Глава 11

Глава 11

В Бессарабии, в этом плодородном крае, мирно уживались представители многих конфессий. В окрестных сёлах и деревнях Болграда жили люди самых разных национальностей со своими обычаями, укладом, нравами. Помимо православных русских, украинцев, молдаван, болгар и близких к ним по духу староверов, липован, евангелистов, баптистов, проживали греки, евреи, армяне, арнауты и застрявшие со времён Оттоманской империи турки-гагаузы, а также румыны, появившиеся после их вторжения в край. В определённой мере обособленно трудились в своих сёлах-колониях немцы. Одни возделывали виноградники, другие разводили скот, третьи торговали. И всё в полном согласии, инцидентов на религиозной или житейской почве не происходило.

После отвода царских войск из Румынии, на территории которой они воевали в Первую мировую, здесь осело немало русских. Кого-то из них по старинке за глаза называли «царским ветеринаром» или «жандармским штабс-капитаном». Русская речь преобладала, несмотря на таблички с надписью: «Говорите только по-румынски». Бывали случаи, когда полиция штрафовала непослушных.

Атмосфера была благоприятной для всех нацменьшинств. Однако после оккупации края приоритет во всём оставался прежде всего за румынами.

Если в чём-либо замечалась предвзятость, ситуацию старались уладить, не доводя до серьёзного выражения недовольства. Кто-то отделывался незначительным штрафом, а чаще всего – вполне сносной взяткой. У румын взятка была на первом месте как непременное лекарство от любого недуга. А те, кто не в состоянии был платить, отделывались трёпкой нервов, запомнившимся унижением.

В Бессарабии при румынах подобное считалось в порядке вещей. И это на землях, где хаживал великий Пушкин! Кстати, в том же Болграде. В те времена молодой Александр Сергеевич останавливался в доме знаменитого попечителя славянских колонистов Юга России достопочтенного генерала Инзова.

В ходу у старожилов было множество присказок и всякого рода легенд, в частности, утверждавших, будто Пушкин любил гулять в Казённом саду, одну часть которого омывали воды широченного озера Ялпуг. Оно тянется почти на пятьдесят километров вплоть до самого Дуная.

Сам же Казённый сад брал своё начало от источника со сверкающей родниковой водой, где в летнюю пору толпились желающие утолить жажду. Именно отсюда подчас раздавался голос кого-то из балагуров:

– Пушкин! Где ты?

Другой балагур звонко отвечал:

– Наверху я!

Остроты, приписываемые гениальному поэту, вызывали смех и продолжение рассказов, рассказов о будто бы имевших место забавных случаях, наряду с чтением его стихов. Пребывание Пушкина в Болграде у генерала Инзова описано в книге «Инзов Иванъ Никитичъ, генералъ-отъинфантерии, главный попечитель и председатель попечительнаго комитета объ иностранныхъ поселенцахъ южнаго края России», составителем которой был некий Степанъ Потоцкий.

Поговаривали, будто где-то в саду, среди высоченных дубов или кипарисов, имеется дерево со следами вырезанной поэтом на стволе подписи. Предпринимались поиски надреза, якобы сделанного перочинным ножичком. Пронёсся слух, что где-то даже нашли такой след.

Юрий пару раз участвовал в подобных поисках, но ничего не обнаружил. Поэтому, когда при нём заходил об этом разговор, он уходил от ответа и молча улыбался. Не отрицал, но и не соглашался.

У старожилов в запасе хранилось множество различных историй. С пеной на устах они доказывали, что «беспременно так оно и было!» Например, рассказывали такую историю, произошедшую в Болграде во время пребывания там Пушкина. В пасхальные дни у генерала Инзова гостил кишинёвский митрополит. Генерал, желая похвастать попугаем, полученным в подарок из Абиссинии, научил птицу отвечать на пасхальное приветствие. Выйдя с митрополитом на веранду, Инзов, стремясь блеснуть перед высокопреосвященным иерархом, обратился к птице:

– Попочка, Христос воскрес!

Птица нахохлилась и почему-то не отвечала. Хозяину пришлось несколько раз повторить обращение. Наконец попугай закартавил… хлёсткой матерщиной.

Сконфуженный генерал пал на колени перед высокопреосвященным митрополитом, прося прошения, извиняясь и оправдываясь.

К удивлению Инзова, высокий гость сразу разгадал причину: – Здесь, милейший князь, особо гадать не приходится. Понятно, что сие есть результат шалости молодого гения.

Инзов и сам понимал, кто мог научить птицу сквернословить, но поразился, насколько точно митрополит определил затейщика конфуза.

Иван Никитич Инзов подолгу задерживался в Болграде. Об этой незаурядной личности ходили легенды, нередко имевшие под собой реальные основания. Благодаря Инзову город похорошел во многих отношениях: расцвела торговля, расширилось строительство, появились учебные заведения, фундаментальная библиотека, благотворительное общество, амбулатория, больница, евангелическая и липованская церквушки, небольшая синагога.

На видном месте в центре города вырос величественный православный собор. Своим внешним видом, масштабами и внутренним убранством он выделялся не только в крае. Ни в Бессарабии, ни в самой румынской метрополии не было ему подобного. Был он построен по эскизам – в несколько уменьшенном масштабе, – по которым строился Исаакиевский собор в Санкт-Петербурге.

Неслучайно много позднее, после отторжения Бессарабии от России в январе 1918 года и включения её в состав Румынии, болградский собор посетила прибывшая из Бухареста высокопоставленная делегация во главе с королем Фердинандом, состоявшая из высшего духовенства, министров и генералов.

Кто же был Инзов?

В предновогоднюю снежную ночь 1769 года сани графа Брюса въехали в имение князя Трубецкого в Пензенской губернии. Встречать гостей вышел сам хозяин имения. Вместе с графом приехала кормилица с младенцем, которого князь Трубецкой должен был принять на воспитание. На протяжении многих лет из Петербурга регулярно поступали денежные суммы, дабы содержание малыша ни в чем не обременяло князя.

Будучи в Петербурге, князь Трубецкой обратился к графу Брюсу:

– Позволено звать барчука фамилией Его Императорского Величества?

Ответ был краток:

– Иначе звать.

Таким образом, за мальчиком закрепилась фамилия Инзов. Много лет спустя, когда Инзов уже был в преклонном возрасте и полным генералом, во время проезда императора Николая Павловича через Одессу за обедом в узком кругу Его Величество обратился к нему с вопросом:

– Кто был ваш отец?

Инзов спокойно ответил:

– Не знаю, Ваше Величество!

В верхах иногда перешептывались по поводу того, что заслуженный генерал-лейтенант от инфантерии, участник всех знаменитых сражений под командованием Суворова и Кутузова, является внебрачным сыном одного из высокопоставленных лиц при дворе Екатерины Великой.

Иван Никитич Инзов ничем не принизил ни себя, ни свой род, ни Отечество, ни доверенных ему высочайших в армии и государстве постов. Напротив, он совершил много добрых дел и оставил по себе благодарную память.

Умер Инзов в Одессе в 1845 году. По настоятельной просьбе болгарских колонистов Болграда гроб с останками главы Попечительского комитета об иностранных поселенцах южных окраин России Ивана Никитича Инзова пронесли на руках более ста вёрст до построенной на городском православном кладбище Болграда часовни-усыпальницы.

В знак вечной признательности за миротворческую деятельность этому выдающемуся гражданину и попечителю юга Бессарабии от признательных поселенцев всех конфессий, среди которых были и забитые, гонимые, напуганные погромами евреи, получившие здесь ощутимые возможности мирной и спокойной жизни, в центре города, напротив собора, был воздвигнут памятник из чёрного мрамора.

После оккупации Бессарабии румынами бюст Инзова сняли и на его месте установили бюст румынского монарха Фердинанда, занявшего территорию Бессарабии от Дуная вплоть до Днестра. Некоторое время спустя в одну из ночей бюст румынского оккупанта бесследно исчез. Остался только мраморный постамент.

Численность населения городка составляла 18 тысяч жителей. Болград славился двумя лицеями – женским и мужским, величественным православным собором и второй церковью – Николаевской. Были в нём две внешне малопривлекательные синагоги и третья большая, современной постройки, однако много лет остававшаяся недостроенной, только с голыми стенами красного кирпича, с крышей и без окон. Наряду с этим имелись две начальные румынские школы и одна частная еврейская «Тарбут». И конечно же, несколько магазинов и лавочек, большая библиотека, оставшаяся на память от Российской империи, добротная больница, конная пожарная команда, полицейский участок. На окраине города в двухэтажных казармах дислоцировались пехотный и артиллерийский полки румынской армии.

Естественно, в городе имелись и рестораны: «Монте-Карло» для местной знати, правда, под соломенной крышей, «Пиккадили» – бывший «Одесса», ресторан Балтакова располагавшийся в добротном здании с балконом в центре бульвара. Здесь в летние вечера играл небольшой струнный оркестр. Толпы болградцев замирали, когда кларнетист Хаимслепой в тёмных очках исполнял «Плач невесты перед венчанием».

Кроме ресторанов, было множество шинков и закусочных с вином из собственного винограда, две вполне приличные кондитерские, по вечерам заполнявшиеся посетителями. В единственной в городе кофейне знакомые с владельцем заведения могли брать еду в долг. Хозяин – македонец бай Авраам – всегда радовался клиентам.

В городе был единственный небольшой иллюзион старика Фишерова. При встрече с гимназистами он приглашал непременно посмотреть новую кинокартину, на которую директоры лицеев уже дали «апробацию на посещение учащихся гимназистов».

Летними воскресными вечерами на бульваре играл военный оркестр румынского пехотного полка, создавая праздничное настроение у гулявшей публики.

Оккупация румынами Бессарабии вызвала недовольство среди отдельных городских слоёв населения. Время от времени проходили забастовки рабочих, восставали крестьяне, митинговали интеллигенты. Народ был недоволен порядками, навязанными румынскими оккупантами.

Восстание крестьян в одних только Татарбунарах, когда погибли тысячи человек, привело к тому, что тюрьмы королевства оказались заполнены недовольными. Тем не менее население не сдавалось. Вооружённые столкновения, митинги и протесты пресекались жандармскими и армейскими подразделениями, свирепствовавшей полицией.