Творческий процесс

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Творческий процесс

Поэт Сергей Спасский в своих воспоминаниях попытался разъяснить, чего ждали в ту пору его друзья, коллеги и соратники:

«Футуристы ждут приглашений. Но послы не идут ниоткуда. И вот возникает удивление. Признания пока ещё нет.

«Удивляемся тому, что до сих пор во всей демократической прессе идёт полное игнорирование наших революционных произведений».

Очевидно, остаётся самим двинуться в массы. Расти вместе с пролетариатом.

Маяковский делает этот шаг».

Что же предложил пролетариям Владимир Маяковский взамен тому «старью», которое якобы давным-давно отжило свой век? Какие такие «куски здорового молодого грубого искусства» готовы были заменить все «немощи старого искусства»?

Поэт напечатал в футуристической газете «Поэтохронику», названную «Революцией» – многострочное стихотворение о том, что происходило в Петрограде в феврале 1917 года. Заканчивалось оно, как мы помним, так:

«Это над взбитой битвами пылью,

над всеми, кто грызся, в любви изверясь,

днесь

небывалой сбывается былью

социалистов великая ересь!»

Но, во-первых, «социалистов великая ересь» в письме рабочим называлась «социализмом-анархизмом» (явно для того, чтобы подковырнуть социал-демократов). А во-вторых, «Поэтохроника» была простым пересказом событий, случившихся год назад, никаких выводов в ней не делалось, никаких глубоких идей не выдвигалось.

Вслед за «Революцией» следовал «Наш марш» – то самое стихотворение, после прочтения которого в «Кафе поэтов» подвыпившие матросы, как мы помним, вынесли декламатора с эстрады на руках:

«Дней бык пег.

Медленна дней арба.

Наш бог бег.

Сердце наш барабан».

Но способно ли было это четверостишье совершить «революцию Духа»?

Заглянем в письмо, отправленное Маяковским Лили Брик в начале марта 1918 года:

«… написал два стихотвор<ения>. Большое пришлю в газете (которое тебе нравилось) – «Наш марш», а вот маленькое:

Весна

Город зимнее снял.

Снега распустили слюнки.

Опять пришла весна,

глупа и болтлива, как юнкер.

В. Маяковский».

В ответном письме из Петрограда Лили Брик сообщала:

«Милый Щеночек, я не забыла тебя. Ужасно скучаю по тебе и хочу тебя видеть. Я больна: каждый день 38 температура; – легкие испортились…

Пиши мне и приезжай…

Обнимаю тебя, Володенька, детонька моя, и целую. Лиля».

Маяковский тотчас ответил. Обратим внимание на две довольно любопытных подробности. Первая – в самом начале:

«Дорогой и необыкновенный Лилёнок!

Не болей ты, христа ради! Если Оська не будет смотреть за тобой и развозить твои лёгкие (на этом месте пришлось остановиться и лезть к тебе в письмо, чтоб узнать, как пишется: я хотел «лёхкия») куда следует, то я привезу к вам в квартиру хвойный лес и буду устраивать в оськином кабинете море по собственному моему усмотрению…».

Что тут скажешь? Грамотеем поэт-футурист был великим!

Вторая любопытная подробность находится во фразе, в которой Маяковский делится своими творческими планами:

«Стихов не пишу, хотя и хочется очень написать что-нибудь прочувствованное про лошадь».

Возникают вопросы. А в том, что происходило тогда в стране, разве не было ничего такого, о чём можно было написать? Отчего возникло это молчание – «стихов не пишу»? А вот Владимир Пуришкевич в стихотворении «Туман» писал:

«Пусть я в кругу вельможных слаб,

Мне сердце горе гложет,

Молчать способен только раб,

Поэт… им быть не может».

Александр Блок, который поддержал октябрьский переворот и пошёл на службу к большевикам, сразу после разгона Учредительного собрания начал писать поэму «Двенадцать». Юрий Анненков сказал о нём:

«Это был новый поэт, новый голос, новая – охальная, хулиганская, ножевая (а не „скифская“), но несомненная поэзия».

Блок повёл речь не о событиях годичной давности, а о том, что происходило только что, сейчас:

«Гуляет ветер, порхает снег.

Идут двенадцать человек.

          Революционный держите шаг!

          Неугомонный не дремлет враг!

Товарищ, винтовку держи, не трусь!

Пальнем-ка пулей в Святую Русь —

          В кондовую,

          В избяную,

          В толстозадую!

Эх, эх, без креста!»

Илья Эренбург, который к большевистскому перевороту отнёсся резко отрицательно, выпустил поэтический сборник «Молитва о России», в котором были такие строки:

«Господи, пьяна, обнажена,

Вот твоя великая страна!

Захотела с тоски повеселиться,

Загуляла, упала, в грязи и лежит.

Говорят: «Не жилица».

Как же нам жить?..

Была ведь великой она!

И, маясь, молилась за всех,

И верили все племена,

Что несёт она миру

Крест».

«Молитву о России» сравнивали с поэмой Блока «Двенадцать». А Маяковский написал об эренбурговском сборнике (в мартовской газете футуристов):

«Скушная проза, печатанная под стих. С серых страниц – подслеповатые глаза обременённого семьёй и перепиской канцеляриста. Из великих битв Российской Революции разглядел одно:

Уж матросы взбегали по лестницам:

«Сучьи дети! Всех перебьём!»

Из испуганных интеллигентов».

А Александр Блок в финале своей поэмы неожиданно превратил двенадцать шагавших и стрелявших в Святую Русь красногвардейцев в святых апостолов:

«Трах-тах-тах!

Трах-тах-тах…

Так идут державным шагом,

Позади – голодный пес.

Впереди – с кровавым флагом…

В белом венчике из роз —

Впереди – Исус Христос».

Илья Эренбург опубликовал статью в газете «Понедельник власти народа»:

«Люди, глубоко ненавидящие буржуазную культуру, с ужасом отшатываются от большевиков. Классовое насилие, общественная безнравственность, отсутствие иных ценностей, кроме материальных, иных богов, кроме бога пищеварения, все эти свойства образцового буржуазного строя с переменой ролей и с сильной утрировкой, составляют суть „нового“ общества. Большевистский „социализм“ лишь пародия на благоустроенное буржуазное государство».

А Маяковский продолжал читать в «Кафе поэтов» свои старые стихи. Литературовед Борис Михайлович Эйхенбаум написал о нём статью, опубликованную журналом «Книжный угол» (первый номер за 1918 год). В статье говорилось:

«Кажется, теперь уже никого не испугаешь и не ввергнешь в глубокий обморок, если скажешь просто: Владимир Маяковский – настоящий поэт…

Кому теперь придёт в голову читать стихи. Сытых мало, а на тощий желудок кто же, кроме бузумцев, вздумает развернуть книгу стихов. Итак, Маяковский имеет теперь право быть безумцем, потому что читать его будут только безумцы.

Вы скажете – не поэт?

Необычайное явление – Блок, тихий поэт «лиры», пишет громкую, кричащую и гудящую поэму «Двенадцать», в которой учился у Маяковского. Это трагично, это почти вызывает слезы. Говорят, что эта поэма хороша. Я не знаю – я вижу, что Блок распинает себя на кресте революции, и могу взирать на это только с ужасом благоговения».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.