Глава VI

Глава VI

Последние годы жизни Данте. – Трактат его «De Monarchia». – Политический идеал Данте. – Амнистия 1316 года на унизительных условиях. – Отказ Данте от амнистии и письмо его по этому поводу. – Смерть Данте. – Празднование в Италии 600-летней годовщины его рождения. – Толкование «Божественной Комедии» в церквах Флоренции и в других итальянских городах. – Наружность поэта. – Его характер и нравственные качества. – Заключительные слова о значении Данте.

Мы уже говорили, что о скитальчестве Данте во время его изгнания сохранилось мало документальных, точных сведений; зато во множестве итальянских городов и местечек имеются предания о пребывании в них поэта. Так например, в одном монастыре на вершине Альп показывают комнату с надписью, что это – гостеприимная келья, где, говорят, жил Данте Алигьери и написал немалое количество «своих возвышенных, почти божественных произведений». Такие же надписи в башне местечка Губбио. В Толино и по сию пору пастухи и дети указывают камень, на котором будто бы поэт в грустные дни своего изгнания нередко отдыхал, погруженный в печальные думы. В монастыре Фонте Авелано, где он однажды провел несколько часов, хранится его изображение, и так далее.

Идеал политического единства, проникающий собой «Божественную Комедию», лежит и в основании научного трактата «De Monarchia», написанного Данте на латинском языке в последние годы его жизни. В этом сочинении Данте еще раз изложил свою систему государственного устройства и политическую теорию, высказанную им в его политических письмах, но здесь он расширил и развил ее. Всемирная империя – идеал римского народа – нашла тут наиболее полное свое обоснование.

По понятиям Средних веков, Римская империя, возобновившись с Карлом Великим, продолжала существовать, перейдя к немецким государям, и, как тогда думали, означала все то же владычество римского народа над миром. С этой мыслью, следовательно, соединялось патриотическое чувство. Данте, гордясь римским своим происхождением, находил в этом происхождении и право своей нации стоять во главе других народов. Не в Германии, конечно, а в Италии видит он средоточие, «сад» империи, как он выражается в «Божественной Комедии».

Сам император теряет свой национальный характер, став римским императором.

По форме «Монархия» – довольно сухое схоластическое рассуждение. Сочинение это состоит из трех частей. В первой разбирается вопрос, какая, собственно, форма правления необходима для человеческого блага? Поэт решает этот вопрос в том смысле, что все народы должны быть соединены в одно государство и все государства подчинены одному вождю, то есть императору. По теории Данте, совершеннейшее устройство власти будет то, где на вершине стоит единый монарх, правящий на основании добродетели. Такая всемирная империя, универсальная монархия – идеал Данте. Император должен поддерживать на земле мир, справедливость и свободу – эти основы человеческого благополучия. Данте не хочет при этом обезличить отдельные национальности. Отдельные правители применяют у себя законы согласно местным условиям, а император управляет человеческим родом во всех общих делах. Не быть гражданином – вот, по мнению поэта, худшая доля, могущая угрожать человеку… Во второй части «Монархии» Данте разбирает вопрос о принадлежности всемирного владычества именно римскому народу. В третьей части книги поэт рассуждает о светской власти папы и выступает энергичным противником ее. Папству следует, по его мнению, ограничиваться лишь пределами духовного своего призвания; церковь, по примеру Спасителя, сказавшего: «Царство мое не от мира сего», не должна была бы принимать богатый дар Константина; имущество церкви должно быть имуществом бедных. Император и папа – два светоча, из которых первый озаряет мирские пути, а второй – божественные. Власть их независима друг от друга, они должны вместе управлять народом, чтобы вести его к земному счастью и вечному блаженству. Идеал Данте так дорог ему, что он даже видит в истории то, чего и не было в ней: время, когда обе власти восседали в Риме в согласии и мире («Чистилище», XVI, 106—108). Пока оба светоча светили миру, все было хорошо. С той же поры, как один светоч погасил другой и меч и пастырский посох соединились в одной руке, обоих постигли беды. И потому империя должна быть восстановлена.

Политическая теория Данте, изложенная им в «Монархии», несмотря на всю свою утопичность, замечательна как первая серьезная попытка дать этическое, идеальное содержание средневековой империи и основать научное учение о «царствии Божием на земле». Главная ошибка Данте в том, что он считал возможным силою одного человека, а не ходом истории, достигнуть общего благополучия. Ясно, что политический идеал его принадлежит всецело прошлому, что всемирная его монархия – утопия. Но в этой величавой утопии есть и существенное практическое зерно – пробуждение национального сознания в итальянском народе, начавшееся только с Данте. Он первый положил основание национальной итальянской литературе, и он же первый громко и ясно высказал требование национального итальянского единства. Это единство Данте хотел установить посредством римской универсальной монархии, в которой поэт отводил своей нации главную, первенствующую роль. Он был готов признать даже частицу чужеземной власти, если бы только она умиротворила партии, прекратила раздоры и обуздала мелкое честолюбие маленьких тиранов и непатриотичное самодовольство общин и династий. Но Данте не подумал о том, что звать миротворцев – значит отдавать себя в чужие руки и что наводить порядок, спасать общество от партий – старинный предлог всех завоевателей.

Италия, добившаяся своего единства и независимости иными путями, нежели указанный ей ее великим поэтом путь универсальной монархии, в то же время вполне солидарна с ним в его отрицании светской власти пап. После поражения при Монтекатини и победы гибеллинов флорентийцы издали 6 ноября 1315 года новое постановление, обращенное против изгнанных Белых, распространявшееся не только на Данте, но и на его сыновей. Тут повторялся смертный приговор и дозволялось каждому завладеть их имуществом. Правда, в следующем году, когда для Флоренции наступили более мирные дни и в подесты города попал граф Гвидо ди Баттифолле, была провозглашена для изгнанников общая амнистия, однако на унизительных условиях уплаты денежной пени и принесения публичного покаяния в церкви Сан-Джованни, – обычай, существовавший для помилованных уголовных преступников. Многие все-таки воспользовались подобной амнистией, но, конечно, не Данте. «Таким ли образом, – пишет он во Флоренцию родственнику, уговаривавшему его вернуться, – следует призывать на родину Данте Алигьери после почти пятнадцатилетнего изгнания? Того ли заслуживает моя всем и каждому очевидная невиновность? Это ли награда за усиленные занятия наукой и поэзией? Низкая покорность, по-земному настроенное сердце несовместимы с философским образом мыслей, которого я достиг усилиями стольких лет. Прочь слабость от человека, проповедующего справедливость, – слабость, которая заставила бы его, претерпев неправду, заплатить оскорбившим его, как будто они были его благодетелями. Не таким путем, padre mio, возвращусь я на родину. Но если вы или кто иной найдете другую дорогу, не унизительную для чести Данте, то я поспешу тотчас же вступить на нее. Если же нельзя будет вернуться во Флоренцию таким путем, то я никогда и не вернусь туда. Что ж, разве я не буду видеть везде и всюду в других местах блестящего солнца и звезд? Разве я не смогу размышлять над сладчайшими истинами, не вернувшись на родину униженным, скажу более – обесчещенным в глазах моих сограждан?.. И конечно, не будет у меня также и недостатка в хлебе…».

Рано состарившись в изгнании, с мыслью о котором он никогда не мог примириться, усиленно стремясь к спокойствию, поэт все же предпочитает собственное достоинство столь горячо желанному возврату в «сладкое гнездо» и остается а изгнании.

Около 1317 года – Данте был у Кан Гранде, ставшего после смерти братьев властителем Вероны. Поэт разделял те большие надежды, которые возлагались тогда гибеллинами на этого представителя семьи делла Скала. Кан Гранде действительно стоял в нравственном отношении выше и был более способен на великие предприятия, чем, например, Угуччоне делла Фаджуола, по смерти которого, в 1319 году, его избрали главным вождем гибеллинской лиги. Впрочем, ему не удалось совершить что-нибудь великое и прославиться какими-либо особенными подвигами… Данте приняли у него очень хорошо. Двор Вероны вообще являлся в то время гостеприимным убежищем для всех изгнанников, живших во дворце, где им давали особые помещения. И сыновья Данте были с ним в Вероне; причем старший, Пьетро, юрист, впоследствии и обосновался здесь. Но последние свои дни Данте провел в Равенне, куда он переехал из Вероны по настоятельному приглашению тогдашнего властителя Равенны, графа Гвидо да Полента, племянника Франчески да Римини. С братом ее, Бернардино да Полента, поэт познакомился еще во время битвы при Кампальдино. Вдохновенный певец империи, пламенный идеалист-гибеллин нашел последнее свое убежище в семье гвельфов, – графы Полента принадлежали ко гвельфской партии. Тихая, полная чар Равенна, – город, славящийся богатством памятников искусства эпохи раннего христианства, освящена также памятью Данте, проведшего здесь остаток своей жизни и тут скончавшегося. Отсюда он послал Кан Гранде делла Скала третью часть своей поэмы («Рай») и замечательное письмо, о котором мы уже говорили. Жизнь Данте в Равенне текла сравнительно спокойно и приятно: он был окружен друзьями, почитателями, двумя своими сыновьями, Якопо и Пьетро, и проводил время среди научных и литературных бесед. Словесник и поэт Джованни дель Верджилио передал Данте приглашение приехать в Болонью короноваться поэтическим венком. Но Данте отказался от этого в надежде на такое же предложение из Флоренции: он все еще думал, что его поэтическая слава наконец откроет ему ворота родного города и в церкви Сан-Джованни, там, где он был крещен, «украсят его седые волосы лавровым венком». Заметим мимоходом, что Данте первый ввел в литературу лавровый венок. Но надежды поэта оказались тщетными: дни его были сочтены; 14 сентября 1321 года он умер 56 лет от роду. Чино да Пистойя написал на смерть Данте прочувствованную канцону: «Иссяк источник, – говорит он, – в воде которого каждый находил отражение своих заблуждений», и далее: «Кто теперь будет показывать нам надежный путь от сомнений любви к высшему познанию?»

Граф Гвидо Новелло похоронил поэта с большими почестями, но вскоре изгнанный и сам из Равенны он не мог поставить ему такого памятника, какого желал. Уже гораздо позже, в 1483 году, Бернардо Бембо, отец известного кардинала Пьетро Бембо, украсил могильный памятник поэта барельефом работы Ломбарди, существующим и поныне. В 1692 году вся часовня была вновь реставрирована, а в 1780 году кардинал Луиджи Гонзаго придал ей тот вид, который она имеет и в настоящее время, по-прежнему соседствуя со старой церковью францисканцев. «Жестокая» Флоренция, так упорно отказывавшаяся принять в свою ограду живого поэта, много раз с раскаянием, но тщетно, добивалась возвращения ей праха мертвого и должна была довольствоваться тем, что почтила его память устройством великолепного саркофага с вычеканенной на нем надписью: «Уважайте великого поэта», под величественными сводами церкви Санта-Кроче, где этот саркофаг окружают памятники Микеланджело, Галилея и Макиавелли.

В 1865 году вся Италии, боровшаяся тогда за свою независимость и единство, отпраздновала шестисотый день рождения своего великого сына, – отпраздновала с величайшим блеском, как патриотическое торжество, чествуя гениального писателя, который громко провозгласил слово «единство», – и слово это, раз произнесенное, не могло уже быть заглушено. Во всех больших городах Италии поставили тогда статуи Данте.

Когда Данте умер, слава его уже была велика, но затем она разрослась еще сильнее. Петрарка выражается о «Божественной Комедии» так: «Это не творение Данте, а творение Святого Духа», и жалуется, что великий поэт «ничего не оставил сказать другим». Вскоре после смерти Данте, в двадцатых годах XIV столетия, начинаются попытки толкования «Божественной Комедии». В числе первых комментаторов поэмы Данте были Якопо делла Лана, Бомбажиоло и сын поэта, Якопо. Но талант отца не перешел к сыну, что ясно видно из комментария последнего к «Аду», а также из разных собственных его стихотворений дидактического содержания. В 1373 году Боккаччо был назначен общиной Флоренции публично комментировать Данте; после него эту должность занимали другие. Поэма читалась и объяснялась в церквах и с кафедры. То же происходило и в других городах: в Пизе, Болонье, Пьяченце, Милане, Венеции… Точка зрения первых комментаторов была религиозно-мистическая, но позже аллегориям Данте стали придавать политический смысл. Толкователей «Божественной Комедии» развелось несметное множество, и некоторые из них, незаметно для себя внося в свои труды собственные мнения и чувства, только затемняли понимание поэмы, так что Франческе де Санктис по этому поводу выразился так: «Лучше всего читать Данте с ним наедине, без комментаторов». Конечно, правило это не без блестящих исключений: немало есть и таких комментаторов, которые действительно многое разъяснили и подвинули нас вперед на пути к правильному пониманию «Божественной Комедии».

Наружность поэта, судя по портретам его и по словам Боккаччо, имела следующие отличительные черты: продолговатое лицо, орлиный нос, большие глаза, резко обозначенные скулы и несколько выдающаяся вперед нижняя губа. Цвет лица его был смуглый, а выражение – грустное и задумчивое; волосы и борода – черные, густые и курчавые. Роста он был среднего, со станом несколько согбенным под конец жизни и с медленною величавою походкой. Одевался Данте всегда в темные, скромные цвета и отличался умеренностью в пище и питье. Он был приветлив в обращении, удивительно трудолюбив и благороден.

Такой ученый мирянин, как Данте, был вообще возможен в те времена только в Италии. Он хорошо изучил классических поэтов: Горация, Овидия, Лукана, Теренция, Стация и того, кого он считал величайшим из них, – Вергилия. Он знал Аристотеля, Боэция, Туллия и других философов; писал по-латыни и по-итальянски о высших задачах, о вопросах философских, политических, о поэзии и языке. Каждое из его многочисленных сочинений значительно и характерно в своем роде. Данте был чудесным средоточием знаний, ума и таланта. Он – полнейшее и живейшее выражение Средних веков, создавших столько цельных характеров. По свидетельству его биографов и толкователей, он обладал высокими нравственными качествами и, главное, отличался справедливостью и любовью к истине. Как человек Данте ощущал все волнения любви или гнева и выражал их громко, энергично, со всем жаром и увлечением непоколебимого убеждения; но как судья в «Божественной Комедии» он отдает каждому должное по его делам и следует народному вердикту: «Vox populi – vox Dei» (глас народа – глас Божий). Он сам про себя говорит в последней своей работе «De acqua e terra»: «Я с юности рос в любви к истине, всегда стремился к ней и ненавидел ложь». То немногое, что мы знаем о его жизни, вполне подтверждает эти показания, подтверждает то, что Данте был энергичный, сильный, решительный, открытый и честный человек, исполненный ревности к добру, движимый желанием быть полезным другим и употреблять свой талант на общее благо. Таким, – и это важнее всех свидетельств биографов и комментаторов, – является он везде в своих произведениях. Верный портрет поэта найдем мы в его бессмертной поэме. Автор ее – человек гордый, благородный, впечатлительный, страстный, с возвышенной душой, с живой верой, твердый до непоколебимости, способный к самым тонким, нежным и в то же время к самым бурным чувствам, – ум широкий, смелый, проницательный. Даже в слабостях его, столь свойственных человеческой природе, есть нечто возвышенное и благородное. Он с такой простотой признает свои ошибки, так искренне, например, сожалеет, что не может избавиться от гордости… Несчастья, обрушившиеся на него, не только не ослабили его воли, не унизили его, а напротив, закалили, подняли его еще выше. Мало найдется людей в мире, у которых сердце и ум одновременно были бы столь прекрасны. Данте – совершенно идеальная натура; он также идеальный политик в лучшем смысле слова; для него справедливость и право – все, а насилие – ничто. Этот человек неуклонно и крепко держался своих убеждений и не уступал судьбе. И хотя она заставила его умереть в изгнании и бедности, – но зато он стал учителем своей нации. С этой точки зрения и надо смотреть на энциклопедический характер его поэмы. Не только ученые и литераторы черпали живую воду из неиссякаемого источника «Божественной Комедии», не только художники вдохновлялись ею, – сам народ извлек оттуда больше познаний, чем из какой-либо другой книги. В «Пире» Данте популяризирует школьную ученость; он делает то же и в «Божественной Комедии», только тут цель достигается лучше. С полным сознанием отдал Данте свой гений служению неизменным идеалам. Даже личное чувство, юношескую любовь, поэт сумел соединить самым тесным образом с наиболее высокими человеческими стремлениями. Он внес в искусство элемент свободы и провозгласил начало независимости. Всюду и всегда он является одним и тем же, – человеком, душа которого сочувствует всему, что велико и благородно, который чтит энергию даже в своих врагах, проникается благородным негодованием при виде всякой несправедливости, который способен на самую страшную сатиру, на самое беспощадное бичевание и в то же время на самое нежное сочувствие к страждущему человечеству. Ярый его гнев и глубокая скорбь по отношению к толпе людей-зверей, носящих человеческий облик, как он выражается, вызваны тем, что идея неразлучности красоты и добродетели для Данте – жизненная идея, душа мира. Но видя красоту и не находя добродетели, он чувствует в жизни разлад, который его возмущает. По словам Каррьера, Данте велик именно тем, что он никогда не теряет из виду двойственности мира, расщепленности его на внешнее и внутреннее, что вместе с практической деятельностью на пользу родного края он носит в душе и веру в идеал истины и любви, что все скорби, все страдания обращают его к себе и к Богу. Усмотрев истину в глубине собственной души, он хочет показать ее во всем ее блеске и другим людям.

Мы уже говорили, что слава Данте после смерти его все более и более расширялась и росла. В XVII и ХVIII веках было, правда, некоторое затишье в поклонении творцу «Божественной Комедии», – поклонении более чем когда-либо сильном в наше время. Изучение Данте идет полным ходом в Англии, Германии, Франции и Америке, и выдающиеся литературные представители этих стран способствуют лучшему пониманию творчества поэта. Для изучения «Божественной Комедии» основано много обществ, о ней читаются рефераты и лекции, печатаются на всех языках ее переводы. В числе французских переводов «Божественной Комедии» отметим перевод в прозе Ламене и в стихах – Ратисбонна. Особенно много переводов поэмы в Германии: между ними выдаются переводы Витте, Каннегиссера, Штрекфуса, Копиша, Филалета (короля Саксонии Иоанна), и другие. В Англии имеются, между прочим, прекрасные переводы Кери и Райта, у нас, в России, было сделано несколько попыток перевести «Божественную Комедию», но до сих пор нет полного перевода поэмы, а переведен один только «Ад». Первый по времени перевод в прозе – Фан-Дима, именно в 1843 году, затем, в 1855 году, перевод в стихах Мина, очень добросовестный, но теперь уже несколько устаревший, и, наконец, переводы Минаева и Петрова в стихах и Зарудного – в прозе.

Живопись, скульптура и музыка тоже вдохновлялись поэмой Данте. Такие художники, как Микеланджело, Рафаэль, Перуджино, Ари Шефер и другие брали темы из нее. Ферраци насчитывает более 120 произведений живописи и скульптуры, созданных на основе «Божественной Комедии»; а из музыкальных произведений, вдохновленных ею, укажем на известную симфонию Листа «Божественная Комедия».

Как все великие поэты Данте соединял в себе два элемента: общечеловеческий и национальный. Это соединение является в полном блеске в бессмертной его поэме. От этого она – достояние всех времен и народов; от этого благоговейное уважение к ней и к ее творцу увеличивается с каждым днем и исходит от лиц самых различных умственных категорий, начиная, например, таким философом, как Шеллинг, и кончая такими поэтами, как Байрон и Гюго. Само собой разумеется, что и в порицателях великого творца «Божественной Комедии» не было недостатка, – укажем хотя бы на Вольтера; но ведь как же он отзывался и о Шекспире!

Данте выражал дух целого народа; он не шел за своим веком, а вел век за собой, освещая, наставляя и исправляя его. Последний и высший результат жизни поэта, высшее поэтическое выражение итальянских Средних веков вообще – «Божественная Комедия». Именем Данте полна итальянская литература; образ его владычествует над его временем и над следующими поколениями. Необычайно величаво возвышается перед нами мрачная по наружности, но изумительно мягкая и любящая на самом деле фигура «сурового флорентийца», – и слава его, пройдя через шесть веков, не только не померкла, но блеск ее становится все сильнее и ярче.