Вторая поэма

Вторая поэма

Кроме чертёжных занятий осенью 1915 года у Маяковского было ещё одно чрезвычайно важное дело – он сочинял стихи, посвящённые даме его сердца. Они сначала так и назывались – «Стихи ей». Лили Брик рассказывала, что писались они…

«… медленно, каждое стихотворение сопровождалось торжественным чтением вслух, сначала стихотворение читалось мне, потом мне и Осе и наконец всем остальным».

В стихах речь шла о неразделённой любви поэта. Когда стало ясно, что на свет появляется очередная поэма, у неё появилось название – «Флейта-позвоночник». Почему такое странное? Об этом – в прологе:

«Я сегодня буду играть на флейте.

На собственном позвоночнике».

В финале (после многостраничного объяснения в любви) следовали слова, обращённые к той, для кого он играл на необычной флейте:

«Сердце обокравшая,

всего его лишив,

вымучившая душу в бреду мою,

прими мой дар, дорогая,

больше я, может быть, ничего не придумаю».

Почему Маяковский высказал это неожиданное сомнение – в возможности написать нечто подобное? Потому что цель он поставил себе необыкновенную – переписать «Евгения Онегина», одним из героев которого является поэт Владимир Ленский, погибавший на дуэли. Маяковский решил осовременить великую поэму, перенеся её действие в XX век. Он сделал себя главным героем, заявив в самом начале (в прологе):

«Всё чаще думаю —

не поставить ли лучше

точку пули в самом конце.

Сегодня я

на всякий случай

даю прощальный концерт».

В самом начале первой главы Маяковский сразу заявил, что у него есть любимая женщина, но любовь к ней у него безответная. И он вопрошает:

«Какому небесному Гофману

выдумалась ты, проклятая?»

Таким образом, поэма начиналась с проклятия, после которого поэт вновь заявлял о том, что готов расстаться с жизнью:

«Мне,

чудотворцу всего, что празднично,

самому на праздник выйти не с кем.

Возьму сейчас и грохнусь навзничь

и голову вымозжу каменным Невским!»

В том, что любимая женщина его не любит, Маяковский винит не кого-нибудь, а самого Всевышнего. Это он…

«… бог такую из пекловых глубин,

что перед ней гора заволнуется и дрогнет,

вывел и велел:

люби!»

Но поэту не нужна такая возлюбленная, и он кричит:

«На надо тебя!

Не хочу!

Всё равно

я знаю,

я скоро сдохну».

И Маяковский обращается ко Всевышнему, что если Он решил его за что-то покарать, пусть карает:

«Делай, что хочешь.

Хочешь четвертуй.

Я сам тебе, праведный, руки вымою.

Только – слышишь! —

убери проклятую ту,

которую сделал моей любимою!»

Этими словами заканчивается первая глава. Вторая начинается с напоминания, что в Европе идёт мировая война, на которой каждый день гибнут люди. А Маяковский, который уже объявил, что и ему суждено погибнуть, давал свой «прощальный концерт», воспевавший любовь. Поэт обращался к людям:

«Радостью покрою рёв

скопа

забывших о доме и уюте.

Люди,

слушайте!

Вылезьте из окопов.

После довоюете».

Обращаясь к воевавшим, Маяковский неожиданно на все лады принимался восхвалять свою желанную (любившую красить свои волосы в рыжий цвет):

«Тебя пою,

накрашенную,

рыжую».

И добавлял, называя свою любимую по имени:

«… на цепь нацарапаю имя Лилино

и цепь исцелую во мраке каторги».

И всё потому, что любовь эта у него – последняя.

Третья глава начинается с предсказания:

«Забуду год, день, число.

Запрусь одинокий с листом бумаги я.

Творись, просветлённых страданием слов

нечеловечья магия».

Подобное произойдёт с ним через семь лет, когда он станет писать очередную поэму о безответной любви.

Далее следуют описания очередного визита к любимой и её холодной неприветливой встречи. А тут ещё её муж вернулся, «весельем улиц орошён». И тогда:

«Я

как надвое раскололся в вопле.

Крикнул ему: «Хорошо, уйду, хорошо!»»

Поэта начинает жечь, тяготить, взрывать и мучить невероятная ревность. И он признается:

«Я хочу одной отравы —

пить и пить стихи».

И он начинает писать их. Пишет и пишет. И объявляет в конце поэмы:

«В праздник красьте сегодняшнее число.

Творись,

распятью равная магия.

Видите —

гвоздями слов

прибит к бумаге я».

Этим признанием поэма и «прощальный концерт», обещанный поэтом, завершаются.

Что можно сказать о содержании того, что было сыграно на собственном позвоночнике Маяковского? Если «Облако в штанах» наполовину состояло из самовосхваления, а наполовину – из уговоров Марии полюбить выдающегося поэта, то новая поэма практически целиком состояла из безудержного плача ревнивого стихотворца.

Впрочем, это мнение читателя начала XXI века. А как к «Флейте» отнеслись современники Маяковского, жившие, как и он, в начале двадцатого столетия?