Глава 44

Глава 44

Поздняя зимняя ночь. Начало сорок третьего года. Штабы партизанских отрядов и соединений во вражеском тылу облетела весть о попытках проникновения на отдельных участках в партизанскую зону войск противника. Партизанские части тотчас же отреагировали мощным контрударом. Тогда оккупанты усилили обстрел расположившихся в лесу партизан. На восьмые-десятые сутки окружения партизаны были вынуждены покинуть тёплые землянки. Днём вели бои с наседавшим противником, ночью их донимал артиллерийский обстрел. И хотя потери были незначительны, люди основательно измотались.

В штабе Осназа стало известно, что соединения Фёдорова и Попудренко готовятся покинуть свои землянки, приготовленные на зиму.

Комбриг Шмаков с начальником разведки Сёминым согласовали с ними дату прорыва кольца блокады. Согласились также покинуть район, подвергающийся блокированию оккупантами. Несмотря на то, что до прорыва оставались всего сутки.

В морозной ночной темноте снег искрился голубоватым светом.

В ночь прорыва блокады в перерывах между появлением осветительных ракет партизаны сумели выставить заслоны, оснащённые батальонными и ротными миномётами, а также на гораздо большем расстоянии, на флангах небольшого оврага, установить по противотанковой сорокапятимиллиметровой пушке.

Едва погасла взлетевшая осветительная ракета, заработали партизанские пулемёты, раздались залпы сорокапятимиллиметровых пушек. Минут пять спустя колонна партизан Фёдорова и Попудренко рванула сквозь запорошённый снегом кустарник, откуда взлетали осветительные ракеты.

Блокада Клетнянского лесного массива была прорвана. Молча и бесшумно в снежной ночной тиши в белых маскхалатах скользили лыжники дозора. Вслед за ними двигалась конница, которая неожиданно для противника без единого выстрела лавиной ринулась на прорыв.

Налёт был настолько стремительным, что за считанные минуты более полусотни саней с личным составом соединения Фёдорова и Попудренко на галопе промчались в образовавшуюся брешь в кольце обороны противника.

Ударный головной отряд вместе со штабом командования прорыва, двигавшемся вслед за конницей, проскочил бесшумно. Создалось впечатление, что противник спит мёртвым сном либо растерялся при виде столь громадной массы вооружённых людей. Надо полагать, дежурившие немцы, полицаи и власовцы замерли, увидев такую армаду.

Вдруг вереница самостоятельных отрядов и отдельных групп почему-то замешкались. Возможно, у лошади оборвалась упряжь либо она сама на скаку поскользнулась и свалилась. Однако движение застопорилось. Обозы с запасом вооружения, боеприпасов и ранеными застыли у самого места прорыва. В тот же миг гитлеровцы словно разом проснулись: в воздух полетели ракеты, осветившие местность ярким светом, раздался шквал пулемётного и миномётного огня.

Партизанская колонна сразу расстроилась. Испуганные кони становились на дыбы, метались из стороны в сторону, налетали друг на друга и сталкивались, рвали постромки, опрокидывали сани с партизанами, ранеными бойцами и командирами, а также с боеприпасами.

Противник воспользовался заминкой, обрушив шквальный огонь с флангов в тот момент, когда передовая часть колонны фактически уже преодолела барьер. Трассирующие пули скрещивались в воздухе, вокруг свистели красно-синие огненные фонтаны от разрывавшихся мин и снарядов.

Кругом сверкало, рвались мины и снаряды, раздавались команды и стоны, без конца взлетали осветительные ракеты.

У места прорыва суматоха достигла апогея. Кругом неразбериха, мешанина, толчея в снегу среди опрокинутых саней, бесновавшихся лошадей, очумевших людей.

Головная колонна оказалась далеко впереди. Середина билась в судороге. Хвостовая часть разворачивалась назад.

Внезапно небо словно раскололось. Это со стороны отступивших партизан ударили одна за другой две пушки, и тотчас же оттуда, где металась колонна, разом застрочили ручные пулемёты. На флангах в немецкой обороне плюхались мины, и вскоре грохот увеличился от более мощных взрывов партизанских восьмидесятидвухмиллиметровых миномётов.

Это подошли заслоны белорусских партизан, опоздавших к назначенному времени из-за сбившегося с пути проводника. Случалось и такое. Нередко… Платили проводники за это жизнью…

Внезапно обрушившийся мощный удар в совершенно неожиданном для фашистов месте оказался решающим. На отдельных участках гитлеровцы бросились наутёк, на других перешли к обороне, продолжая вести огонь.

В колонне, завернувшей обратно в лес, кто-то из партизан заметил: огонь противника убавился! Положение изменилось, раздалась команда:

– Стой! Очумели…

Боец в белом овчинном полушубке, достав пистолет, подхватил:

– Назад, за Родину! – и выстрелив несколько раз для острастки в воздух, пробасил: – На прорыв, за Сталина-а!

Несмотря на суматоху, люди, тем не менее, восприняли команду В темноте пронеслось: «вперёд, ура-а!»

Опомнились и немцы. Очевидно, подошло подкрепление. Вновь стали рваться мины, с взлетавшими почти одна за другой осветительными ракетами и дробью строчивших пулемётов. Прорыв блокады сорвался.

Тем временем взмыленные кони с примостившимися как попало на санях партизанами, открывшими для храбрости беспорядочную пальбу, ринулись галопом вслед за повернувшей назад колонной. Это напоминало нашествие обезумевших. Никто не хотел отстать от неё. Только бы догнать! Немцы тем временем направили огонь на отступавшую часть партизан.

От волны разорвавшейся мины выбросило из саней лежавшего раненого. Оглушенный взрывом ездовой не заметил, что за его спиной опустело место. Кони неслись, как ошпаренные, напролом.

Раненый очнулся в снегу и не сразу понял, что произошло. Мелькали сани, всадники, снова сани или пушки. Остановить кого-нибудь не представлялось возможным. Он лежал с простреленной ногой. С трудом приподнялся, замахал руками. Никому до него не было дела.

Собственно, его могли и не заметить. Двигался поток, сравнить который можно было с наводнением. Раненый охрип от крика, от мольбы. К горлу подкатила обида на бездушие своих. Родных. Советских. Он выстрелил из нагана раз, другой… Наконец остановились сани. Упала лошадь. Вторая по инерции протащила её вместе с санями. Сани перевернулись. Их объезжали другие. Никто так и не обратил внимания на лежавшего в снегу раненого…

Мчался бесконечный поток: лошади, орудия, сани с ящиками боеприпасов, с вооружением, с мешками и бидонами с провиантом, бидонами с самогоном. Им не было конца в этот момент сверкнуло огненно-фиолетовое зарево. Яркое, ослепительное! Не стало ни саней, ни последней уцелевшей было лошадёнки, ничего вообще.

Раненый продолжал, лёжа в снегу, истекать кровью. Почувствовав безысходность положения, он выстрелил себе в висок.

Последними поспешно двигались белорусские отряды, примкнувшие к колонне, завернувшей обратно в лес. При создавшемся положении это была наиболее сложная задача: вовремя сняться и суметь уйти без потерь. Тоже одна из важнейших заповедей партизанской войны – не только в наступлении, но и особенно при отходе.

К рассвету одна часть оставшейся колонны – московская бригада осназа майора Шмакова – втягивалась обратно в глубь леса, в покинутый накануне лагерь. Все бросились сразу разжигать печурки. Разумеется, в первую очередь были выставлены заставы. Более усиленные, чем прежде.

Царила обида за неудачу прорыва, сказывалась усталость и, чего греха таить, частью командования, засидевшегося в отапливаемых землянках, владела растерянность. Одолевали мысли, как быть дальше, что предпринять, с чего начать?

Отрезанные противником при прорыве мощные партизанские силы, насчитывавшие десятки крупных отрядов и отдельных диверсионных групп общей численностью несколько тысяч человек с соответствующим вооружением, фактически боя не приняли и вернулись в оставленный район.

Отсечённая при прорыве блокады бригада особого назначения в полном составе вытянулась длинной колонной саней и конницы в сторону покинутого накануне лесного массива.