Глава 15

Глава 15

Итак, Роттердам. Андрейченко возлагал на эту поездку самые серьёзные надежды. Вновь обдумывал и вносил дополнения в «изобретение» – так он прозвал «главное задание». Прикинул в который раз, что у «объекта» в правом кармашке жилетки неизменно находятся его старые, хотя и неплохие часы. Значит, получив в подарок новые и очень дорогие, он должен вложить их в левый кармашек жилетки. Или в боковой карман пиджака?

В Роттердаме, сойдя с поезда, Андрейченко сел в давно отживший свой век таксомотор и велел шофёру, с грехом пополам понимавшему по-немецки, ехать в отель «Атлант». Подъезжая к отелю, как бы спохватился: придётся вернуться на вокзал, забыл кое-что взять из сданного в камеру хранения портфеля.

Дважды проехав таким образом мимо отеля, Андрейченко получил возможность оценить царившую вокруг него обстановку, подходы к зданию и прочие интересовавшие его детали. Визуально осмотрел добротное, хотя и невзрачное трёхэтажное здание, в нижнем этаже которого находилось респектабельное кафе «Ньюве-Маас» – место свидания, определённое Коновальцем. Запечатлел в памяти особенности местности, прилегавшие к дому улицы, сквозные проходы, переулки. Обратил внимание на немногочисленных прохожих, весьма ограниченное движение транспорта.

Вернувшись на вокзал, забрал из камеры хранения свой новенький портфель, в киоске купил газеты, в буфете у стойки выпил чашку молока, съел коржик и, словно случайно оставив портфель, ушёл. На городском транспорте доехал до кафе «Ньюве-Маас».

Во второй половине дня Руководительу предстояло важное совещание в зале отеля, куда должны были съехаться представители ОУН из многих стран Европы, Северной и Южной Америки. Руководитель собирался обсудить с ними политическую ситуацию в мире в свете успехов Германии по созданию Великого рейха и назревавших событий. Тема совещания была согласована с руководством абвера, Генштаба вермахта и Центрального провода.

Едва часы на возвышавшейся напротив сквера причудливой башне из ярко-бордового кирпича начали отбивать десять, Андрейченко аккуратно сложил газеты, поднялся и направился в кафе. Вождь ОУН сидел за столиком в глубине зала. Один! Глазам не верилось! Барановский, по всей вероятности, где-то поблизости. Но Коновалец пока сидел в одиночестве!

Андрейченко подошёл, поздоровался и, испросив разрешения, сел рядом за тот же столик. Как обычно, Коновалец осведомился, всё ли в порядке, затем завёл разговор о Дмитрии Донцове – первом председателе «Союза освобождения Украины», образованном ещё году в 1914-м. С восторгом сообщил, что Донцов перевёл на украинский язык «великое творение века» – «Майн кампф» Адольфа Гитлера.

В ответ Андрейченко кивнул в знак восхищения. Судя по всему, Руководитель придавал этому событию исключительно большое значение и потому предложил Андрейченко использовать все возможности для переброски тиража «Майн кампф» на территорию «Великой Украины».

– Как в прошлый раз, через Финляндию, – пояснил он. – У вас надёжные люди. Мы убедились. Пожалуйста, займитесь этим в высшей степени важным для нас делом.

Андрейченко на мгновенье представил себе реакцию руководителей наркомата, войди он к ним с подобным предложением. Если с предыдущим поручением оуновского Руководительа в Москве с горем пополам согласились, то новое, аналогичного характера, связанное с «Майн кампф», вызовет не только гнев. Его, Павла Судоплатова, сочтут либо окончательно сбрендившим, либо работающим на оуновцев. Третьего не дано.

Что ответить Коновальцу? Разумеется, согласиться. Что он и сделал. Лишь бы побыстрее закончить разговор о Донцове и гитлеровской «Майн кампф». Но руководитель продолжал на все лады расхваливать качество перевода.

Андрейченко сидел, как на раскалённых углях. «Сейчас, или никогда!» – стучало в мозгу. Но Евгений Михайлович, словно нарочно, не прекращал восторгаться Донцовым, взвалившим на себя столь высокую ответственность:

– Эпохальное произведение, ему нет аналога в мире! Оно непременно должно стать достоянием нашего народа!

Андрейченко, делая вид, что разделяет его восторг, попытался выяснить главное, что его сейчас интересовало. И как бы между прочим высказал обеспокоенность тем, что Его превосходительство пребывает в абсолютном одиночестве, без охраны.

– Извините, Ваше превосходительство, но это недопустимо!

Выяснилось, что провидник, как и следовало ожидать, приехал с Барановским, но тот повёз какую-то покупку в отель «Атлант» и скоро должен вернуться.

У Андрейченко перехватило дыхание: он с вождём ОУН один на один! Впервые! И пока продолжался разговор о Донцове, Андрейченко лихорадочно обдумывал, как немедля приступить к делу, хотя внешне ничем не выдавал своего волнения. Словно стараясь помочь ему, провидник достал из кармашка жилетки часы, открыл крышку и недовольно заметил:

– Ярослав, очевидно, вернётся не раньше, чем минут через пятнадцать-двадцать.

Андрейченко опешил: провидение? Провокация? Провидник словно сам лез в петлю. Отбросив сомнения, заботливо спросил:

– Ваше превосходительство, вы так хмуро взглянули на часы, что мне показалось, будто вы недовольны ими.

Коновалец поморщился:

– Спешат, чёрт возьми! Прежде шли минута в минуту. Недавно почему-то остановились. И дёрнуло меня отдать их в ремонт. С тех пор и барахлят.

– Что Господь не делает, гласит пословица, всё к лучшему.

– Басни, – насупился провидник.

Андрейченко показалось, что Коновалец огорчился не столько из-за неточности часов, сколько из-за прерванного разговора о переправе на Украину «гениального» труда германского фюрера.

Невзирая на это, Андрейченко перешёл в наступление. Малейшая задержка, и оно захлебнётся. Тогда – конец.

– Я сказал это не случайно, Ваше превосходительство, – интригующе улыбнулся Андрейченко и, достав из бокового кармана пиджака часы, сверкавшие изумрудной инкрустацией на золотом корпусе, торжественно протянул их удивлённому Коновальцу. – Вам на память от признательных соотечественников с родного нашего края.

«Вождь» обрёл былую полковничью осанку, выпрямился и, не скрывая удивления, взял часы. Почувствовав их тяжесть, с должным уважением положил на ладонь, как бы взвешивая. Внимательно оглядев часы, нажал на кнопку, и расписанная орнаментами крышка, закрывавшая циферблат, мягко открылась. На её внутренней зеркальной стороне матовым оттенком выделялась гравировка царского герба со сверкавшим многоцветием бриллиантов на двуглавом орле, увенчанном короной с монограммой российского самодержца, – свидетельство несерийного, штучного изделия, изготовленного по специальному монаршему заказу.

Глаза Коновальца загорелись. Заговорщицким тоном он тихо спросил:

– И вправду? Его величества?

– Так нас заверили.

Внешне Андрейченко выглядел абсолютно спокойно. Будто это не ему надо спешно уходить. Барановский мог появиться каждую секунду, а его подозрительность известна. Не потому ли Андрейченко всё время хотелось оглянуться и убедиться, что тот не стоит у него за спиной.

Ситуация с трудом позволяла Андрейченко играть роль спокойного собеседника, чтобы не вызвать ни малейшего подозрения у человека, для которого не была секретом степень презрения к нему самых разных людей, прежде всего украинцев. В действительности же он волновался так, что удары сердца отдавались в висках.

Когда Его превосходительство наконец уберёт часы в карман?! Сколько можно держать их в руках? Куда он их положит? В карман пиджака или брюк? Или в свободный кармашек жилетки? Андрейченко обязан был удостовериться, ибо всё это имело важное значение для результата операции.

А провидник, как нарочно, не спешил. Любовался подарком. И в самом деле, было чем восхищаться! Он внимательно разглядывал циферблат, переворачивал корпус, не переставая удивляться их изяществу. Часы и в самом деле были необычайно красивы: зелень изумрудной инкрустации, переплетавшаяся с орнаментом на фоне благородного блеска золота, восхищала. А если к этому прибавить их размер и вес при наличии трёх золотых крышек – две с обратной стороны, то можно себе представить восторг, который испытывал Коновалец, разглядывая удивительный раритет.

– Вполне вероятно, – промолвил Коновалец, очарованный подарком. – Если память мне не изменяет, фирма «Павел Буре» до революции являлась постоянным поставщиком Двора Его Императорского Величества?

Андрейченко смущённо пожал плечами:

– Извините, ваше превосходительство, не в курсе. Но рад, что теперь этот удивительный раритет принадлежат именно вам.

Ни слова больше вымолвить он не мог. Надо срочно уходить! Дело сделано, любая задержка работает уже против него. В то же время приходится задерживаться, чтобы убедиться, куда Коновалец положит «подарок».

Коновалец сдержанно поблагодарил единомышленников по борьбе за столь ценный подарок, который будет напоминать ему о времени, необходимом для вызволения соотечественников от «большевии, москалий, та жидив» и, захлопнув крышку часов, сунул их в левый нижний кармашек жилетки. Место, предусмотренное операцией.

Андрейченко пообещал выполнить наказ Его превосходительства. И обмер: он забыл перед вручением подарка поставить его на боевой взвод!

Коновалец, пожалуй, впервые за последнее время неожиданно усмехнулся, словно догадался о промахе Андрейченко. И предложил, невзирая на строгое правило игнорировать роскошные кафе и рестораны, всё же выпить с ним за компанию стакан чая или цикория со сливками, которыми славилось заведение.

Андрейченко вежливо отказался, сославшись на то, что в вокзальном буфете выпил стакан молока с булочкой. Напрягая всю свою волю, чтобы казаться спокойным, достал из нагрудного кармана пиджака собственные простенькие часы с пожелтевшим циферблатом, положил их на стол:

– Если позволите, ваше превосходительство, поставлю на ваших часах точное время.

Коновалец согласился и предал подарок Андрейченко. Тот мгновенно перевёл стрелки и, повертев заводную головку, вернул «законному» владельцу.

Начался отсчёт рокового времени. Для владельца. И для дарителя, если ему не удастся вовремя уйти. Если сейчас явится Барановский, положение усугубится и для других посетителей кафе, в том числе для самого Андрейченко. Немедленно исчезнуть! Под любым предлогом! Убедительным.

Специальный взрывной механизм часов задействован на двадцать минут. Отклонения – секунды. У Андрейченко оставалось восемь-десять минут, чтобы исчезнуть из кафе, испариться, остаться вне подозрения. Хотя бы на ближайшее время. В мозгу, точно удары маятника часов, повелительно отбивало: «уходи, уходи»…

И он пересилил себя:

– Не вижу саквояжа Вашего превосходительства… Вы уже сняли номер в гостинице?

Коновалец не успел ответить, что Барановский увёз его в отель «Атлант», где они вместе остановятся, как Андрейченко озабоченно засуетился: заглянул под стол, отодвинул стулья. Словно неожиданно вспомнив что-то, сокрушенно произнёс:

– Заговорили о вашем саквояже, а я вспомнил о своём портфеле. Забыл его в буфете. На вокзале.

Коновалец встрепенулся:

– В нём что-нибудь важное?

– Нет, ваше превосходительство, – Андрейченко старался ничем не выдать волнения. – Единственная ценная вещица – отцовская бритва «Золинген». Остальное – чепуха, мелочь дорожная. Потерять, конечно, не хотелось бы.

– Конечно, конечно, отцовская память.

– Да и цел ли портфель? – сокрушался Андрейченко. – Не зря ли время потрачу?

– Здесь ничего не пропадает, уверяю вас. Поезжайте и непременно заберите. Я посижу один. Езжайте!

Андрейченко поднялся, секунду-другую постоял в раздумье: ехать или остаться? Не просто было сыграть эдакое безразличие к портфелю.

Коновалец уловил нерешительность Андрейченко:

– Езжайте! Сейчас же! Ярослав скоро вернется. Жду вас здесь. Либо в сквере напротив. Хочется подышать свежим воздухом. Здесь душновато.

Андрейченко не спеша двинулся к выходу, хотя далось ему это с трудом. Не убежать – вылететь бы отсюда! Будто мощные тормоза сдерживали его. Только бы не встретиться с Барановским! Две минуты, одна… Дойти до улицы… За углом стоянка такси. Была бы там машина!

Барановский задерживался. Зал кафе опустел. Лишь два толстяка о чём-то сдержанно спорили, размахивали руками, показывали друг другу какие-то бумаги.

Евгению Михайловичу не сиделось. Достав из кармашка жилетки новые часы, повертел их в руках, приложил к уху. Послушав ход, внимательно оглядел корпус, открыл крышку и, прочитав фирменную надпись на циферблате, задумался. Прошёлся большим пальцем по гравировке, задержал взгляд на царском гербе и монограмме, сквозь которую проглядывало его искажённое, как в кривом зеркале, отражение. Усмехнулся и сунул часы обратно в кармашек жилетки. Решительно поднявшись, направился к выходу. Официанту, поклонившемуся ему, объяснил на немецком, сопровождаемом жестами, что скоро вернётся. Если его будут искать, он в скверике.

Оказавшись на улице, Коновалец огляделся по сторонам, полагая, что Барановскому пора бы появиться. Но того видно не было. Постояв в раздумье, направился в сквер. У входа снова обернулся – Барановский не появлялся.

Заложив руки за спину, Коновалец прошёл в сквер и сразу же свернул в боковую аллею. Солнце ласково пригревало, зеленеющие кусты, тянувшиеся по обе стороны дорожки, издавали резкий аромат, напоминавший запах в храме в пасхальную ночь. Благоухало терпким ароматом ладана. Стояла мёртвая, как на кладбище, глухая тишина.

Провидник Центрального провода ОУН шагал не спеша. С наслаждением, вдыхая весенний аромат ожившей зелени, обдумывал своё выступление на предстоящем совещании. Вырисовывалась обнадёживающая перспектива. Мечте всей его жизни и посвящённой ей борьбе предстояло воплотиться в реальность. Как никогда прежде, она отчётливо виделась, становилась осязаемой и… Досмотреть её Коновалец не успел. Что-то оглушительно грохнуло, в глазах помутилось, и он поплыл в бездну.

Евгений Михайлович Коновалец молча рухнул на ухоженную дорожку сквера, слегка подёрнутого синим дымком.

Задуманная высшим эшелоном НКВД и стоявшим над ней вдохновителем операция «Ходики» завершилась. Воинствующая националистическая сила, которой в германском Генштабе предназначалась роль «пятой колонны» в СССР, лишилась своего верховодителя, провидника, вождя.

Издали трудно было различить, что произошло в сквере. На боковой аллее рассеивался дымок. Немногочисленные прохожие, до которых донёсся хлопок приглушённого взрыва, приостановились, недоумённо переглядываясь. Никто не понял, что случилось. Кто-то всё же побежал туда, где ещё угадывался улетучившийся дымок. За ними другие прохожие. Примчался полицейский. Прикатила с колокольным звоном карета «скорой помощи». Появилась и машина полиции.

Над неподвижно лежавшим человеком склонились люди в белых халатах, полицейские, цивильные. Стали выяснять у прохожих, что они видели. Неизвестного мужчину уложили на носилки. Зеваки шарахнулись, увидев на дорожке лужицу крови.

Куранты на башне прозрачным перезвоном отбивали уходящее время. В унисон с ними с шумным колокольным звоном отъезжала карета с красным крестом. Покидавшие сквер роттердамцы так ничего и не поняли. Кто-то невзначай бросил:

– Сумасшедший… Подорвал себя! Надоело ему хорошо жить. Куча разных купюр при нём оказалась.

Вряд ли кто-либо, включая и полицейских экспертов, догадывался, что смерть незнакомца – результат действия драгоценного «подарка», созданного искусными российскими мастерами. Отнюдь не дореволюционными. Собственно, и сам «сувенир» не имел ничего общего ни с фирмой «Павел Буре», ни с высокой пробой на его корпусе, от которого ничего не осталось.

Следует отдать должное специалистам из особого ведомства, сумевшим создать филигранный, ювелирный предмет. Справедливости ради, отдадим должное и главному опекуну этого ведомства… А слава кому? Исполнителю? Его руководителям?

Нелегалы не остались без внимания, как и их непосредственные начальники. Однако никто из тех, кто ещё уцелел и работал, не обольщался. Работали и ждали; ждали и работали, надеясь: авось пронесёт. Андрейченко в том числе.

В роттердамский аэропорт Ваалхавен ринулись полицейские, сыщики оседлали вокзал, станции автобусных концессий, транспортные артерии. Подозрительных лиц задерживали, проверяли документы, подвергали обыску, извинившись, отпускали.

По настоянию Барановского, прибывшего в кафе «Ньюве-Маас» с большим опозданием, полицейские бросились в аванпорт Хук-ван-Холланд, где стояли советские грузовые суда. Представители властей проверяли экипажи, спускались в трюмы, поднимались на палубы, обыскивали каюты и кубрики, рыскали в машинных отделениях, просматривали отсеки, камбузы, мастерские, переворачивали всё вверх дном. Безрезультатно.

В роттердамской больнице тем временем Евгений Коновалец, слывший на протяжении двух десятилетий непревзойденным организатором покушений и убийств, диверсий и поджогов, стоивших жизни многим сотням людей, не приходя в сознание, расстался с грешной жизнью, не сумев рассказать о причине ухода в мир иной.

В официальном заявлении полиции Роттердама значилось: погибший имел при себе литовский паспорт на имя Иосифа Новака, чековую книжку со счётом в местном Национальном банке, приличную сумму голландских гульденов и немецких марок наличными, а также пистолет «парабеллум» германского производства с тиснённым на рукоятке орлом со свастикой, двумя запасными обоймами с разрывными патронами «дум-дум».

Сообщалось, что причина гибели полицией не установлена. Выдвигались различные версии: преднамеренное покушение, приведшее к печальному исходу, самоубийство…

Германский нацизм в союзе с итальянским фашизмом и милитаристской Японией образовал ось Рим-Берлин-Токио. В результате кровавых террористических акций в Марселе погибли король Югославии Александр и министр иностранных дел Франции Барту, а также премьер Румынии Дука. Тайные замыслы лидеров ряда европейских стран способствовали подготовке Германией войны против красной России. Всё это требовало обезвреживания партнёров нацистов, в том числе руководителя ОУН Коновальца, который как бы цементировал свою экстремистскую группировку.

После гибели Коновальца в ОУН началась ожесточённая внутрипартийная борьба, ярко характеризующая нравы этой организации и претендентов на главенство в ней. Она привела к расколу на три части: одну возглавил Андрей Мельник; вторую – Степан Бандера, сидевший в это время в польской тюрьме; третью – Николай Лебедь, тоже отбывавший наказание за диверсионно-террористическую подрывную работу. И началась подлинная охота за сторонниками бывшего провидника Центрального провода ОУН, бежавшими в разные страны Европы, Азии, Америки. Их находили и безжалостно истребляли.

Особой жестокостью отличался Степан Бандера. По его приказу приверженцев шурина Коновальца, подвергали традиционной в ОУН казни – секирой.

Бандера и Коновалец были женаты на сестрах – дочерях известного во Львове банкира Федака, сын которого выстрелом в упор ранил львовского воеводу Грабовского, сопровождавшего в поездке главу Польского государства маршала Пилсудского.

Руководителям НКВД ничего другого не оставалось, как с удовлетворением наблюдать за братоубийственной бойней националистов за лидерство.

Вопреки стараниям тайных служб ряда заинтересованных стран, никто так и не смог установить участников ликвидации главаря ОУН.

Гадали, по чьему указанию проведена акция: Берлина? Варшавы? Москвы? Лондона? Парижа?

Нацисты отвергали свою причастность, ссылаясь на междоусобицу внутри ОУН. Кивали на Варшаву – дескать, дефензива действовала в данном вопросе заодно с Москвой. Немцам было выгодно обвинять поляков, поскольку в германском Генштабе уже полным ходом разрабатывался план разгрома Польши.

Англичане и французы, наоборот, кивали на абвер, которому бывший провидник ОУН, хотя они и сотрудничали, изрядно осточертел бесконечным попрошайничеством, в результате чего терял авторитет у молодёжи своей организации. Нацистов раздражало, что Коновалец обязал своих приверженцев величать его «фюрером» или «вождём украинцев». Даже на панихиде по Коновальцу было заметно недовольство нацистов, когда один из приближённых провидника – немец из Галиции, заливаясь слезами, причитал: «Майн фюрер… О, майн фюрер!»

Начальник абвера адмирал Канарис приказал провести тщательное расследование обстоятельств гибели главы ОУН. Образовали специальную комиссию. Некоторое время спустя она установила, что к убийству Коновальца причастно… гестапо! Оказалось, что там давно было заведено досье на провидника, с тех пор как стали известны факты, свидетельствующие о его заигрывании с французским Вторым бюро и британским Интеллидженс сервис. Тогда же гестапо подготовило вариант физического устранения Коновальца. Аналогичный план его ликвидации вынашивала и французская контрразведка, располагавшая доказательствами антифранцузской деятельности ОУН.

Абверовцы, естественно, прикусили язык. Официально же комиссия выставила туманную версию о причастности поляков как наиболее вероятных организаторов покушения на бывшего лидера ОУН.

Таким образом, операция в Роттердаме не оставила ни вещественных доказательств, ни улик, ни свидетелей. Догадок, версий, слухов уйма и, как всегда в подобных случаях, самых неожиданных, сенсационных, невероятно противоречивых и тенденциозных. Однако ни исполнитель акции, ни страна, по заданию которой она осуществлена, установлены не были.

Факт остаётся фактом: для того чтобы акцию исполнить так, как она была исполнена, требовались нечеловеческие усилия на протяжении длительного времени, огромное напряжение нервов, выдержка и терпение, расчётливость в выборе подходящего места и момента. И немного везения. О верности долгу, исполнителя и говорить не приходится. Долг свой он выполнил, как солдат.

Кто-то заметил однажды: «Назовите мне ваши средства, и я скажу, благородна ли цель». Справедливо, не так ли? Но лишь для времени, о котором пока можно только мечтать. Говорить же об этом применительно к обстановке тех лет, очевидно, наивно и неправильно. Всё существует в контексте времени и может быть верно оценено лишь с его учётом.