Глава 7

Глава 7

Закипавшее в полковнике возмущение, видимо, было настолько велико, что, несмотря на профессиональный опыт, требующий проявлять осторожность в высказываниях, он уже не отпирался, как было вначале:

– Я говорил ему о том, что было до войны! Он интересовался местонахождением складов Красной Армии. Теперь это уже не военная тайна, и я, разумеется, ему доложил. При чём здесь немцы? Это же совершенно разные вещи!

Сыромолотов как был, так и остался человеком с развитым чувством ответственности. Это проявилось и в трагический момент. Весь состав областной милиции Могилёва под его командованием покинул здание управления, когда гитлеровцы уже вступали в город, окружённый почти со всех сторон. И только тогда личный состав управления – более полусотни человек – ушёл в лес и впоследствии влился в бригаду особого назначения капитана Шмакова.

Поэтому Котельникову быстро удалось найти общий язык с Василием Ивановичем. От шутливого, весёлого настроения, с которым тот встретил старшего лейтенанта несколько минут назад, не осталось и следа. Его лицо стало пунцовым, он не на шутку занервничал, отдавая себе отчёт в том, что влип в неприятную историю, последствия которой могут быть для него самыми непредсказуемыми. С трудом сдерживая себя, он тихо и энергично повторял:

– Пожалуйста, укажите, что я понятия не имею, что сейчас творится в Могилёве у немцев по этой части.

Пришлось Котельникову успокаивать его и просить не выдать себя в случае общения с тем, кому он излагал обстановку в Могилёве до оккупации города немцами.

В ту ночь с базы ушла радиограмма, в которой Котельников ставил руководство управления в известность о том, что «радиограмма из 804 групп о ввозе немцами в город Могилёв отравляющих химических веществ не соответствует действительности. Повторяю: не соответствует действительности. Свой».

На следующее же утро в десять часов во время первого сеанса связи поступила радиограмма, адресованная Котельникову, но на шифре общего пользования. Это его очень удивило. В радиограмме значилось: «Своему. Немедленно сообщите на каком основании вами опровергается наличие указанном городе отравляющих химических веществ. Яша».

Радиограмма была подписана начальником Особой группы НКВД СССР Серебрянским. С содержанием радиограммы нельзя было знакомить ни комбрига, ни его фактического заместителя начальника разведки Сёмина, ни вообще показывать кому-либо, кроме адресата! Именно это удивило и взволновало Котельникова.

– Это может быть конец всему эмпириокретинизму! – шепнул озадаченный старший лейтенант принимавшей радиограмму Соловьёвой. – Предназначена мне, но передана не на моём шифре! Чудеса…

Старшая радистка поняла, откуда растут ноги у подобных «чудес»:

– Не случайно «Сём-ду-хам», – так она впервые многозначительным тоном назвала начальника разведки, – без конца намекал, что в Центре у него кругом дружки. Я думала, он хвастает, оказывается, правда.

Котельников поблагодарил девушку и попросил больше не называть таким образом начальника разведки.

– Это не замечание, Галя, а личная просьба. Мы подчинённые. Наш долг вести себя прилично, выполнять свои обязанности. Пойми меня правильно!

– Согласна, товарищ старший лейтенант, – тут же отреагировала Галя. – Спасибо. Извините.

– Как говорится, Всевышний рассудит.

Сам же принялся составлять ответ.

Во время очередного сеанса связи, после того как ушёл его ответ, из Центра поступила радиограмма уже на шифр Котельникова. Её содержание полностью дублировало предыдущую. Котельников показал её старшей радистке, и они пришли к выводу, что, по всей вероятности, на Большой земле произошла ошибка.

– Такой ляпсус может стоить кое-кому жизни, – заметила Соловьёва. – Не только здесь, но и там. В наркомате.

– В том случае, если бы на месте Гали Соловьёвой был бы кто-то другой, – признался девушке Котельников.

Галя смутилась, но была явно польщена доверием и потому некоторое время спустя, воспользовавшись подходящим моментом, рассказала своему командиру об обнаруженном ею двойном проводе длиной четыре и пять метров, протянувшемся в горизонтальном положении на высоте метра от земли из окна землянки любовницы Сёмина.

– Это «противовес»…

– Конечно, от передатчика! – заявила Галя. – Кроме антенны, закинутой высоко на дерево. И это в то время, когда есть команда комбрига Шмакова временно никому из радистов, кроме одной нашей рации, не выходить в эфир!

– Сигнал серьёзный! – сразу отреагировал старший лейтенант. – Давно это обнаружила?

– На днях, случайно.

– Никому не говори об этом. Займёмся этим, только не сейчас. Хорошо?

Довольная сказанным, девушка кивнула.

Переброска радиограмм продолжалась в течение нескольких дней: Центр требовал всё новых доказательств, опровергавших наличие в Могилёве ОХВ. Наконец, поступила депеша, адресованная комбригу Шмакову:

«Связи переходом распоряжение Инстанции откомандировать старшего лейтенанта Котельникова Москву первым самолетом производящим посадку площадке партизанского соединения командира Балыкова, комиссара Дедика. Андрей».

Под ней стояла подпись самого руководителя Управления разведки и диверсий наркомата старшего майора государственной безопасности Судоплатова.

– Вот это да-а! – произнесла со значением Соловьёва. – Значит, там поняли.

– Рано радоваться. Знаете, как говорят: не говори «гоп», пока не перепрыгнешь. А наша жизнь подсказывает, что даже перепрыгнув, не спеши говорить «гоп», – скептически заметил Котельников. – Но имея в виду наш случай, хочу подчеркнуть, что по идее любая авантюра обязана закончиться провалом.

– Вы в это верите?

– Хочу верить.