Глава 14 Змейки-лесенки[12]

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 14

Змейки-лесенки[12]

Стив говорил: возможно, в прошлой жизни он был пилотом во Вторую мировую войну. Он рассказывал, что, управляя машиной, иногда очень хочет потянуть руль назад – словно для взлета. Странное заявление, однако он действительно обладал чувством сурового гламура родом из сороковых годов. Он любил звук биг-бендов – звук Томми Дорси, Бенни Гудмена, Каунта Бейси. На первой вечеринке Apple он даже танцевал так, словно был из сороковых. Так что я видела соответствие: Стив – молодой человек, со всей этой американской изобретательностью, родом из менее стесненного времени, с простым ощущением добра и зла. Однако в 1977-м я представляла его не таким. Дела Apple шли в гору, и Стив управлял не самолетом, а ракетным кораблем, взмывающим за пределы атмосферы того, что всем представлялось возможным. И он менялся.

Примерно в это время Стив, Дэниэл и я сняли жилье в Купертино: дом в стиле ранчо, с четырьмя спальнями на проезде Президио, рядом с первыми офисами Apple. Стив сказал, что не хочет снимать дом лишь вдвоем со мной, для него это недостаточно. Он хотел, чтобы его приятель Дэниэл жил с ним, считая, что это сгладит напряженность между нами. Наши отношения бросало то в жар, то в холод. Мы то были без ума друг от друга, то предельно наскучивали друг другу. Я предложила Стиву расстаться, но он заявил, что не сможет распрощаться со мной. Радостно было слышать это, однако на тот момент я еще слишком часто уступала напору его идей.

Кроме того, Стив не хотел, чтобы мы жили в одной комнате. Он сказал, что не хочет, чтобы мы играли принятые роли, а желает иметь возможность решать, когда нам следует быть вместе. Меня это задело, но я рассудила, что здесь есть смысл – нам обоим нужно ощущение личного пространства и выбора. Так что я согласилась. Однако я не спрашивала себя, чего хотела сама. Я также не могла прояснить для себя, кем и чем становится Стив. Я не использовала грубые методы, я стремилась к достижению консенсуса и рассчитывала на честность. Несмотря на все факты, я не понимала ситуации частично потому, что излишне полагалась на его честность.

Стив выбрал спальню в передней части дома, словно хотел обозначить себя в качестве капитана корабля – впереди. Он всегда стремился руководить. Я выбрала главную спальню и обустроилась там, зная, что у меня лучшая комната. Дэниэл, который был обворожительным образом странноват, спал в гостиной на полу возле пианино. Однако спустя месяц Стив буквально перевез меня и все мои вещи в переднюю спальню. Он осознал, что мой вариант был лучше: более просторная комната со своей ванной и возможностью уединиться на заднем дворе. Стив заплатил залог за дом, так что мог на самом деле выбирать ту комнату, которая ему по нраву. Однако он повел себя настолько некрасиво, что я была унижена и возмущена.

Даже после такого обмена комнатами Стив и я по-прежнему по ночам занимались любовью с таким пылом, что – удивительно – спустя пятнадцать лет он внезапно позвонил мне и поблагодарил за это. На момент звонка он был женат, и я смогла лишь подумать: «Э-э-э, мужчины… действительно… другие». Представьте, чтобы я позвонила ему и сказала что-нибудь подобное.

Наши с ним воспоминания отличались. Мне запомнилось в основном то, каким ужасным он становился и как мне было нехорошо от всего этого. Однако чистая правда: наш секс был безупречным. Когда Стив позвонил, я ощутила трепет как от самого воспоминания, так и от его странного желания отважиться на такую откровенность. Я положила трубку, стояла и думала: «Может быть, Стив считает, что у любви свои законы и императивы? Но к чему звонить сейчас?»

Его чувство времени всегда было таким специфическим.

* * *

Буддистские священные писания гласят, что окружающая нас обстановка на одну треть определяет, кем мы являемся и кем мы станем. (Остальные две трети распределены между кармой и личным выбором.) Я стала свидетелем подтверждения правдивости этого тезиса лично, когда летом 1977 года отправилась в тассахарский горный центр дзен на двухнедельную стажировку как слушатель, еще до того, как съехалась со Стивом. У меня не было машины, поэтому Стиву и Дэниэлу пришлось подвезти меня до Тассахары. Дорога шла вниз по побережью, мимо Кармела, Калифорния, затем на восток, от океана в глубь страны, через горы. После четырехчасовой поездки они решили остаться, чтобы погулять, посидеть в горячих серных ваннах и насладиться прекрасной вегетарианской пищей, прежде чем вернуться в Лос-Альтос той же ночью.

В тот день в Тассахаре я стала свидетелем того, какое сильное влияние может оказать окружающая среда. Стив превратился там в другого человека. Его прежняя проникновенная доброта вновь вышла наружу, он опять выглядел снисходительным. Движения были более изящными и легкими. Контраст сильно бросался в глаза, поскольку по мере разрастания Apple Стив становился быстрым и жестким. Я успела позабыть, что Стив может быть другим.

Кобун считал, что Стив является новой реинкарнацией святого Франциска. Он много раз повторял это – то была часть его ритуала по идеализации Стива, чтобы вдохновить его образом смиренного монаха, чьими руками была построена церковь. Увидев Стива в тот день в монастыре, я поразилась увиденному контрасту и смогла понять, почему Кобун рассматривает именно его в качестве своего идеала. И хотя все это было эфемерно, я знала, что передо мной более целостный и более зрелый Стив – его истинный образец.

Примерно в это время, когда Стив бывал дома, у него появилась дурная привычка. Всякий раз, когда он проходил мимо куста или цветущего дерева, он срывал листья и лепестки, раздирал их на маленькие кусочки, а затем бросал на землю, пока говорил. Словно такие действия помогали ему думать. Готова поспорить, все, кто гулял по улице вместе со Стивом после 1977 года, наблюдали его странную привычку. Он постоянно делал это. Это бесило меня, и я часто умоляла его прекратить. Это действие выглядело настолько безучастным и уж точно не в стиле святого Франциска. Но в тот день, наблюдая за Стивом в Тассахаре, я поняла, что в этой разреженной среде вокруг Кобуна и монастыря он был более искренен и добр. Задумавшись, я услышала, как некая часть меня подсказывает: ты должна запомнить, насколько другой он здесь.

Я провела в Тассахаре две недели, а затем вернулась в дом моего отца в Саратоге. Сразу на следующий день Стив зашел ко мне в гости, чтобы пойти со мной на вечеринку у бассейна для сотрудников Apple. Так как Apple была еще маленькой компанией, вечеринка вышла небольшой. Пожалуй, именно тогда я впервые познакомилась с женами и подругами сотрудников Apple. Особенно хорошо мне запомнилась супруга одного из членов совета директоров Apple. Все в ней было идеально: ее одежда, ее прическа, ее пышущая здоровьем юность и ее смех, похожий на звук колокольчика. Меня абсолютно очаровало ее чувство беззаботности.

Она говорила о том, как раньше беспокоилась о чистоте деловых операций ее мужа – особенно о том, откуда берутся деньги, – однако теперь ей просто больше нет до этого дела. Она была примерно на шесть лет старше меня, и вот она стояла и достаточно откровенно говорила, что ее более не заботит вопрос, откуда приходят деньги и куда они уходят. Я не имею представления, кем была эта женщина и изменила ли она свое мнение позже. Все, что я знаю, – что на той вечеринке у бассейна, апатичная и самоуверенная, стоящая перед компанией из семи человек, она держалась особняком и была погружена в свои мысли, пока говорила о переменах, которые произошли в ней. Она фактически признавалась в том, что отказалась от этической бдительности. Потому ли, что она и ее муж становились настолько обеспеченными, они более не нуждались в той системе ценностей, по которой живет большинство людей? Или дело заключалось в чем-то другом? Я чувствовала, что схожая перемена ценностей идет в Стиве, и любопытно, было ли случайностью, что я услышала скрытое предупреждение в словах женщины в тот день. Может, внутри Applе происходило нечто, вызвавшее данную перемену?

* * *

Жизнь со Стивом в Купертино выглядела не так, как я рассчитывала. У нас бывали славные ужины и некоторые прекрасные вечера, но мы с трудом сохраняли ощущение эмоциональной близости и уж точно не укрепляли ее. Это было похоже на индийскую игру «змеи и лестницы», причем Стив в ней водил. На подъеме испытываешь воодушевление, а уж если падаешь – то очень низко. Я не понимала, как мне не сдавать свои позиции, потому что он играл нечестно. Он играл для того, чтобы выиграть – причем любой ценой. Я знала, что крепкие отношения не могут строиться на победе одного из участников, но не понимала, почему все ускользает и разбивается на мелкие кусочки.

Когда мы только переехали, я оставалась дома одна, пока Стив и Дэниэл трудились в Apple. Меня очень угнетало, что я ничем не занята. Я поставила себе цель стать художницей, но не имела ни малейшего понятия о том, как это сделать. Между мной и моей работой стояли такие сложности, что я не знала, с чего начинать или куда мне приложить свои усилия. И когда моя подруга Эллен предложила мне вакансию официантки в ресторане в Пало-Альто, я ухватилась за нее. Я хотела быть среди людей, зарабатывать деньги и перестать зависеть от Стива и Дэниэла. Мне требовалась собственная независимая жизнь и перспективы вне этого дома. Я хотела быть среди людей – так, чтобы не забывать, кто я есть и что интересно мне. Я также думала, что это поможет Стиву и мне найти точку опоры, а если у нас не получится – позволит мне изыскать возможность уйти из этих отношений, если такое потребуется.

К сожалению, мне пришлось отказаться от этой работы, потому что без машины я не могла добираться до Пало-Альто. В итоге я начала трудиться в Apple в Купертино. Утром ехала в офис вместе со Стивом и Дэниэлом, а вечером шла пешком домой, если после работы у нас не было совместных планов. Также я начала ходить на художественные занятия в колледж Де Анза, который удобно располагался между Apple и нашим домом. В Apple я работала в отделе отгрузки, где, если правильно помню, я припаивала отдельные микросхемы к платам и вставляла платы в корпуса Apple II. Работа не была интересной, но шутки и смех с моими товарищами, Ричардом Джонсоном и Бобом Мартиненго, меня развлекали.

На тот момент у компании было порядка тысячи квадратных футов площади, разделенной на три помещения: одно для отгрузки, одно – что-то вроде технической лаборатории для исследователей и разработчиков и один крупный офис для всех руководителей и секретарей. Помню, как-то мы все стояли вокруг стола Стива, когда позвонил Джон Дрейпер, он же Капитан Кранч. Дрейпер известен своим вкладом в разработку технологии «синей коробочки». Стив переключил Дрейпера на громкоговоритель, и все могли его слышать – а Дрейпер не знал, что мы его слушали. Дрейпер был ужасно раздражен, он просил Стива что-то для него сделать. Я уже не помню, что именно, но люди тихонько над ним посмеивались. Это капля в море историй о Стиве Джобсе, но она хорошо мне запомнилась, потому что его склонность играть нечестно казалась мне неприличной. Мне было не важно, над кем именно он смеялся. Мне она просто не нравилась.

* * *

Вечерами, когда Стиву и мне нечем было заняться вместе – а таких вечеров становилось все больше и больше, – он часто приходил домой поздно и будил меня, чтобы поговорить или заняться любовью. В те ночи, когда он хотел лишь беседы, я знала, что он явился от Кобуна. Я просыпалась и находила Стива в легком исступлении, он говорил со мной на языке символов, с узнаваемой манерой речи своего учителя дзен-буддизма. Несколько раз он сообщил о том, как ему дали «пять бриллиантовых цветков». Он сиял, когда произносил это, а я пыталась понять, что этот символ для него означал. Наиболее вероятной догадкой после месяцев этих грез стало то, что цветы олицетворяют пять разных людей, в чьем просветлении задействован был Стив. Среди них, очевидно, находилась и я. Вначале он говорил об «одном бриллиантовом цветке» и трогал мой нос, словно говоря: «Это ты!» Затем число выросло до трех, а потом до пяти. Интересно, кто были остальные.

Стив снова пытался взять на себя роль моего духовного наставника, и это было странно. А если я не хотела стать одним из этих «бриллиантовых цветков»? Кроме того, мне казалось неправильным отсутствие ясности в том, что касалось Стива и Кобуна, в особенности если речь шла обо мне. За несколько лет до этого Стив пытался добиться от меня первичного крика «мама, папа, мама, папа», когда мы приняли ЛСД, считая, что способен присмотреть за таким озарением во мне, просто прочитав книгу. То, что сам он никогда не проходил терапию первичного крика, не смущало его. Он ощущал себя Пигмалионом. А теперь он и Кобун считали, что Стив должен присматривать за моим просветлением?

Кроме того, в то время Стив хвастался тем, что он ленив. Он работал как маньяк, но… голова откинута назад, глаза блуждают, и он бормочет: «Да я самый ленивый человек в мире». После примерно десятого повторения этой фразы я негласно перевела это как то, что он реагирует лишь на вдохновение и в таких случаях действия не требовали никаких усилий, так что он был ленив. Это отдавало кодовым языком, которым пользовались они с Кобуном. Кроме того, это становилось самовозвышением. Меня не приглашали в ночные беседы между учителем и учеником, но мне доставались остатки их, когда я находилась в полудреме. Кое-что из этого было прекрасно, и я радовалась, что Стив хотел поделиться со мной этим, но некоторые вещи оказывались совершенно неадекватными. Стив был духовно продвинутым, будучи притом эмоционально недостаточно развитым, и я начала задумываться, почему Кобун этого не понимал. Действительно, почему?

Я беспокоилась, считая, что просветленные люди не хвастаются, и ощущала, что эти двое слишком вскружили друг другу голову. В прикасании к носу скрывался элемент покровительства. Стив, который был моим молодым человеком, а не моим гуру, по ошибке решил, что мне следовало подчиняться его эго, а не своей, более высокой цели и своему присутствию. В итоге, я считаю, он мог завидовать, что у меня есть собственные силы и понимание. Думается, он хотел либо обладать всем, либо приуменьшить его ценность.

Однажды у нас со Стивом дома была вечеринка. Я не очень много помню о ней и о тех, кто там присутствовал – вероятно, Билл Фернандес, Воз, Дэниэл и их подруги. Но я хорошо запомнила неловкий момент на следующее утро: Стив, поглядев вокруг и сощурившись, спросил, что нам с «этим» делать. Я не сразу поняла вопрос, а потом вдруг осознала, что он спрашивает, есть ли какая-то служба, которую мы можем вызвать, чтобы они разобрались с грязной посудой. Самим мыть посуду – для Стива это уже не годилось. Он стал частью элиты – мира, где другие люди выполняют низкоуровневые функции, чтобы он мог работать более эффективно, – на своем, несомненно, более высоком уровне. Я недовольно вымыла посуду сама. Это ставило меня в неправильную позицию, потому что я никогда не видела себя его прислугой. Я не понимала, как себя вести перед лицом его растущего чувства собственной важности.

* * *

Спустя несколько недель после вечеринки Стив начал говорить, что у меня на лбу слишком много морщин. У меня ирландские и французские корни, и с ирландской стороны досталась тонкая кожа. В возрасте чуть за двадцать морщин у меня не было, но, когда я поднимала брови, появлялась куча мелких морщинок, как странички в книге. Стив заметил это и, как придирчивая мать, стал разглаживать мой лоб всякий раз, когда я вскидывала брови. Это был новый Стив. Мне никогда не нравились такие вещи в матерях, а уж в молодых людях и того меньше.

Я не из тех женщин, кто ставит исключительно на свою внешность. Это не единственное, в чем мое «я» находит свое отражение. Но я растерялась. Раньше Стиву всегда нравилось, как я выгляжу, а теперь даже мое лицо ему не по душе? Я плакала, чувствуя себя отвергнутой и отягощенной всем этим.

Теперь я понимаю, что Стив учился получать власть, навязывая другим негативное представление о самих себе. Он начал больше определять меня по тому, кем я не являлась, чем по тому, кем я была. Это оказалась абсолютно новая категория бессердечия, приводившая меня в замешательство, и жестокая, и я ощущала себя отвергнутой, но не знала, чем ему ответить.

Мне нужен был более проницательный человек, и однажды днем я отправилась в гости к Кобуну, чтобы обсудить это с ним. С ним оказались двое его учеников, которые добились значительного прогресса. Они всегда производили на меня очень сильное впечатление. Не только потому, что были старше и прилетели через всю страну, чтобы учиться у Кобуна, но и потому, что на лице каждого из них виднелся отпечаток крайне глубокой и чистой доброты. Хотя тогда я удивилась, что Кобун назначил мне встречу в присутствии остальных. Это оказалось дискомфортно, раньше он никогда так не поступал. Кобун посадил меня в светлой обеденной зоне своего дома, и я шепотом рассказала, в чем состояла причина моего прихода. Я очень боялась, что после моих слов он скажет: «Да, ты недостаточно красива для растущей славы Стива, и теперь ты это знаешь».

Вместо этого он вздохнул. «Значит, Стив сказал тебе такое?» – спросил он. «Да, – ответила я. – Он это сделал». И по мере того как мы разговаривали, я постепенно начала успокаиваться, видя смиренное принятие всего Кобуном.

Примерно через двадцать минут после начала нашего разговора Кобун дал указание тем двум мужчинам зайти в комнату, где мы находились. Я была настолько смущена, что мне хотелось вылететь из помещения со скоростью пули. Не могла поверить, что он так поступил. Однако я не сбежала, те двое мужчин подсели ко мне, когда Кобун начал рассказывать им, что произошло. Они немедленно все поняли и сразу же проявили свое милосердие, доброту и почтительность. Они сказали мне, что я привлекательна. В их словах не было ни капли лжи. Где-то через сорок минут я покинула дом Кобуна, хрупкая и трясущаяся, но чувствуя себя более солидно, ибо в том, что мы обсуждали, был смысл. Несколько месяцев спустя один из этих двух мужчин направил мне небольшой рассказ о красоте в женщине, написанный Шервудом Андерсоном. Это перевесило все то, что Стив говорил мне.

* * *

Компания развивалась – а с ней и ощущение Стива, что ему все дозволено; и то и другое начало, казалось, жить своей собственной жизнью. Его поведение не улучшалось по мере прихода успеха, оно менялось от подросткового и странноватого до просто чудовищного. Так, в доэппловскую эпоху, когда мы ходили ужинать (что бывало не так уж часто), Стив нередко включал сарказм в отношении персонала ресторана. Официант спрашивал: «Вас двое?» – Стив отвечал: «Нет, пятнадцать!», вызывая у того непроизвольное: «Да ну?!» Однако после основания Apple мы стали чаще ужинать вне дома, поведение Стива в отношении обслуживающего персонала переменилось и стало унизительным по-другому.

День за днем Стив заказывал одно и то же блюдо и при этом каждый вечер жаловался на небольшое количество соусов, которые с ним подавали, с презрением отчитывая официантов за жирную-соленую-безвкусную-претенциозную-высокую кухню. Словно бы он считал, что всем в ресторане должно хватать ума не подавать такую еду – не только ему, а вообще. Он набрасывался на официантов с нотациями об особенностях хорошего сервиса, включая в них и принцип: «вас должно быть видно лишь тогда, когда вы мне нужны». Стив стал бесконтрольно требователен. Его реакции походили на синдром Туретта – словно он не мог остановиться.

Конечно, это дико, когда твой гений признают в возрасте двадцати двух лет, когда тебе навязывают роль такого авторитета. Стив всегда был гениальным маргиналом, но на тот момент он, мягко говоря, не очень хорошо справлялся со своим растущим влиянием. На самом деле он превращался в абсолютного деспота. Совершенство Стива всегда было изумительно, но тогда он использовал его как оружие. Он искал совершенство, а когда не находил, вел себя отвратительно и срывался на людях. Словно в ходе бешеной погони стать лучшим из лучших эстетические ценности приходили на смену благопристойности и этике.

Быть может, Стиву элементарно не хватало зрелости, как и многим «технарям», для которых эмоциональное понимание просто не имеет большого значения. Возможно, это был результат процесса созидания и эффект необходимости творить с таким баухаузовским минимализмом, который сделал его настолько требовательным. В конечном счете все, что создаем мы, в свою очередь, создает нас. Или же в своем стремлении сокращать все и оставлять лишь самое нужное он утратил чувство добродетели и вместительности. (Не это ли был основной смысл в дзен-буддизме и разработке компьютера – оставить лишь самое важное и нужное?) Может быть, это был изначально заложенный в естественных науках недостаток дальновидности – эти науки настолько сфокусированы на всесильной цели, что люди лишаются возможности смотреть на ситуацию с нескольких ракурсов. Или опять это мог быть чрезмерный дух соперничества Стива, стремление выиграть любой ценой, росшее из чувства его уязвимости и бравшее верх над любой мыслью.

Я также чувствовала, что взлет Стива сопровождается проявлением в его характере черт Фауста Гёте. Так, поглощенный идеей и возможностью полного технического превосходства, Стив был неспособен уделять внимание всем аспектам своей жизни. (Хотя, по иронии судьбы, именно его «вера в превосходство» в дальнейшем породила своеобразную культуру поклонения совершенству.) Моя рабочая теория – хотя, видит бог, у меня их было множество – состоит в том, что Стиву удалось создать перевернувшую мир технологию именно благодаря тому, что он пропускал через себя абсолютно все, воспринимая любую мелочь как часть собственного жизненного пути. Именно так подверженный сменам настроения молодой человек начал олицетворять часть всего того самого хорошего и самого плохого, что было в нашем времени.

Будучи первой девушкой Стива, я все чаще испытывала, каково это – когда он восстает против меня. Именно тогда я поняла, что чудесное и чудовищное могут идти рука об руку. Полнота Стива с ошеломительной красотой столкнулась с моей (он не просто так звонил мне спустя пятнадцать лет, чтобы признать значимость ночей, которые мы проводили вместе), но при этом он становился настолько творчески нестабильным, настолько лишенным целостности, что все могло потерять равновесие в одно мгновение. Именно тогда мое сердце охладело. Я пыталась свыкнуться с переменой, но однажды все это перевесило для меня его ценность.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.