваши меня знают ещё по Брянским лесам. И сам товарищ Ковпак с бывшим начальником штаба соединения Григорием Яковлевичом Базымой и, известный вам секретарь партбюро Яша Панин, с которым у нас большая дружба.

– Ну, а всё-таки, за что премировали маузером? Секрет?

– Нет. Просто… за проявленную бдительность в имевшей место большой авантюре. Вот и всё!

– Но как бы то ни было, – озабоченно произнёс командир дивизии, – хорошо, что не ухлопал майора. Как говорится, не трожь «г», чтобы не воняло!

– Видимо, так, – печально согласился Котельников.

Вершигора, обращаясь к начальнику штаба, высказал мнение, что не видит ничего хорошего в дальнейшем пребывании старшего лейтенанта в жмуркинском отделе. Войцехович охотно подтвердил.

Котельников признался, что пришёл не только доложить о произошедшем столкновении, но и что у него есть просьба:

– Я готов идти рядовым в любое подразделение дивизии. Кроме маузера, у меня есть автомат ППШ и… – он опустил голову, не зная, коснуться ли одного щепетильного вопроса, но всё же намекнул: – и кое-что ещё. Но это должно остаться между нами. Очень вас прошу! В противном случае это для меня на самом деле плохо кончится.

Сгорая от любопытства, Вершигора прервал его:

– Понятно, что только я и начальник штаба будем в курсе. А с чем это связано?

– Рация есть, – тихим голосом ответил Котельников. – Для связи с руководством наркомата. Пока лишь однажды выходил в эфир. На пробный сеанс. Жмуркин об этом знает. Но, разумеется, не всё! При мне она.

Вершигора и Войцехович переглянулись, дескать, ничего похожего на рацию не видно при собеседнике.

Котельников извлёк из кожаной полевой сумки завёрнутый пакетик, похожий на три сложенные обычные плитки шоколада. Развернув, показал её:

– Не поставить вас об этом в известность, считаю, не имел права. Могу добавить, что связь, естественно, с наркоматом ГБ, которое в очередной раз направило меня во вражеский тыл. Относительно остального можете не сомневаться, не подведу!

Котельников рассказал о старшем сержанте Репко, который был тяжело ранен в Сталинграде и отправлен на лечение в один из госпиталей Подмосковья. В его короткой характеристике отмечалось, что представлен командованием к награждению. После излечения, учитывая полученный им опыт в неординарных боевых условиях, был направлен в Отдельную мотострелковую бригаду особого назначения войск НКВД СССР (ОМСБОН). При распределении попал в группу особого отдела. Но почему-то не было учтено, что главой её назначен майор Жмуркин.

– В отношении остальных в особом отделе – люди как люди, вполне приличные. Нормальные. Очень им сочувствую! – в сердцах продолжал Котельников. – Но после малоприятного общения с майором мне стало противно там находиться. Настолько, что ни одной ночи остаться там не смогу!

– Его можно понять, – заметил Войцехович, обращаясь к командиру дивизии.

– Мы с начальником штаба что-нибудь придумаем о переводе в состав дивизии, – пообещал Вершигора.

Котельников поблагодарил и, уходя, всё же напомнил, что с нетерпением будет ждать обещанного приюта.