Первый концерт консерваторского оркестра

Первый концерт консерваторского оркестра

Дома его ожидали письма из Судака. Они были полны пылких расспросов об Эривани и смешных историй из жизни младших детей. Но материальная; стесненность читалась в них между строк. К письмам были приложены размеры детских ножек на случай, если в эриванских магазинах можно достать детскую обувь.

Первый концерт консерваторского оркестра состоялся 10 декабря 1924 года в зале Гостеатра.

Настраивая инструменты, музыканты сидели уже на своих местах, когда взволнованное лицо Спендиарова, шагающего по артистическому фойе, обратила на себя внимание одного из актеров.

«За его правое ухо была засунута папироса, — рассказывал Ори Бунятян, — другую он курил. «Маэстро, что с вами?» — обратился я к нему. Обернувшись, он заговорил быстро, страстно, с поразившей меня, в то время начинающего актера, открытостью: «Волнуюсь, ужасно волнуюсь! Ведь это первый концерт армянского симфонического оркестра. Настоящих музыкантов только пятеро, остальные играют в оркестре полтора месяца. Боюсь, что они забудут нюансы». Раздался третий звонок, он встрепенулся и быстро пошел на сцену. Я едва успел вынуть из-за его уха папиросу.

Войдя в зал, я увидел по спине и волевым жестам маэстро, что он сосредоточенной работой победил свое волнение. Его подъем, воодушевление музыкантов передались слушателям. Плененная его музыкой и им самим, публика по окончании концерта устроила ему овацию. Студенты консерватории ринулись на сцену, и мы увидели, как над их головами взметнулась худощавая фигурка во фраке».

«Мы исполнили «Этюд на еврейские темы», «Крымскую колыбельную», «К возлюбленной» и еще несколько прелестных мелких пьес, — пишет в своих воспоминаниях Рубен Степанян. — Успех у слушателей Эривани был колоссальный. Затем Спендиаров с Адамяном сыграл в четыре руки отрывки из «Алмаст». И с этого момента мы все почувствовали, какой великий музыкант перед нами».

Подходил конец декабря. Закончились переговоры с Наркомпросом Армении. Александр Афанасьевич теперь имел возможность воскресить надежды Варвары Леонидовны. «Мое материальное положение с приездом наркомпроса Мравяна окончательно выяснилось, — писал он ей 25 декабря 1924 года. — Я числюсь на службе в Народном комиссариате просвещения в качестве члена так называемого Методического совета по музыкальному отделу и получаю жалованья 100 рублей в месяц. Кроме того, я получаю 100 рублей в месяц из Совета Народных Комиссаров как временную субсидию, которая будет выдаваться до назначения мне пожизненной субсидии. Отношение ко мне наркомпроса Мравяна и других лиц очень внимательное и благожелательное…»

К этому времени Александр Афанасьевич уже целиком погрузился в музыкальную жизнь Эривани, по-хозяйски изучая ее возможности. Он был буквально вездесущ: «Спендиаров! Спендиаров!» — кричали маленькие духовики «Пионероркестра», завидев издали знакомую фигуру в тяжелой шубе. В один прекрасный день композитор привел к капельмейстеру «Пионероркестра» Тей-Муразяну несколько растрепанных и весьма подвижных беспризорников. «Это несчастные дети, оставшиеся сиротами после бедствий, постигших армян, — сказал он капельмейстеру. — Вы себе представить не можете, как они музыкальны!» Увлеченный мыслью, что мальчишек можно приобщить к искусству, он горячо повторял: «Дети — это ведь будущее страны! Разве можно допустить, чтобы из них получились бандиты!»

Если ему удавалось обнаружить в гуще народа талант, он радовался этому несказанно.

«Однажды он прибежал к нам, — вспоминала жена М. Сарьяна, чрезвычайно благоволившая к ребячливому композитору, — и, еще не сняв шубы, стал рассказывать о чудесном голосе, который он услышал, проходя мимо невзрачного домика. Стоя под окном, он слушал пение с таким увлечением, что не обращал внимания на падающий на него хлопьями снег. За столом композитор все повторял: «Какой голос! Какой голос!.. Надо немедленно выяснить, кто его обладательница», — и, наскоро проглотив приготовленные для него армянские кушанья, побежал в Наркомпрос «принимать срочные меры».

Где только не находили композитора его дочери, когда приходила пора подниматься на Конд! То в бывшей типографии, где шли занятия хореографического ансамбля, впоследствии балетной группы Театра имени Спендиарова, то в захудалом клубе. Там пробивал свой путь к будущему первый оркестр армянских народных инструментов. Увлеченный еще в Тифлисе идеей сочетания тембров, композитор чрезвычайно обрадовался попытке ее осуществления. Приехав в марте на концерт в Баку, он тотчас же стал изучать опыт Бакинского соединенного оркестра, проявляя горячий интерес к творчеству всех без исключения народов Востока.

Каждый нюанс армянской музыкальной жизни уже был им изучен, когда, командированный Наркомпросом Армении в Тифлис на юбилей Захария Палиашвили, он представлял за красным столом музыкальную культуру Армении. Композитор вполне отдавал себе отчет в важности возложенной на него миссии и потому в течение нескольких дней учил наизусть составленное им слово. Он повторял его по дороге в театр и даже на эстраде. Когда пришла его очередь выступить, он бодрым шагом подошел к юбиляру и прочувствованно произнес: «Дорогой Захарий Петрович!» Затем наступила пауза. По залу пронеслось тревожное покашливание. Композитор снял очки и, протерев их носовым платком, вынул из бокового кармана шпаргалку, зазмеившуюся до самых его колен.

Дочери были вне себя, пока спокойно, словно находясь в собственном кабинете, он «штудировал» забытую речь. Аккуратно свернув шпаргалку, он спрятал ее затем в карман и сказал свое слово так горячо и искренне, что тронутый до слез Захарий Петрович долго не выпускал его из своих объятий.; На следующий день Александр Афанасьевич присутствовал ни концерте, устроенном в его честь в Армянском доме культуры. Исполнялась армянская музыка разных эпох. Юные композиторы К. Закарян, О. Егиазарян и В. Тальян продемонстрировали свои первые сочинения. В исполнении хора прозвучали старинные армянские песни в обработке Комитаса и Сергея Бархударяна.

Обратив к сцене еще не тронутое глухотой ухо, Спендиаров слушал внимательно, поглаживая по давно укоренившейся привычке гладко выбритые щеки и подбородок.

Пианистка М.Ф. Тигранова-Тер-Мартиросян, сестра композитора Н.Ф. Тиграняна, сыграла «Чаргя» своего брата и спендиаровскую «Хайтарму». Затем, кутаясь в белую шаль, скрывавшую ее приземистую фигуру, вышла на сцену Айкануш Багдасаровна Даниэлян. Она спела несколько песен Комитаса и два романса Спендиарова.

После концерта состоялся «товарищеский чай». Многие из присутствовавших обратились к Александру Афанасьевичу с торжественными речами. Их главной темой было взаимопроникновение в лице Спендиарова русской и армянской музыкальных культур.

Когда все высказались, тамада пригласил к ответному слову виновника торжества. Все взоры обратились к Александру Афанасьевичу. Он сидел неподвижно с опущенными веками и сложенными на коленях руками. Вдруг он открыл глаза, поднялся с места и оперся обеими ладонями о стол. Несколько мгновений царило молчание. Вероятно, композитор не сразу мог найти нужные слова. Потом он повернулся всем корпусом к Даниэлян и сказал медленно, скандируя каждое слово, что «никогда — нигде не слышал — своих сочинений — в таком — бесподобном — исполнении!». Юлия Ивановна Спендиарова шепнула ему на ухо: «А как же Мария Фаддеевна Тигранова, она ведь тоже исполняла твою пьесу!» Композитор встрепенулся, на лице его появилась виноватая улыбка, и, снова наполнив бокал, он выпил за здоровье смутившейся пианистки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.