Глава 35
Глава 35
При очередной встрече с Сильвестру тот почему-то ни словом не обмолвился о событиях, связанных с покушением на премьера страны Кэлинеску. Факт, показавшийся курсанту странным. Но и он в свою очередь не затевал разговора на эту тему. Решил, что Сильвестру, знавшего значительно больше своего подчинённого, интересовали не досужие слухи, а выполнение очередного задания, поставленного перед ним.
Сильвестру беспокоился о сохранении «дружеских» отношений Юрия с Марчелом, благодаря чему поступали отдельные, порой загадочные, а то и вопиющие новости, кому-то необходимые.
Курсант вкратце поведал Сильвестру о прибытии на аэродром Быняса членов бывшего правительства Польши, а с ним и десятка двух военных, вынужденных продавать местным скупщикам за гроши золотые часы, пистолеты, кожаные регланы.
Дядюшка Сильвестру слушал внимательно, переспросил о количестве «мессершмиттов», поступивших в Третью авиафлотилию в Галацах. Поинтересовался учебными полётами в авиашколе, впечатлениями Юрия о новых инструкторах, прибывших из Германии. И Россетти с увлечением рассказал о своих учебных полётах, которыми Сильвестру интересовался лишь изредка.
Неожиданно дядюшка вновь завёл разговор о переезде курсанта на новое место жительства с приличной кроватью вместо старой раскладушки. И в очередной раз земляк наотрез отказался, сказав, что в пансионе, среди остальных постояльцев, он меньше на виду.
– Кто-то из квартирантов иногда задаёт мне вполне закономерный вопрос о успехах в полётах, за меня нередко отвечают другие, знающие заранее, что я скажу. Таким образом, любопытные отшиваются напрочь и надолго. Пожалуйста, никуда меня не переселяйте. Мне, поверьте, виднее, где удобнее находиться при моём далеко не простом положении. А за вашу поддержку искренне благодарен, дядюшка Сильвестру! Пожалуйста, не обижайтесь…
Пансион мадам Филотти жил своими порядками с которыми молодой бессарабец давно уже свыкся.
Бухарест оставался Бухарестом. Местные им гордились, называли «маленьким Парижем». Один только район Дудешть, где находился пансион мадам Филотти, соседствовал с небезызвестной улицей Круча де пятра, славившейся борделями не только в стране, но и, пожалуй, за её пределами. Прежде всего, огромным числом небольших низкоразрядных кафе с обшарпанными комнатушками, где играли в карты, табле (нарды) или чёт-нечет и проворачивались немалые деньги.
На боковой стене здания, к которой вёл отдельный ход во двор, выстроился ряд пронумерованных дверей комнат, похожих на душевые кабины. За широким окном в середине зала на диванах и в креслах, покуривали за чашкой кофе, дожидаясь клиентов, полуобнажённые девицы, занимавшиеся древней профессией.
Во дворике прохаживалась «старшая», то и дело напоминавшая: «Мими! Время истекло! Ты пошла на второй раунд. Записываю, слышишь?» И так круглосуточно.
Таков был колорит этого района. В духе времени. Под общим лозунгом: «Деньги с живых и мёртвых!» Деньги решали всё! Неслучайно в ходу был анекдот: «Два крупных дельца решили выкупить у государства право на определённый срок владения (концессию) одной из шоссейных дорог для своих автобусов. Оба обратились к знакомому министру, от которого зависела аренда. Представ перед ним, один из концессионеров сразу же заявил:
– Ваше превосходительство! Мы снова готовы при вашей любезности взять в аренду известную вам шоссейную дорогу. Вы знаете, что данное нами слово превыше любого закона!
Второй концессионер доверительно заметил:
– Как и в предыдущий раз – вам полмиллиона… Долларов, разумеется. И никто знать не будет!
Министр надул губы и, притянув коммерсанта к себе за пуговицу пиджака, изрёк:
– Даёте мне миллион, и пусть об этом знают во всём мире! «Аржан конте!»[11]
В Румынии подобное считалось в порядке вещей.
Молодой бессарабец решил обратиться к дядюшке Сильвестру с просьбой:
– Если это возможно, придумайте мне что-нибудь поприличнее. В этом «Зелёном доме» запросто можно рехнуться.
Сильвестру заметил с сожалением:
– Сочувствую, мой милый земляк. Но бывать вам там пока придётся. Поймите, пожалуйста! Вы же сами понимаете, как это важно!
– Понимаю. Хотя, честно говоря, крайне противно. Другой мир, другие, чуждые мне люди. Но раз надо, буду стараться.
– Вот и чудесно! – обрадовался старик. – Только ничего лишнего. Тихо, скромно. Поменьше рассуждать, побольше слушать и запоминать!
– Понятно. Не беспокойтесь… Но, честно говоря, с удовольствием подложил бы небольшой «чемоданчик», чтобы и следов от них не осталось.
Старик насупился.
– Не первый раз слышу от вас подобное. Вы отдаёте себе отчёт в том, что говорите? И вообще, откуда у вас такие замашки, господин авиатор?!
– Оттуда… А вы думали? С кем поведёшься, от того и наберёшься.
Дядюшка Сильвестру строго приказал:
– Надеюсь, вы меня поняли?!
– Понял! Не беспокойтесь, дядюшка Сильвестру. Хотя с этими господами ещё придётся повозиться. Наступит и такое время…
– Не сомневаюсь, – согласился Сильвестру и предложил впредь не упоминать в разговоре слово «электрик», а называть его «портным», а клуб «Домом моделей»… – И, пожалуйста, придерживайтесь договорённости.
– Постараюсь, – грустно ответил Юрий.
Старик по-отечески обнял молодого земляка за плечи.
– Поговорим о значке, полученном вами от «портного». Но прежде надо взвесить все, как говорится, «за» и «против». Щегольнуть им для удовольствия негодяев – дело одно. Другое – не скомпрометировать себя на людях.
Курсант и сам понимал это. К тому же в его облике было нечто притягательное. И это частенько выручало его, служило началом многих удач. Но не полагаясь только на это, он старался преуспевать в учёбе.
Отношения с людьми у бессарабского бедняка, нежданно-негаданно заполучившего известную аристократическую фамилию «Россети», складывались вполне сносно. И всё же обстановка требовала предприимчивости, изворотливости, чтобы не всплыла тайна его «усыновления», которого фактически не было. Он избегал называть себя присвоенной фамилией аристократического рода.
Признавал дружбу и общение только на добропорядочной, взаимной, честной и благородной основе. «Помогать, выручать, облегчать всеми силами судьбу человека». Кем бы тот ни был – от дворника до высочайшего вельможи. Но только в случае, если он этого заслуживает. В этом заключалась цель его жизни. Не сдержать данное слово, не выполнить обещанное либо опоздать на встречу считал недопустимым, как, к примеру, предстать перед кем-то в неглиже. Допустив ошибку, кого-то зря обидев, непременно спешил извиниться, осуждал себя последними словами. Не зря ещё в лицее кто-то назвал его «максималистом».
Негодяев ненавидел лютой ненавистью. Порой больше, чем следовало. Здесь он, действительно, проявлял максимализм.
Для такой манеры поведения была существенная причина. В стране бытовало унизительное отношение властей к бессарабцам. Курсант же не ощущал на себе этого, благодаря присвоенной ему волей судеб фамилии. К тому же речь у него была как у настоящего румына из метрополии. Ещё в лицее по языку он получал «девятку», которой удостаивался лишь ещё один коренной румын. И это было бесценно для самоутверждения. Для курсантов авиашколы он был даже в некотором смысле примером. Всех подкупала покладистость его характера и неизменная вежливость.
…Как-то, заскочив ночью к Юрию в пансион, он наткнулся на прислугу-немку из Германии. И насторожился: нацисты не только в Бухаресте или вообще в одной Румынии, но и по всей Европе насаждали свою агентуру. Служанка в пансионе, вне сомнений, была одной из них.
Юрий объяснил, что для постояльцев, да и самой хозяйки пансиона мадам Филотти это не секрет. Но Хильда плохо понимает, о чём разговаривают постояльцы, коверкает на немецкий лад заученные румынские слова.
Это не успокоило Сильвестру. Напротив, он рассказал, что Бухарест наводнён подобными девицами, выдающими себя за горничных, гувернанток, поваров, бонн в богатых семьях. Работают даже за низкую плату. И все в обязательном порядке по воскресным дням приходят в германское посольство. Под видом просмотра кинофильмов фатерланда с истерическими речами и обещаниями фюрера «тысячелетней эры счастливой жизни Рейха» отчитываются в мельчайших подробностях о разговорах хозяев и постояльцев, уточняя род их занятий, гражданские и политические принципы, исповедуемую религию, отношение к политике рейха. По этим данным определяется, кого отнести к друзьям рейха, а кого к врагам.
Перечень обязанностей «миссионеров» разнообразен. По существу, эти внешне тихие, неприметные, но замечающие все мелочи девицы – своеобразные шпионы. В их обязанности входит и осмотр вещей хозяев и постояльцев. Если чемодан оказывается запертым, его ловко и незаметно вскрывают способом, которому их обучали на специальных занятиях.
Всё это было известно Юрию, в частности, и от самих постояльцев пансиона.
Сильвестру вновь заговорил о желательном переезде земляка. Но тому это было не по душе. Здесь он привык, прижился. Постояльцы пансиона знали о нём только то, что полагалось им знать. Не более. Родом из Бессарабии? Ну и что? Среди квартирантов были и трансильванцы венгерского происхождения, и болгарин из Добруджи, провинциальный еврей, служащий на дровяном складе счетоводом… Никто из них не обращал внимания друг на друга. Лишних вопросов он не задавал. Занимался своими проблемами. Большинство озабочены нуждой, которую каждый испытывал по-своему, включая хозяйку пансиона. А Хильда? «Моторная работяга» добросовестно выполняет свои обязанности, чистоплотна, ни во что не вмешивается. Шустрая и молчаливая, как немая. Всё видит, но мало что смыслит. Так казалось…
Постояльцы, случалось, останавливались побалагурить с Хильдой. Правда, считанные минуты. Беленькая, чистенькая, услужливая, приветливо улыбающаяся девчонка нравилась мужчинам. Но заигрывать с ней?!. Надо сначала сойти с ума. Полнейший абсурд! К тому же все догадывались, что о жизни пансиона она могла доносить немцам. Но это пока никого не беспокоило. Кроме… кроме старика Сильвестру, продолжавшего настаивать на переезде земляка в другое место.
Постояльцев пансиона мадам Филотти объединяло то, что никто никому не завидовал. В основном, это были уличные торговцы с громким титулом «коммерсанты». Торговали всем, чем попало, начиная с дамских поясов с резинками для чулок, дешёвыми постельными принадлежностями, полотенцами, фартуками, женскими полотняными комбинациями и кончая расчёсками, заколками, шнурками – барахлом, вмещавшимся в один-два объёмистых обшарпанных чемодана или в подобранную на свалке большую корзину. «Ассортимент» раскладывался прямо на тротуаре, поверх газет.
Контингент пансиона не беспокоил дядюшку Сильвестру. Его серьёзную озабоченность вызывала Хильда. Он подозревал, что маленькая худощавая блондиночка внедрена в пансион абвером. А это было нежелательно для молодого земляка. Грозило опасностью бессарабскому парню Юрию, волею судеб превратившегося в Журя Россети. Полковничьего приёмного сына, снимавшего в пансионе угол, а точнее, едва вмещавшуюся в запруженную постояльцами комнатёнку старую, узкую, высокую раскладушку, вместе с которой по ночам не раз опрокидывался на пол, пугая постояльцев, спавших на расстеленных на полу газетах.
Сильвестру, молча выслушав земляка, напомнил ему о необходимой встрече с «портным». И Юрий продолжал общаться с Марчелом, из рассказов которого черпал новости, необходимые, как он понимал, Сильвестру.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.