Приятный сюрприз
Приятный сюрприз
Лето подходило к концу, а я все еще не получила извещения о переводе в РИИН. И решила действовать сама. Декан принял меня и внимательно выслушал. Я воодушевленно наплела про ошибку с призванием, про любовь к литературе и слабые нервы, отчего юрист из меня ? что судья, что следователь ? никакой. Наверное, я была убедительна. Он тотчас же отдал распоряжение затребовать мои документы с юрфака МГУ и подсказал, какие экзамены и зачеты необходимо сдать к моменту их получения. Оказалось, не так уж и много ? мне засчитали все сданные на юрфаке теоретические дисциплины. По специальным предметам чтение курсов продолжалось, и сдавать по ним экзамены мне предстояло вместе со студентами литфака. Но западную литературу необходимо было сдать немедля ? скоро начинался семестр.
Профессор Анисимов был в отпуске и жил на даче. Добыла адрес и помчалась в Малаховку.
По участку, пронизанному солнцем, между высоких сосен бродили полуодетые женщины, куры и противные мелкие собачки ? увидев меня, они подняли истеричный лай, однако приблизиться опасались.
? Вы к кому, барышня? ? услышала я мужской голос и не поняла, откуда он исходит.
? Мне нужен профессор Анисимов, ? робко сказала я в пространство.
? К вашим услугам.
Подняла глаза и обнаружила в прямоугольнике чердачного проема седую голову.
? Видите ли...
Я объяснила, что мне требуется, и профессор предложил, «если не трудно», подняться по лесенке к нему. И так, сидя с поджатыми под себя коленками перед возлежавшим на расстеленном поверх сена одеяле профессором, я отвечала на вопросы. Они оказались для меня неожиданно легкими ? что по прозе, что по поэзии (спасибо Аросе!).
? Недурно, недурно, ? время от времени покачивал седой головой профессор. ? Ну, а имя Уолта Уитмена вам о чем-нибудь говорит?
? Еще бы!
Это был любимый Аросин поэт, которого он мне читал километрами и о космичности которого прожужжал все уши.
? Уолт Уитмен, американский поэт, родился в штате Кентукки в семье фермера в тысяча...
? Довольно, довольно, ? улыбнулся профессор, ? И как это вас, голубушка, угораздило в юриспруденцию?
Я получила «отлично». Так совершилось событие, одно из самых счастливых в нашей с Аросей жизни, ? мы стали заниматься общим для нас делом.[27]
? Когда тебя нет рядом, я ничем не могу заниматься, ? все чаще повторял Арося. ? Думаю только о тебе!
К этому времени, после двух лет дружбы, разница в возрасте перестала быть для меня препятствием ? я давно прекратила изображать из себя старшую и опытную и все больше полагалась на Аросю, на его ум, вкус, нравственное чутье.
Но Софья Ароновна находилась в таком тяжелом состоянии, что наши планы казались эгоистичными и даже кощунственными. Вскоре врачи обнадеживать перестали. Ей становилось все хуже, ее раздражали шутки, смех, она часто плакала, и нельзя было понять, от боли или от сознания, что так рано ? в сорок три года ? уходит из жизни. Однажды, приехав на Даниловскую, я узнала, что ночью она скончалась.
Поразила быстрота, с какой ее похоронили. Оказалось, этого требовал древний еврейский обычай: чем скорее прах умершего будет предан земле, тем лучше для его души. Уже на другой день утром прибыл запряженный лошадьми катафалк. Провожавшие уселись в пролетки, и траурная процессия скорой рысью двинулась на Дорогомиловское еврейское кладбище. Я заметила, что березы уже пожелтели.
Обряд «отпевания» был похож на православный; потом забухали о крышку гроба глиняные комья ? и все было кончено. Никаких поминок не полагалось.
Арося предупредил, что неделю приезжать не стоит ? у них будет траур.
Целую неделю мужчины никуда не ходили, не умывались, не брились и спали не раздеваясь. Когда, наконец, зашла к ним, вид их был ужасен. Арося, приведя себя в порядок, вышел со мной на улицу и объяснил, что это и есть «еврейский траур». Договорились встретиться на Даниловской площади завтра, после занятий.
Пришел возбужденный ? оказалось, сказал отцу, что мы хотим пожениться, но тот пришел в страшное негодование: «Жениться на русской?! Никогда! Что скажет тетя Хая?!»
Мы только посмеялись над последней фразой[28] ? и для него и для меня вопросы национальности не имели никакого значения, как, думаю, и для большинства нашего поколения. А нас уже ничто не могло остановить. Однако с другими аргументами Аросиного отца мне, скрепя сердце, пришлось согласиться:
? Он прав, ты действительно слишком молод, чтобы заводить семью. И я не раз говорила тебе об этом.
? Но пойми, у себя дома я задыхаюсь без тебя, для меня это вопрос жизни! А теперь, после разговора с отцом, понимаю, что ты уже не придешь к нам! При чем тут семья? Мы же не собираемся сразу заводить детей. Мы просто должны быть вместе! ? Он снял очки и принялся протирать их носовым платком. ? И как иначе мы продолжим наши занятия?
Последнее соображение показалось мне весомым: после перехода на литфак мы ни одного вечера не проводили порознь, и я старательно пересказывала все, что узнавала на лекциях и семинарах.
? Хорошо, ? сказала я, ? успокойся, я поговорю с родителями. У меня есть один план... если ты, конечно, решишься переехать от отца.
? Конечно! ? обрадовался он. ? А какой план?
? Пока не скажу, но если получится, будет приятный сюрприз!
Я уже знала, кто мне поможет.
В 17 лет он стал председателем сельсовета, и мальчишку стали величать по имени-отчеству ? Иваном Ивановичем. В 18 влюбился в младшую сестру моей мамы ? Лизу. Мои бабушка и дедушка, жившие с ней, умерли в двадцатом году, мамина сестра Рая учительствовала где-то далеко в деревне, а брат Петя жил с женой и детьми в Старом Осколе, где преподавал в школе. Лиза жила одна с четырехлетним сыном Сашей, отца которого считали погибшим на фронте[29], и была старше Ивана Ивановича почти на десять лет ? на этом основании и отказала, когда он сделал предложение. Но, как рассказывала Лиза, настойчивый и терпеливый Ванечка буквально «высидел на крылечке» ее согласие. Деревня брак осудила, и молодые приняли решение вырваться в город любой ценой. А тут мой отец приехал в Мышинку ? и решил помочь.
Вначале Иван Иванович приехал один, но с лошадью. Возил на ней лед из Царицынского пруда для набивки погребов в казенных квартирах (тогда это входило в обязанности смотрителя здания). И я, бывало, не раз прокатывалась на его повозке в Царицыно, где работала в нарсуде. Но Иван Иванович мечтал о другой деятельности ? поэтому лошадь продал, устроился сцепщиком вагонов и снял в Булатникове комнату, куда вскоре перевез семью, состоявшую уже из четырех человек: у Лизы появились еще двое ? Слава и Ангелина (Аля).
Наша семья с 1923 года владела участком земли в полукилометре от станции, где на освобожденной от кустарника ? нашим, в основном детским трудом ? земле уже поднимался сад. Там же держали огород и корову. Средств на дом у отца не хватало ? осилили только коровник и летнюю дощатую пристройку, а сами продолжали жить в казенной, принадлежавшей станции квартире.
Отец предложил Ивану Ивановичу построиться на нашем, все еще пустовавшем участке и даже отдал заготовленный для строительства горбыль.
Иван Иванович оказался, как говорится, мастером на все руки и построился очень быстро. Лиза стала учительствовать, а Иван Иванович, вступив в партию, стал пропадать в длительных командировках ? уезжал организовывать колхозы, хотя, как часто признавался, деревню не любил.
В тот же вечер, после разговора с Аросей, я обратилась к отцу:
? Пап, мне совсем негде заниматься. В Москве снимать дорого, дома теснота. Мама сказала, что вы хотите купить мне пальто, ну, на те деньги, что я получила за практику... ? Отец приспустил очки на кончик носа и молча посмотрел на меня поверх стекол. ? Сделайте комнатку, что в пристройке на нашем участке. Я буду там заниматься и ночевать, когда задержусь. И тетя Лиза рядом живет.
? И правда, отец, ? поддержала меня мама, ? Когда я протоплю и приготовлю, а когда и Лиза.
На мое счастье, как раз вернулся из командировки Иван Иванович.
И вскоре комната была готова ? в ней было метров шестнадцать.
В пристройке проделали два окошка, стены промазали глиной ? снаружи и внутри ? и побелили, как это принято на Украине. Покрасили полы; у входа сложили печку-плиту с кирпичной трубой; чтобы было теплее, Иван Иванович пристроил сени ? из них одна дверь вела в комнату, другая в сарай, куда глубокой осенью загоняли до весны корову. Я приволокла два ящика, положила на них щит из досок, на него ? матрац; мама выделила подушки, одеяло и простыни. Все это богатство застелила пестрым покрывалом ? получилась отличная кровать. Иван Иванович, прирожденный столяр, сделал стол (его я покрыла белой с полосками скатертью, подаренной Лизой) и стеллаж от пола до потолка (верх пустила под книги, нижнюю часть ? под посуду). Принесла из дома два стула, разбросала ? для тепла и красоты ? яркие домотканые половики, а в довершение не удержалась и притащила любимую китайскую вазу, чудом спасшуюся от Возновича. Иван Иванович приладил в углу высокий, толстый чурбан, а я водрузила на него вазу и поставила в нее сосновые ветки с красными шишками. Удивительно уютная получилась комнатка.
В воскресенье пригласила Аросю «на смотрины».
Приехал и ахнул от восторга.
? С Раей ? в раю! — подхватил на руки, закружил меня по комнате
? Тише, тише, ? прошептала я. ? Мама за стенкой корову доит.
? А что, сейчас пойду и сделаю официальное предложение! Зачем откладывать?
? Ну, пойди, попробуй, ? подзадорила я.
? Иду! ? и шагнул за порог, в сени, остановился у открытой двери в коровник.
? Здравствуйте, Феодора Кронидовна, ? явно волнуясь, сказал он.
? Здравствуй, здравствуй, ? ответила мама. ? А я и не заметила, что ты приехал. Давно?
? Нет, недавно. Хочу поговорить с вами.
? Со мной? Поговорить? О чем же? ? удивилась мама, продолжая доить корову ? струйки звонко ударяли в жестяные стенки ведра.
? Да вот, решили мы с Раей пожениться!
? Как пожениться? Ты и Рая? Да ты что?! Она ведь тебе не пара. Ты молодой совсем, жизни еще не видел, а она ? прошла и огонь, и воду, и медные трубы. Неужто не рассказала?
? Нет, почему же? Я все знаю. Но очень люблю Раю, я просто жить без нее не могу и потому прошу вас разрешить нам пожениться....
Мама томительно долго молчала.
«Неужели и у нее найдутся аргументы, вроде как у Иосифа Евсеевича?» ? подумала я. Возможно, подобных возражений ждал и Арося. Но мама вышла из сарая с полным ведром молока, поставила его на землю и сказала:
? Вижу, не убедила я тебя... Ну, здравствуй, сынок! ? и поцеловала в губы.
Тут и я выскочила из своей засады, захлопала в ладоши, кинулась целовать обоих. Кажется, прослезились все.
Пришла Лиза, узнала о событии, принесла из дома варенье, пироги, кипящий самовар; позвали Ивана Ивановича; начался пир.
Я пожалела, что нет отца, но мама меня успокоила:
? Он на дежурстве. А уж завтра, дочка, я его подготовлю. ? Посмотрела на меня, потом на Аросю:
? Ну, Господь с вами!расширял, укреплял и углублял ложь. И добавила:
? Жизнь, ? сказала она, ? это вам не шестеренки пришабрить.
Когда все ушли, Арося умолил разрешить остаться ночевать.
? Но ты же не предупредил отца, ? благоразумно сказала я, отстранившись.
Арося ничего не ответил и подхватил меня на руки.
И в эту ночь мы испытали полное счастье.
На другой день Арося привез чемодан с вещами: рубашки и книги. Единственный костюм и осеннее пальто были на нем.
Мои родители, отдавая дань традициям, в тот же вечер устроили свадьбу ? это было 30 октября 1930 года. Она состоялась на квартире родителей в присутствии моих братьев с женами и близких родственников ? Ивана Ивановича и Лизы. Инициатива отца и мамы меня порадовала, она говорила о большой эволюции в их сознании. Шесть лет назад отец не пустил меня на свадьбу подруги лишь потому, что новобрачные регистрировались, а не венчались. А теперь пил вино и кричал «горько» своей дочери, которая не только не венчалась, но даже не регистрировала брак и выходила замуж за еврея, которого он обнимал и называл «сынком». Мама меня не удивляла, она всегда была терпимой и доброй.
Арося ездил на работу, а я в институт. Двухлетняя дружба, видимо, приучила нас друг к другу, и между нами не возникало никаких трений, тем более ? ссор. Мы возвращались темными зимними вечерами одним поездом и, взявшись за руки, шагали от станции по скрипящему снегу в наш домик, где нас обдавало теплом растопленной тетей Лизой печки, а на плите позванивал крышкой кипящий чайник. На столе находили пирожки, блины, молоко, а случалось, и сало. Свет от небольшой керосиновой лампочки дополнял картину уюта нашей комнаты. Так что жили мы пока без забот, позволяли себе и театр, и кино, но главным нашим занятием было чтение классической и современной поэзии и прозы.
Меня поражал тонкий литературный вкус Ароси, да и я, видно, стала лучше понимать прочитанное. Арося возмущался узостью и бедностью предлагаемых нам произведений для изучения. Почти не было среди них современной поэзии и прозы Запада, впрочем, так же как и многих прозаиков и поэтов России, причисленных к «попутчикам»[30]. Он высоко ценил и любил Блока, Пастернака, Ахматову, Хлебникова и считал неправильным, что им отведено так мало «места» в списках программы литфака.
Если раньше мы расходились в оценке, например, Бабеля ? его Арося считал «подлинным классиком», ? то теперь, проанализировав его стиль и метод, я уже соглашалась с этим. Мы часто читали Пастернака, и оказалось, что он не так уж сложен и непонятен, а музыка его стихов действительно была несравненной.
На новый, тридцать первый год Арося привез бутылку шампанского, торт и свой патефон с набором пластинок. Рассказал, что отец умолял его вернуться домой. «Только с Раей», ? ответил Арося, и отец разговор прекратил.
? Ты знаешь, а мне ужасно жалко его, ? сказала я. ? В такой короткий срок потерять и жену, и старшего сына.
? Но мы правы! ? возразил Арося. ? Уступить национальным предрассудкам? Я перестал бы себя уважать! А других мотивов против тебя у него нет!
? Почти год он терпел мое присутствие в доме, позволял приходить, даже ночевать...
? Это мама. Она любила тебя. Зря мы не сказали ей, что хотим пожениться... Может быть, тогда все было бы иначе....
Новый год встречали в ночном лесу, под большой елью. Когда часы показали двенадцать, открыли шампанское, выпили из припасенных заранее лафитничков. Запорошенные снегом, вернулись в наш теплый домик, где, украшенная игрушками, на столе стояла пахучая, пушистая елочка; Арося читал свои старые и новые стихи, а потом, прильнув друг к другу, под тихую патефонную музыку мы танцевали почти до рассвета и танго, и фокстрот, и чарльстон ? все наши популярные танцы.
И эта ночь, полная нежности и бурной страсти, дала начало жизни нашей дочери.
Я так увлеклась своими воспоминаниями, что уже не избегала восторженных выражений, которыми обычно боялась ранить Ивана Васильевича. Я заметила, что во время моего рассказа он отодвинулся от меня. Я пристально поглядела на него. Он глубоко вздохнул:
? Прости, что прервал. Ты удивительно живо передаешь обстановку. И я вспомнил, что тоже был очень счастлив в ту новогоднюю ночь. Она у меня с Леной была похожа на вашу. Только мы были не в лесу, а в квартире и вначале не одни... Она тогда была такой юной, что когда мы побежали в ЗАГС, нас не зарегистрировали: «Исполнится невесте восемнадцать, тогда и приходите». Так что видишь, мы женились почти в одно время с вами. И еще одно совпадение — мои родители, вернее мама, не признала этого брака и лишила всякой поддержки, а мы оба были студентами физмата университета. Стипендии не хватало, и вот со второго курса я работаю. Никогда не имел возможности только учиться.
? А я вышла замуж «выгодно». Когда мы начали совместную жизнь, Арося бросил учиться, работал бухгалтером и получал зарплату больше моего отца раза в три.
Наступила продолжительная пауза. Каждый из нас думал, наверное, о своем прошлом. Потом он проводил меня домой и поехал ночевать к родителям.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.