Саратовский жилец
Саратовский жилец
Морчадзе-Коридзе и Сцепуро-Герулайтис в самый разгар слежки покинули квартиру Маяковских и сняли комнату в доме Смирнова по Земляному валу 419 – поближе к месту подкопа. Но прописка у них осталась прежняя – на Долгоруковской улице.
Чуть позже или чуть раньше того, как съехали с Долгоруковской жильцы-эсеры, в Москву из Саратова приехал молодой человек, которого звали Николай Иванович Хлёстов. Он поступил в класс сольного пения филармонического училища и стал искать для себя пристанища. Впоследствии он написал:
«… по моим деньгам лучше бы полкомнаты или койку. Цены на комнаты близ училища, в центре Москвы, были для меня недоступны, да и владельцы их, узнав, что я учусь пению, не хотели пускать на квартиру – будет-де беспокойно.
Усталый, расстроенный, иду я по Долгоруковской (ныне Каляевская). Вижу объявление: «В глубине двора сдаётся комната». Слово «глубина» меня обрадовало, наверное, думаю, будет подешевле. И в самом деле, в самом конце двора, в "глубине " его, я нашёл небольшой старый деревянный домик. Позвонил.
Дверь открыла пожилая женщина, которая с первого взгляда понравилась мне. У неё было спокойное, доброе лицо, умные карие глаза, тихий, ласковый голос. Одета скромно и опрятно.
Она показала мне небольшую комнату. Первое, что мне бросилось в глаза – книги. Книгами была набита полка над кроватью, стопками лежали они на столе, на подоконниках. В комнате – два окна с простенькими белыми занавесками. Между окон – стол с ящиками, несколько стульев. Ничего лишнего, но всё необходимое было. В комнате чисто, светло.
Я спросил:
– А почему здесь две койки?
Хозяйка, смутившись, ответила, что в этой комнате живёт её сын.
– Он не будет вам мешать, дома бывает мало и здесь будет только ночевать.
Видимо, она беспокоилась, что мне не понравится соседство её сына, а я, наоборот, обрадовался: наконец-то, я нашел то, что искал – полкомнаты.
Я счёл своим долгом предупредить, что учусь пению. Ожидал, что ей это может не понравиться, но она, внимательно посмотрев на меня, сказала:
– У нас в квартире живёт близкая подруга дочери, у неё есть пианино. Я попрошу её, и, думаю, она разрешит вам им пользоваться. Она студентка, уйдёт на лекции, а вы будете играть.
Эта добрая, сердечная женщина была Александра Алексеевна Маяковская».
Так Николай Хлёстов поселился в квартире дома № 47 по Долгоруковской улице, принадлежавшем Бутюгиной и находившемся «в глубине двора». Жить ему предстояло в той же самой комнате, где ещё совсем недавно проживал Исидор Морчадзе.
«Утром проснулся, чувствую, что на меня кто-то смотрит. Открыл глаза. Вижу, напротив лежит юноша и разглядывает меня. Он смотрит на меня, я – на него. Лежим, смотрим друг на друга и молчим. Потом он пробасил:
– Я слышал, что вы поёте.
– Да, я приехал в Москву учиться пению.
– Это очень хорошо. Ну-ка, спойте что-нибудь, – попросил юноша.
Лежа на койке я запел романс Гречанинова «Узник». Я пел и наблюдал, какое впечатление производит на него пение.
– Сижу за решёткой в темнице сырой,
вскормлённый в неволе орёл молодой, – пел я.
И вижу лицо юноши стало сосредоточенным, даже мрачным. Потом он как-то встрепенулся, поднялся на койке, я тоже…
Конец романса мы закончили вместе… Он схватил меня, завертел, закружил по комнате и загудел своим басом:
– Здорово поёшь, молодчина, очень здорово!
Это необычное знакомство как-то сразу нас сблизило, подружило. Мы перешли на «ты», я стал называть его Володей, он меня – Николай».
Новому жильцу Маяковский понравился:
«Это был не по годам развитый, начитанный, одарённый юноша. В его библиотеке я нашёл сочинения Некрасова, Толстого, Гоголя, Горького, Достоевского, Чехова, Ибсена и других классиков литературы; книги по философии и политической экономии – сочинения Фейербаха, Дицгена и других авторов, а также учебники по алгебре, геометрии, физике, литературе, латыни, по немецкому языку – он готовился сдать экзамен за полный гимназический курс…».
Тем временем год 1908-ой подходил к концу. Как говорилось в уже упоминавшемся нами письме московского градоначальника, власти распорядились…
«… арестовать между 10–15 числами минувшего декабря всех известных Охранному отделению грабителей».
И очень многие готовившиеся к экспроприации эсеры были взяты под стражу.
В том же декабре выпущенный из тюрьмы социал-демократ Илья Эренбург уехал за границу. Ходили слухи, что для получения разрешения на то, чтобы покинуть Россию, его отцу пришлось здорово раскошелиться. Хотя для того, чтобы вот так совершенно открыто отправиться за рубеж (даже «для лечения»), надо было сначала получить благословение Охранного отделения. И Илья Эренбург, надо полагать, его получил.
А Владимир Маяковский в этот момент был озабочен делами учебными. Об этом свидетельствует документ:
«Его превосходительству
г-ну директору Строгановского
художественно-промышленного училища
Ученика 1-го класса
Владимира Маяковского
Прошение
Ознакомившись с программой Строгановского училища, я нашёл для себя возможным сдать экзамены за 5 классов по общеобразовательным предметам, и поэтому покорнейше прошу ваше превосходительство <разрешить> сдать их в мае месяце. Дополнительные же предметы проходить наравне с остальными учениками училища.
Владимир Маяковский.
14 января 1909 года».
Просьбу ученика подготовительного класса удовлетворили, и он продолжил готовиться к предстоявшим экзаменам.
Николай Хлёстов обратил внимание на добрую атмосферу, которая была в семье Маяковских, на то, как дети относятся к матери:
«Оля и Володя всегда называли Александру Алексеевну „мамочка“. Володя очень любил свою мать. Часто вечером Александра Алексеевна садилась отдохнуть в старенькое кресло. Володя устраивался у её ног на скамеечке, и так подолгу сидели они, о чём-то тихо беседуя».
Одним словом, жизнь протекала тихо и спокойно. Александра Алексеевна Маяковская писала:
«Одно время у нас на квартире жил студент консерватории Николай Иванович Хлёстов. Володя всегда просил его:
– Ну, Коля, спой мне «О, дайте, дайте мне свободу!»
Он очень любил эту арию».
Знал ли Владимир Маяковский, так любивший эту свободовосхваляющую арию, что в Охранном отделении на него уже заведено дело «О дворянине Владимире Владимировиче Маяковском», в которое включена и «Справка № 463»? В ней, в частности, говорилось:
«При разработке группы грабителей, ликвидированных в связи с делом в дачной местности „Лосиный остров“ в декабре 1908 года, наблюдался также имевший тесную связь с группой неизвестный – кличка наблюдения „Шар“ – оказавшийся Николаем Исаевым, который исключительно по агентурным соображениям оставлен на свободе.
Наблюдением за «Шаром» установлена связь его с целым рядом лиц, составивших, как установлено агентурой, отдельные грабительские шайки, с целью производства экспроприации».
В этот «целый ряд лиц» входил и Маяковский.
А рытьё подкопа под таганскую тюрьму тем временем пришлось остановить.
Об этом – Исидор Морчадзе:
«Всё шло великолепно, и подкоп мы довели до конца, но случилось не от нас зависящая история, которая положила конец дальнейшему ведению дела. По неосторожности ли тех товарищей из Таганской тюрьмы, для которых готовился подкоп, или, быть может, по провокации кого-либо, охранка прослышала об этом и, ввиду усиленной слежки за тюрьмой, дальнейшее продолжение дела стало невозможным».
Подкоп пришлось засыпать. Побег из Таганки не состоялся.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.