Глава 4

Глава 4

Котельников заглянул к Сполохову. К нему не всегда можно было зайти. Предварительно позвонил. Следователь уже знал, что Котельникова надо ознакомить с радиограммами допроса радистки Сиротиной.

Передавая полученную радиограмму, Николай Павлович сказал:

– Там дело гораздо серьёзнее, чем можно было предположить. Она ведь поддерживала радиосвязь напрямую с военной разведкой… абвером. Помимо штаба армии. И своего же возлюбленного Сёмина предавала. Содержание некоторых его радиограмм в Москву, поскольку он составлял их в её присутствии, наверняка дублировала и отправляла туда. Копий, разумеется, не оставляла.

– А мы с нашей старшей радисткой Соловьёвой давно заподозрили неладное, – заметил Котельников. – Я же переслал в управление перехваченный Соловьёвой цифровой текст одной из радиограмм армейской радистки вне рабочей связи со штабом армии. Отдельно! Радиограмма должна быть здесь, у вас. Ответ на неё мы, по-моему, пока я находился в бригаде, почему-то не получили.

Немного погодя Котельников вновь упомянул отправленную из тыла врага радиограмму:

– Ни слова в ответ не последовало. Когда я напомнил об этом начальнику управления и его заместителю, они промолчали. У вас она имеется? – поинтересовался Котельников у Николая Павловича Сполохова.

Сполохов уточнил, что такая депеша имеется у него и в отделе расшифровки. Но там пока ничем не могут похвастать. Подождём.

– Жаль. Теперь понял причину.

Котельников коротко рассказал о случае с Сёминым во время перехода линии фронта, когда он якобы вывихнул ногу.

– Полагаю, что он тогда задумал что-то серьёзное. Мы с комиссаром, двое бойцов, которые помогали Сёмину идти, и доктор Бронзов – свидетели. Имейте это в виду, Николай Павлович!..

– Саша Бронзов?

– Вы его знаете? – удивился Котельников.

– Ещё до войны довелось бывать вместе.

– Вот оно как… Интересно!

Котельников, прищурив глаза, обратился к Николаю Павловичу:

– Уж такой олух Сёмин, чтобы не знать или хотя бы не догадываться, кем является его «ненаглядная»? Абсурд. Что-то не верится. Так я полагаю.

– Следствие покажет! – усмехнулся Николай Павлович. – Не исключено, что радистка его выгораживает. Посмотрим! А пока ознакомьтесь с материалами радиограмм. Профессионально вели следствие ваши партизаны. Что касается завербованной немцами радистки, она созналась в шпионской деятельности. Вряд ли во всём… Почитайте!

Оказалось, Таню Сиротину и так называемого по легенде разведотдела армии папу Колю выбросили на парашютах во вражеском тылу. Здесь всё верно, как было. Дальше? Новая «легенда» – уже абверовская, которую она рассказала партизанам. В действительности же всё происходило иначе: при приземлении оба парашютиста сразу очутились в окружении солдат и офицеров вермахта. Капитан Николай, то есть «папа Коля», тут же швырнул в них гранату и бросился бежать, но был сражен автоматными очередями. Радистку Сиротину немцы тотчас же отправили самолётом в Германию. Там занялись ею по всем правилам. Она прошла сложную подготовку и была заброшена на оккупированную советскую территорию, в частности, в небольшое село, где якобы случайно у колодца познакомилась с бежавшим из плена Егором – также из немецкой легенды. В итоге благодаря начальнику разведки Сёмину оба оказались в партизанской бригаде осназа.

Войдя в доверие к партизанам при содействии начальника разведки осназа, Сиротина получила возможность восстановить радиосвязь уже не со штабом фронта (не исключено, что там на всякий случай постарались отделаться от своей бывшей радистки и передали её разведотделу штаба армии), а со штабом армии, получавшим правдивые сведения о положении в глубоком тылу немецких войск, которые составлялись Сёминым. Иногда во время сеансов связи со штабом армии она дублировала его же радиограммы в Москву. Но во время радирования шла запись в абвере, поскольку Сиротина раскрыла им свои коды и шифр. Кроме того, трижды в месяц у завербованной радистки проходила двусторонняя краткая связь с немецким руководством, от которого она получала указания, о чём надо собирать сведения.

Так продолжалось до тех пор, пока радистка осназа Соловьёва с помощью Котельникова не напала на след шпионки.

Во всём этом радистка-шпионка Сиротина призналась на допросе Сыромолотову и Глазшнейдеру. Немедленно обо всём было доложено руководству управления, а также следователю Сполохову.

– Вызван в Москву и полковник Сыромолотов. Должен на днях прилететь.

Наконец в сопровождении двух партизанских разведчиков парашютистка-шпионка Таня Сиротина заодно с ранеными партизанами вылетела в Москву на прилетевшем во вражеский тыл самолёте. Во время полета она стала жаловаться, что её укачивает, тошнит и попросилась прилечь на лежавший в хвостовой части фюзеляжа скомканный брезент, которым на стоянках лётчики укрывали моторы самолёта.

Бойцы согласились, дескать, пусть отлежится, не то ещё наблюёт в самолёте. Она зарылась в кучу брезента. Сопровождавшие понимали, что её укачало и она уснула.

Часа через три, когда самолёт миновал линию фронта, бойцы пошли будить арестованную, поскольку самолёт должен был скоро приземлиться на подмосковном аэродроме. Но она почему-то продолжала лежать. При тусклом свете бойцы не сразу обратили внимание на то, что у спящей руки в крови и сама она не подаёт признаков жизни. Холодная и без чувств!

Прибежали бортмеханик, стрелок-радист, второй пилот. Они констатировали, что Сиротина мертва. Выяснилось, что, лёжа на брезенте, она тайком перерезала себе вены на обеих руках. При встряхивании брезента обнаружили обычное, но очень остро заточенное перо. Когда разглядели его, увидели на нём фабричное тиснение латинскими буквами: “Rondo”.

Ей было всего восемнадцать с небольшим лет. Маленькая, смазливая, с вечно усмехающейся мордочкой, она казалась наивной девчонкой. А якобы познакомившийся с ней в селе у колодца бывший пленный красноармеец Егор, по её же показаниям на следствии, данным Сыромолотову и Глазшнейдеру, прошёл подготовку у немецких асов, участвовал в закладке взрывчатки в землянке, где должно было состояться совещание высших партизанских командиров. Многие полагали, что он погиб во время взрыва, поскольку его видели неподалёку. Но никаких следов не осталось. Исчез бесследно.

Сёмина Таня вызвала из землянки, где проходило совещание, под видом срочной надобности в момент якобы связи с Большой землёй. Надо полагать, он оценил девичий поступок. На следствии утверждал, что о взрыве землянки понятия не имел. Не исключено, что так оно и было.

В Москву прибыл Сыромолотов. Едва Котельников вошёл в кабинет следователя Сполохова, Василий Иванович встретил его их своеобразным «паролем»: «нам тут не до танцев» – память о словах девки в украинском селе.

После гибели бывшей парашютистки по приказу Судоплатова вылетел в Москву и майор Шмаков. Вместо него комбригом стал Пётр Гаврилович Малюгин, остававшийся одновременно комиссаром.

Майор Шмаков некоторое время находился в Москве. По совету руководства Котельников избегал встречи с ним. Насколько было известно, некоторое время он писал отчёты, побывал у следователя Сполохова. Затем его откомандировали на Дальний Восток, откуда в конце сорок первого он прибыл. В качестве командира не то штрафной роты, не то батальона в сорок пятом он участвовал в боях с японцами.

Года через два или три после окончания войны, во время отсутствия в стране Котельникова, приезжал в Москву. По рассказам доктора Бронзова, который также пользовался слухами, вид у бывшего комбрига Шмакова был невзрачный. Недолго находился в одной из обычных московских больниц, потом уехал домой в Миас. Больше о нём никто из однополчан ничего не знал. Дошёл слух, что умер.