Глава 27
Глава 27
Не прошло и четверти часа, как в госпиталь прибыл начальник гестапо с двумя подчинёнными и третьим с фотоаппаратом.
Гестаповец с аппаратом принялся фотографировать изуродованного врача в разных ракурсах. После завершения малоприятной процедуры на Морозова, остававшегося всё это время босым, в разодранной рубашке и подштанниках, накинули огромный байковый халат, на ноги дали башмаки.
Почти тут же глава гестапо в присутствии начальника госпиталя приступил к опросу врача. Гестаповец интересовался обстоятельствами, при которых на доктора напали бандиты. Сколько их было? Какого возраста? О чём именно расспрашивали, какое при них было оружие? Кто из похитивших был ему знаком или как внешне выглядел? Какие имена или фамилии он услышал? Чего бандиты хотели, чем настойчиво интересовались, как пострадавший объясняет причину нападения?
Один из сопровождавших начальника гестапо вёл запись. Видимо, стенографировал.
– Теперь подробно, вплоть до мелочей! – предупредил начальник гестапо. – Мы вас слушаем.
Доктор тут же согласился:
– Всё понял! Изложу абсолютно всё, как было. В пятницу после работы в госпитале за нами с женой приехал на своей повозке отец жены и отвёз нас в деревню. Это около двадцати километров отсюда. После ужина я ушёл в сарай ночевать на сеновал. Это моё пристрастие. В душные летние вечера я люблю ночевать на сеновале. Где-то, очевидно, за полночь в полнейшей темноте меня разбудили какие-то хамы. Едва я задал вопрос, раздалась отъявленная брань, посыпались удары… Было их десятка полтора, может быть, два. Избитого, окровавленного, в нижнем белье и босого увезли меня на повозке куда-то в лес.
– Там у них лагерь? – спросил начальник гестапо.
– Вполне возможно. Днём, когда двое бандитов, вооружённых немецкими автоматами, вели меня куда-то, я увидел разбросанные, едва заметные халупы, обложенные срубленными деревцами с пышной зеленью. Для маскировки. Ночью возобновились допросы. Что бы я ни отвечал на задаваемые вопросы, следовало бесчеловечное избиение. Повалили на землю, били ногами, поднимали и снова продолжали избивать. Кричал, конечно, изо всех сил! Временами терял сознание.
Как я понял, моя работа в немецком госпитале, лечение тяжелораненых, которые подвергались нападению лесных бандитов, квалифицировалось ими как измена Красной Армии, где я служил до плена армейским врачом в чине капитана. Извините! Если можно, я выпью воды.
Начальник госпиталя лично налил стакан воды и подал врачу.
Доктор продолжил:
– После страшной экзекуции те же молодые бандюги поволокли меня в полубессознательном состоянии в землянку. Видимо, для заключённых. С субботней ночи и весь воскресный день давали только воду. Когда меня привели в землянку, один из конвоиров сказал дежурному охраннику:
– Принимай, батя, временного квартиранта. И гляди в оба!
– Всё ясно и без команды, – недовольным тоном ответил пожилой человек в телогрейке.
Едва конвоиры ушли, он предложил:
– Вон в углу соломка, седай и рассказывай, чего там нагадил, что тебя так разукрасили. Небось, полицаем был аль хто?
– Врач я.
– Не брешешь? Прямо настоящий дохтор?
Я не ответил и присел на небольшую кучу соломы.
– Значит, ты дохтор? Ну, ну… – не унимался охранник. – Чего ж тебя так намалювали? Небось, знает кошка, чье мясо слопало.
Я не ответил. Уже не было ни сил, ни тем более желания. Спросил охранника:
– Вижу ведро с водой и кружкой. Попить можно?
– Вода у нас не по карточкам, – ответил старик. – Пей сколько влезет. Родниковая!
Выпил меньше полкружки. А так хотелось пить, что думал – ведро одолею. Болела грудь и особенно голова, шея. Будто её выкручивали. Принялся к кровоточившим ранкам как мог прикладывать оторванные от белья лоскутки.
Тут старик-охранник сказал:
– А я, чтобы не сидеть без дела, глоток тяпну, – и, подмигнув, извлёк из внутреннего кармана телогрейки неполную бутылку с мутной жидкостью. – Самогонка.
Старик с немецким автоматом и свисавшим кабуром с русским наганом на поясе без умолку нёс всякую чушь. Уже основательно во хмелю. Рассказал, что он бывший конюх колхоза. Своё начальство поносил на чём свет стоит. В штабе, оказывается, происходила сходка избранных, как старик выразился, «с выпивоном и закусоном». Накануне забили дикого кабана. Постепенно у старика стал заметно заплетаться язык. Время от времени с небольшим промежутком он доставал из кармана телогрейки бутылку с мутной жидкостью. Отпив глоток, морщился и закусывал почерневшим сухарём с остатком луковицы, которые извлёк из свисавшей с плеча старой сумки из-под противогаза. Вдруг предложил:
– Хош глоток? Всё равно завтра табе «капут!» Так как? Напоследок будешь? Враз полегчает!
– Я качнул головой и ответил, что не пьющий. В это время у меня мелькнула что-то похожее на мысль о побеге. Но болело всё тело. Особенно голова, лицо и шея, словно горели! Из ран сочилась кровь. Правда, постепенно их понемногу затягивало. Понял, что слова подвыпившего охранника вполне реальны.
В то же время возникшее намерение как-то всё же рвануть не давало покоя. Вскоре послышался храп старика. Мелькнула мысль осторожно вынуть у него из рук автомат. Но тут же понял, что понятия не имею, где нахожусь и куда бежать. К тому же старик мог проснуться, и тогда мне точно конец! Стало быть, надо искать иной выход. Вскоре пришёл начальник караула, застал его спящим и вдребезги пьяным и тут же заменил его молодым парнем. Этот был молчаливый.
А идея побега не отставала. Как наваждение. Где-то за полночь попросился у нового охранника вывести меня по нужде. Мы вышли. Тут он сказал:
– Ты давай подальше у кусты. Недалече дорожка! По ней днём наши ходят у поле за кукурузой. Так что ты в сторонке делай свои дела.
Я шагнул в кусты, оглянулся: часовой отошёл немного в сторону, спиной ко мне. Я тут же рванул изо всех сил. Запомнил, как он сказал, что днём там ходят на кукурузное поле. Через некоторое время донеслась автоматная очередь. Это часовой, наверное, поднял тревогу. А я бежал изо всех сил сквозь кусты и высокую траву. Если что-то казалось подозрительным, залегал, осматривался по сторонам, прислушивался. Наконец появилась кукуруза. Мелькнуло: «Значит, я на верном пути!» Очень больно и непросто бежать босым… Но делать было нечего. Надо бежать любой ценой! Перешёл на медленный бег. Силы-то уже не те, что раньше.
Рассказчик неожиданно смолк. Сморщил лоб, несколько раз набрал и выдохнул воздух, секунду-другую помолчал. Затем продолжил:
– Понятия не имел, где нахожусь! До кукурузы добрался. А дальше? Без конца одна и та же мысль: «Только бы не угодить к ним!» Там уже наверняка поднята тревога! Продолжаю по возможности бежать. Спотыкаюсь, падаю, по несколько секунд лежу, чтобы отдышаться… Были моменты, когда думал: мне конец. Ступать босым – это казнь! На что-то, наверное, наступил, и было очень больно. Попытался оторвать кусок кальсон и перевязать ногу, но не получилось. Вскоре увидел конец кукурузных насаждений. Это придало сил. Старался не останавливаться и добрести до какой-нибудь дороги. К тому же страшно хотелось пить. Пошло чистое поле. Обрадовался! Зашагал быстрее, но свалился. Пока лежал, неожиданно мелькнуло: «Одолеть океан зарослей, огромное кукурузное поле, а у берега утонуть?» Светало. Сам себе сказал: «Нет! Любой ценой, пусть даже на четвереньках, но надо добраться до какой-нибудь дороги! Должна же она быть, чёрт побери!» Прошёл ещё немного и вдали увидел проезжавшую легковушку. Значит, там дорога. С трудом, согнутый в три погибели, зашагал. И достиг дороги! Но упал. Тут понял, что могу не заметить машину или повозку. Правда, было ещё очень рано. Увидел в стороне огромный камень. С трудом добрёл до него. Это оказался белый валун. Прямо у самой просёлочной дороги. Сел, прислонился к нему спиной.
Примерно через полчаса показался грузовик. Обрадовался, но подумал, что водитель, увидев меня, может не остановиться. Однако он притормозил. Я привстал и жестами, поклонами, умоляющими знаками пытался его задержать. Тут он остановился и стал подавать назад. Открылась дверца кабины, шофёр стал меня разглядывать. Я сказал:
– Видите, что со мной сделали бандиты! Если можно, довезите до госпиталя. Всю жизнь буду вам благодарен. Пожалуйста, сжальтесь надо мной. Я врач. Доктор!
Сержант спустился и помог мне подняться в кабину. А я просил его: лучше в кузов! Могу испачкать сиденье…
Всё же меня посадили в кабину рядом с водителем. А сержант полез в кузов. Они доставили меня в госпиталь…
Извините, я говорил сбивчиво! Хотел о чём-то важном спросить, но не помню, вылетело из головы. Значит, стал плохо соображать. Возможно, потому что меня били в основном по голове! Стоп! Вспомнил! Мне не даёт покоя вопрос: что стало с лаборанткой Женей, её родителями? Наверное, и им крепко досталось? Если, конечно, остались живы.
Морозов смолк в ожидании ответа.
Начальник госпиталя что-то тихо сказал шефу гестапо. Тот кивнул. Начальник госпиталя окликнул стоявшего за дверью дежурного. Когда тот вошёл, сделал ему знак подойти. Что-то шепнул, и тот удалился. Глава госпиталя указал на стоявший перед Морозовым стакан с водой. Поблагодарив, доктор отпил несколько глотков. Больше не мог.
– Разрешите продолжать или есть ко мне вопросы? – спросил Морозов.
– Передохните, герр доктор, – посоветовал начальник госпиталя.
Установилась тишина. Морозов сидел молча. Минут через пять-шесть вернулся дежурный врач и вслед за ним, смущаясь, вошла лаборантка Женя. Увидев мужа, вскрикнула:
– Толенька, боже мой… – бросилась к мужу, но не решилась прикоснуться к его изуродованному лицу или обнять его. Спохватившись, прикрыла обеими руками рот, чтобы приглушить плач.
Морозов молча развёл руками, дескать, так получилось. Едва слышно спросил:
– Как дома? Родители?
– Живы, Толенька! И мама, и отец. Единственное, ночные бандиты тогда перевернули весь дом, когда тебя искали. Без конца грозились.
Начальник гестапо спросил лаборантку:
– Что-нибудь утащили из дома?
– Ой, ничего! Даже кружку воды никто из бандюг не выпил. Всё время одно и то же: «Где твой хахаль – фашист-доктор?» Полезли на чердак. Но и там его не оказалось. А он любил в душные вечера отдыхать на сеновале. Во дворе в сарае. Там бандиты и обнаружили его. Увезли с собой. Больше ничего мы о нём не знали. Толечка, милый, что сволочи сделали с тобой, боже мой, родной!
Привстал начальник госпиталя:
– У нас с уважаемым главой гестапо, пожалуй, больше нет вопросов.
Тот подтвердил.
– Единственное, что могу обещать, – продолжал начальник госпиталя, – сделаем всё возможное, чтобы герр доктор как можно скорее поправился и приступил к работе. В этом заверяю всех вас! Что касается большевистских бандитов, будем выжигать их калёным железом и свинцом.
В комнате воцарилась тяжёлая и одновременно трогательная атмосфера. Женя не могла оторвать взгляда от лица доктора и тихо приговаривала:
– Боже мой, что мерзавцы сделали с тобой! Ужас! За что?
Тут же в сопровождении дежурного врача и лаборантки Жени доктора Мороза повели в отделение, затем другой врач вместе с женой пострадавшего долго приводили его в порядок, обрабатывали и перевязывали раны, не переставая удивляться, насколько глубокими они оказались.
Перебинтованного с головы до нижних конечностей, одетого уже по-больничному, его проводили в небольшую отдельную палату. С ним осталась Женя.
– Значит, дома всё в порядке? – спросил вновь Морозов.
– Пока никто, слава богу, больше не появлялся. Всё в порядке. Поняла твои волнения.
Оба имели в виду девочку с чердака.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.