Глава 25
Глава 25
Начало сентября тысяча девятьсот сорок первого года. Оперативная группа, сформированная в июле в Одессе, претерпев в Херсоне изменения в личном составе, одолев во главе с капитаном Чайковским огромный маршрут, сделала очередную остановку в Каховке. Это на западном берегу Днепра, к которому, несмотря на ожесточенное сопротивление Красной Армии, неумолимо приближался фронт.
Из Каховки в бинокль виднелся противоположный берег Днепра. По нему бродили скот, лошади, стояли полуторки, трактора. Но ни одного человека! По данным каховцев, там был большой совхоз «Червонный маяк». Подошли ли уже немецкие войска? Если нет, то было решено принять срочные меры для вывоза на пароме всех там застрявших. Или хотя бы часть.
Котельников получил задание переправиться и уточнить обстановку. Но для этого необходимо было ему соответственно выглядеть. Не в гимнастерке же и сапогах оставаться? И не в шикарном костюме, из-за которого в Одессе были неприятности.
Начальник райотдела милиции обеспечил его одеждой, снятой с задержанного забулдыги. Лицо и тело Котельников смочил водой, обдал себя густой пылью… У одной штанины оборвал нижнюю часть, оставив её растрёпанной, накинул на плечи рваную замызганную рубаху, видавшую виды телогрейку, на ноги надел старые резиновые сапоги.
Ночью двое местных милиционеров начали переправлять его в лодке на противоположный берег Днепра. Гребцы старались тихо работать вёслами. Они сочувствовали пассажиру, но сами хотели побыстрее высадить его, чтобы до рассвета одолеть хотя бы половину обратного пути.
Котельников испытывал беспокойство, да и, чего греха таить, некоторый страх: всё время в ночной темноте чудилось, будто на противоположном берегу лодку уже заметили немцы и теперь подпускают её. Приближаясь к берегу, Юрий зорко всматривался вдаль. Заподозрил, что на берегу стоит замаскированная пушка. Хотел поставить об этом в известность гребцов, сидевших спиной к тому берегу, чтобы они были готовы развернуть лодку, но воздержался.
Едва он высадился, лодка сразу же отчалила и тронулась в обратный путь. А то, что в темноте он принял за пушку, оказалось обычным кустарником.
Вдоль берега, на возвышенности, стояли брошенные полуторки, трактора с вагончиками МТС[25] на прицепе, с большими железными колёсами от сеялок, повозки, загруженные чем-то по самый верх. Между ними, а также по заросшему полю бродило огромное число недоенных коров, овец, лошадей с рваной упряжью. И, действительно, кругом ни души!
Чувствовалось, что здесь прокатилась невероятная паника. Но и немцев пока, кажется, не было…
Светало, когда, быстро собрав хворост, посланец опергруппы разжёг огонёк, который разгорелся и был заметен не столько пламенем, сколько дымом. Об этом начальник опергруппы Чайковский договорился с местными властями и командованием накануне подошедшей воинской части, в спешке занимавшей оборону.
Ждавшие сигнала на противоположном берегу поняли, что там противника нет.
В ответ почти тут же вспыхнул аналогичный костёр, что означало: паром немедленно отправляется.
Откуда-то справа, за километр, доносился визг свиней, словно их резали. Немного спустя Юрий установил, что там находится совхоз «Червонный маяк» и жители соседних деревень «раскулачивают» его.
Котельников поднялся вверх по дорожке в ближайшее село. У первой хаты увидел мужика. Тот подошёл к изгороди. Не успели они сказать друг другу и двух слов, как послышался шум машин. Появилась трёхтонка «ЗиС» с установленным на крыше кабины ручным пулемётом и несколькими красноармейцами в кузове. Большинство с накинутыми на плечи плащ-палатками и винтовками. Следом подкатила обычная армейская санитарная машина, которая остановилась за грузовиком.
Котельников обрадовался: свои! Хотел было подойти к водителю, но стоявший у пулемёта лейтенант в каске, не обращая внимания на оборванца, спросил мужика у изгороди:
– Где тут сдаются у плен?
Тот пожал плечами и также на украинском неуверенно ответил:
– Кажись, у том сели, – сказав его название, махнул рукой куда-то в сторону. – Недалече воно.
Грузовик тронулся в указанную сторону, за ним последовала санитарная машина. Когда она проезжала, Юрий увидел, что за рулём сидит командир и рядом с ним – тоже командир Красной Армии.
Котельников обомлел: чуть было не опростоволосился! Он же хотел им сказать, что немцы пока не подошли, а сам он из оперативной группы и к берегу должен подойти паром.
Когда обе машины ещё стояли, их поспешно обошли двое: один в чёрной остроконечной овчинной кучме, второй – в овечьей безрукавке. По одежде Юрий заключил, что это молдаване. Решил их догнать. Но те, заметив это, ускорили шаг. Навстречу показалась не то бричка, не то фаэтон с парой добротных коней. Она остановилась, один из сидевших в ней спросил встречных в кучмах:
– Куды идете?
– До дому, – последовал ответ. – Ворочаемся у Молдавию.
– О, молдовенеску! – воскликнул, улыбаясь, кучер с козел фаэтона. – А как сюда попали?
Оба оказались трактористами, эвакуировались с колхозом, но решили вернуться обратно. Один из них сказал:
– Моя хата вже пидзади. Фатит!
– Правильно делаете! – одобрил кто-то с фаэтона. – Немцы там бесплатно раздают землю бывших колхозов. Идите, идите туда.
Кони рванули с места и умчались. На заднем сидении фаэтона Юрий увидел двух пассажиров в пиджаках с проглядывавшей гимнастёркой, а напротив, на откидном сидении, – третьего. На козлах – четвёртый. Все с серьёзными, напряжёнными лицами, поджарые, средних лет.
Увиденное и услышанное окончательно расстроило Котельникова: явные дезертиры! Конечно, изменники.
Начал накрапывать дождик. Юрий направился обратно к берегу.
На берегу, где на рассвете он жёг сигнальный костер, стоял паром и красноармейцы с трудом загоняли на него десятки, если не сотни голов скота и лошадей. Животные сопротивлялись, пугаясь качавшегося настила.
А дождь уже хлестал вовсю! К тому же с ветерком. Похолодало. С трудом обходя стороной едва двигавшийся по настилу табун, промокший насквозь Котельников пробирался на паром. И вдруг увидел знакомый фаэтон! Но с распряжёнными и повёрнутыми мордами к заднему сиденью жевавшими лошадьми. Никого из пассажиров фаэтона видно не было.
От дежурившего сержанта удалось узнать, что начальником парома является старший лейтенант. На вопрос, где он и как его найти, дежурный нехотя ответил, что не знает, но, дескать, где-то здесь.
Вид Котельникова, походившего на бродягу, да ещё насквозь промокшего, не внушал доверия дежурному.
Юрий вынужден был повысить тон и сказать, что является уполномоченным Особого отдела. Тогда дежурный, колеблясь, спустился куда-то внутрь парома.
Наконец вместе с ним появился старший лейтенант в плащ-палатке с капюшоном, накинутом таким образом, что лица его почти не было видно. Он едва ворочал языком. Был вдребезги пьян.
Котельников объяснил, кто он, и посоветовал немедленно отыскать хозяев фаэтона и задержать их.
В ответ из-под накинутой поверх головы плащ-палатки раздалось невнятное бурчание, что все четверо являются командирами Красной Армии, дескать, отстали от своей части и теперь возвращаются.
– На том берегу разберутся с ними, – пояснил Котельников. – А пока надо незамедлительно всех четверых взять под стражу! А у фаэтона с лошадьми выставить часового!
Котельников пытался рассказать, что эти четверо утром рекомендовали двум молдавским трактористам идти домой, так как немцы всем бесплатно раздают землю бывших колхозов. Но начальник парома не реагировал. Котельников повторил, кто он, и рекомендовал немедленно выполнить его совет. Показал полученный от начальника опергруппы документ – обращение опергруппы ко всем воинским частям оказывать содействие предъявителю, выполняющему «сугубо секретное задание». Его стал вслух читать стоявший рядом дежурный.
Тут вдруг начальник парома пошатнулся и упал. Дежурный сержант принялся его поднимать, но не смог. Начал растирать ему уши. Тот не реагировал. Двое бойцов по указанию дежурного унесли его обратно куда-то вниз.
Дежурный шепнул Котельникову, что эти четверо командиров угощали старшего лейтенанта, мобилизованного из числа резервистов, и стал искать начальника караула, но не мог найти. Кричал во весь голос:
– Карнач! Старшина! Начальник караула!
Никто не откликался. Шумел дождь, мычал скот, настроение становилось всё более поганым.
Вместе с Котельниковым дежурный поспешно стал пробираться к фаэтону. Увы! Фаэтон стоял на своём месте, однако лошадей при нём не было. Оба бросились к пандусу, запруженному скотом. Издали успели увидеть, как четверо пассажиров фаэтона изо всех сил тянули за собой лошадей навстречу застрявшему на пароме и на пандусе скоту. Что предпринять? Как их схватить? Они же наверняка вооружены!
Но беглецы уже находились почти у берега. Дежурный выстрелил в их сторону из карабина. Было видно, как на каждую лошадь вскочили по двое и поскакали вверх по склону. Дежурный продолжал стрелять. Один свалился с лошади. Его дружки ускакали, не обратив на это внимания.
Упавший остался лежать на земле. Подбежавшие дежурный с Котельниковым видели, что он корчится от боли. Зажмурившись, сильно кряхтел. Что-то повредил при падении и не мог самостоятельно подняться.
Очевидно, когда дежурный спустился вниз парома, где четвёрка с фаэтона угощала начальника, то передал, что его срочно разыскивает уполномоченный особого отдела! Поднявшиеся наверх вслед за старшим лейтенантом хозяева фаэтона узнали в Котельникове повстречавшегося им утром оборванца и, видимо, сообразили что к чему.
К Котельникову и дежурному, склонившимся над стонавшим беглецом, подбежали несколько бойцов в плащ-палатках и касках. С ними был майор крупного телосложения. К парому причалил их катер. По приказу майора бойцы отнесли туда свалившегося с коня, велели бойцу его стеречь и не позволять подниматься.
Котельников показал майору фаэтон. Под задним сиденьем они обнаружили ручные гранаты с длинными деревянными ручками. Конечно, немецкие. Много взрывчатки и капсулы, большое количество патронов и пачки спрессованных листовок с обращением к советским гражданам и воинам:
«Воины доблестной Красной армии! Уничтожайте комиссаров, политруков, энкавэдистов и жидов. Настоящий документ служит пропуском для перехода на сторону немецкой армии-освободительницы как для одного, так и для группы воинов Красной армии».
В присутствии дежурного Котельников рассказал майору обо всём, что произошло, и показал ему листовку. Прочитав её, майор приказал дежурному сержанту немедленно привести начальника парома. Когда едва стоявший на ногах начальник предстал перед майором, упитанное лицо майора приобрело ярко-свекольный цвет. Он возмущённо задавал вопросы начальнику парома, а тот что-то мямлил, пытаясь ответить. Майор приказал обезоружить начальника парома. Его обыскали, извлекли содержимое карманов, прислонили к борту, чтобы не упал.
Майор разгневался до предела, сыпал бранью, размахивал пистолетом у самого лица не очень-то соображавшего начальника парома. Вдруг прогремел выстрел. Стоявший у борта свалился в реку. Это произошло настолько внезапно, что присутствовавшие бойцы и Котельников замерли от неожиданности.
Глубокой ночью гружённый паром отошёл в сопровождении катера с майором и его бойцами. С ними был захваченный лазутчик. Фаэтон с содержимым оставался на пароме.
Дождь незаметно прекратился. Когда они причалили к каховской пристани, прибывшие сотрудники опергруппы забрали фаэтон и его пассажира. Трофеи потрясли не только Чайковского, но и откуда-то появившихся фронтовых чинов.
Узнав от Котельникова подробности произошедшего, начальник опергруппы приказал немедленно отправиться обратно на противоположный берег и разыскать беглецов.
На катере вместе с Котельниковым отплыл почти весь состав опергруппы. Предпринятая с большим опозданием акция ничего не дала. В отношении тройки беглецов удалось узнать, что в одном из дворов они забрали двуколку, впрягли в неё своих лошадей и куда-то укатили. Бывший владелец двуколки указал направление, Котельников понял, что они отправились обратно по тому же пути, что и утром. Ещё выяснил у мужика, стоявшего накануне у изгороди, что несколько часов назад появился немецкий танк, который свернул в сторону Бериславля.
Напрашивался вывод, что фашисты вот-вот должны появиться, поскольку советские войска, по крайней мере на этом участке, отошли на противоположную сторону Днепра. Задержка произошла из-за проливного дождя.
Гибель начальника парома обсуждалась широко. Одни живо одобряли поступок майора, другие – их было меньше, отмалчивались.
Всего два дня спустя произошёл похожий случай. Мимо окон дома, где находилась оперативная группа, проехала машина. Котельников вдруг закричал:
– Автомобиль иностранной марки выбрасывает бумажные листки! Наверное, листовки. Прямо сейчас!
Когда оперативники выбежали на улицу, они увидели только след, оставшийся от шин лимузина, и нескольких женщин с подобранными листовками в руках.
Запомнился текст: «Москва – столица, Дон – граница».
Там же четверостишие:
Доброе утро Донбасс,
Извини ты нас,
Что опаздываем на час,
Завтра будем у вас!
Оберкоманда Германской армии – освободительницы от большевизма.
На исходе того же дня со двора дома, где располагалась опергруппа, были замечены на горизонте два белых купола. Явно парашютисты!
Поднятая по тревоге опергруппа собиралась у грузовика. Водитель трёхтонки, весь в поту, сколько ни крутил рукояткой, мотор не заводился. Наконец он заурчал. Кузов заполнился оперработниками с двумя пулемётами, карабинами и личным оружием. Выехали.
Но где искать вражеских парашютистов? Как определить место приземления? К тому же темнело. Да и на грузовике лишь к утру можно было достичь района, где примерно опускались купола. Замечены они ведь были на горизонте! Поисковая группа во главе с Чайковским повернула обратно.
Подобного рода происшествия случались почти на всём пути продвижения опергруппы, вплоть до Ворошиловграда. Но до него надо было ещё добраться. На подъезде к мосту через реку Лихая сотрудники опергруппы увидели, что его бомбит немецкий самолёт. Движение гужевого и железнодорожного транспорта приостановилось. Все тронулись куда-то в объезд.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.