Глава 12

Глава 12

В оперативном отделе штаба армии на стене висит большая карта. На ней отмечена флажками неровная линия фронта.

Что должен чувствовать штабной командир, которому приказано передвигать после каждой оперативной сводки флажки на восток, с каждым днем укорачивать путь к Москве?!

Молодой, среднего роста генерал-лейтенант, командующий войсками армии, стоял перед картой. Широкое доброе русское лицо его было спокойно.

За столом сидел генерал-майор — постарше, седоватый, с усами, в очках, придававших ему «академический» вид. Это был тот самый генерал, который принял у Холостякова рапорт. Он спокойно пил чай.

Около командарма стоял подполковник Плотвин, тщательно выбритый, подтянутый.

— Вы утверждаете, что в этом районе большое скопление танков и пехоты противника? — показывая на карту, спросил Плотвина командарм.

Тот старался скрыть свое волнение, но это ему не удавалось. Он многое передумал за последние дни и по-новому взглянул на события, участником которых ему довелось быть. Обстановка обороняющейся армии, куда он теперь попал, совершенно не походила на ту обстановку, из которой он недавно выбрался. Он видел здесь спокойное, непоколебимое упорство, бурную деятельность. На смоленских полях вырастали железобетонные доты, артиллерийские капониры, траншеи, противотанковые рвы и крестообразные ряды металлических надолб. По дорогам, навстречу войне, вместе с резервными дивизиями шли десятки строительных батальонов, сформированных наполовину из женщин-добровольцев и подростков. Фашистские летчики кружились над их головами, засыпали пошлыми, издевательскими листовками: «Русские дамочки, бросьте копать ямочки», а потом, взбешенные великим упорством народа, снижались и на бреющем полете расстреливали их в упор…

Ежедневно к командарму приезжали на запыленных эмках и мотоциклах генералы — командиры корпусов, полковники — командиры дивизий, порой командиры полков в звании лейтенантов, что больше всего поражало Плотвина. Они почтительно и мастерски козыряли, смело входили в штаб, развертывали перед генералом боевые карты, что-то доказывали, чего-то настойчиво просили…

Седоусый, «академический» начальник штаба армии разводил руками, хлопал себя по генеральским лампасам, азартно, с профессорской хрипотцой выкрикивал:

— А ведь вы это изумительно придумали! Вы знаете, что это значит, дорогой мой? Без вторых эшелонов батальоны меньше будут иметь потерь. На случай контратаки противника вы сохраняете резервы. Мы вот подсчитали: вторые эшелоны, не вступая фактически в бой, несут большие потери. Мы используем ваш тактический прием. Артиллерию ближе к боевым порядкам пехоты? — Генерал щурился, глядя на командарма, тер переносицу. — Ведь следует подумать, Иван Петрович?

— Нам следует с вами, Гордей Захарович, о многом подумать…

— У него есть хорошая мысль, — Гордей Захарович тыкал пальцем в сторону лейтенанта. — Есть инициатива, пытливость. Вам, голубчик, сколько лет?

— Двадцать пять, товарищ генерал.

— Маловато!.. Хотя Наполеон уже в двадцать пять генералом был. В академию надо, в академию…

— А все-таки старик Кутузов молодого Наполеона побил, — вставляет лейтенант.

— Так то ж Кутузов! — Гордей Захарович грозил молодому командиру пальцем и весело смеялся…

Плотвин докладывает генералам в течение трех часов. Он говорит только о том, что видел своими глазами. Он пробует анализировать обстановку, сложившуюся при окружении дивизии, но сам чувствует в своих словах какое-то внутреннее противоречие, фальшь, точно его кто-то обманул и он сам обманывает других. Он видит, что генералам все известно, что они считают его растерявшимся человеком и думают так же, как тот кавалерийский командир, с которым он недавно говорил. Но они расчетливо расходуют свою энергию — без излишней суеты и горячности. Их цепкая и холодная внимательность к нему ранит его так же, как жестокие упреки кавалериста. На вопросы генералов он начинает отвечать коротко, лаконично:

— Так точно…

— Это не ответ, — прихлебывая из стакана чай, замечает Гордей Захарович.

— Номера частей, количество? Этого вы не можете сказать? — спрашивает командарм.

— Мне это неизвестно.

— Запишите, Гордей Захарович, — узнать номера этих частей. — И снова обращается к Плотвину: — А из каких источников вам известно, что в Рибшеве штаб немецкой армии?

— Гражданское население убежало из села. Встретил в лесу, расспрашивал.

— Эти сведения совпадают, — замечает Гордей Захарович и роется в бумагах на столе. — В прилегающих деревнях противник сосредоточивает армейские резервы. Отсюда он будет бросать их на ликвидацию прорвавшейся конницы…

— Известно, попытается уничтожить конницу. Кому же приятны неожиданные гости, да еще в таком количестве? — говорит командарм.

— Не хочется мне бросать туда конницу, не хочется… — Гордей Захарович барабанит пальцами по столу, задумчиво смотрит в окно.

— На вас, Гордей Захарович, видимо, сильно подействовал рапорт подполковника Холостякова, — усмехнувшись, говорит командарм.

— Нет, не подействовал… Я понимаю, врага следует потрепать с тыла, и так, чтобы он кровью закашлял. Но сейчас мне не хочется остаться без такого подвижного резерва, как конница. За спиною — Москва. Возможный прорыв мы могли бы на первый случай закрыть кавалерийскими дивизиями. Да и обратный выход для конницы будет затруднителен.

— Ну, прорваться коннице мы отсюда поможем. Конники — да чтоб не прорвались! Пока фашисты за Доватором гоняются, мы их будем бить с этой стороны, партизаны и конники — с тыла. Как с подготовкой к рейду?

— Плохо отработана радиосвязь. — Гордей Захарович многозначительно смотрит на командарма, тот опускает веки. Часто они понимают друг друга без слов.

— Командарм решил направить вас, товарищ Плотвин, в распоряжение полковника Доватора, — говорит Гордей Захарович.

— Меня? К Доватору? — Плотвин заметно смущен.

— Да. Я направляю вас как связиста. Кроме того, вы хорошо знаете обстановку в тылу у противника.

— Да, но…

— Вот я и решил послать вас в тыл еще раз. Вы меня, надеюсь, понимаете? — сухо говорит командарм.

— Я не поэтому, товарищ генерал-лейтенант… Меня предупредили в отношении Доватора…

— А что такое? — настороженно поднимает голову Гордей Захарович.

— Я лично с ним незнаком, — нерешительно продолжает Плотвин. Командир его какой-то в бурке…

— Ага… понятно… рапорт! — Гордей Захарович полез в сумку, достал рапорт Холостякова. — Кстати, решить надо…

Мимо окон проехали два всадника. Высокий конь весело помахивал головой.

— Да вот и сам Доватор! Сейчас все выясним, — проговорил командарм.

Доватор слез у ворот с коня, развязал на груди ремешки, скинул бурку, положил поперек седла.

— Поводи немного, потом накормишь. Овса достань где хочешь.

Гремя шашкой, он направился к штабу…

— Как же вы не знаете полковника Доватора? Он на вас написал мне подробную характеристику, — спрашивал тем временем командарм у Плотвина.

— Но он меня никогда не видел!

Бесшумно открылась дверь, адъютант почтительно пропустил Доватора вперед.

— Командир кавгруппы полковник Доватор.

Плотвин не верил своим глазам.

— Знакомьтесь, — проговорил командарм.

Плотвин протянул Доватору руку.

— Мы уже знакомы, — коротко и сухо ответил Доватор.

Для него эта встреча была тоже неожиданной.

— Однако подполковник уверял нас, что он никогда не видел полковника Доватора, — заметил командарм.

— Тут какой-то индийский фокус! — улыбнулся Гордей Захарович.

— Разрешите объяснить, товарищ генерал. Когда мы беседовали первый раз, подполковник мало интересовался мною. Он больше говорил о себе, а я слушал.

— К чему была эта маскировка? Я не понимаю, товарищ полковник… — В голосе Плотвина слышались укор и горечь.

— Благодаря ей вы откровенно говорили со мной, а с полковником Доватором вы, наверное, вели бы себя иначе.

— Значит, разговор был по душам? — спросил командарм.

— Очень мило беседовали…

— Вот и отлично! Если мило беседовали, значит, и характерами сошлись! — с хитрецой сказал Гордей Захарович. — Мы так и знали — приказик заготовили. Вам ведь нужен командный состав!

— Нет, характеры у нас разные! — с досадой проговорил Доватор. — Да и подполковник устал, много пережил… А нам предстоит трудная операция.

— А вот командарм решил воздержаться от операции…

Гордей Захарович с усмешкой взглянул на Доватора.

Доватор встал.

— Разрешите узнать причины, товарищ генерал-лейтенант?

— Сомнительно. Риск большой…

— Но это оправданный риск! Я заверяю командование… — горячо перебил Доватор.

— Как же вы можете заверять командование, когда на собрании командиров заявили, что сами не знаете, как вам придется действовать? Послать в неизвестность казачье соединение мы не можем…

Командарм энергичным движением закинул руки за спину, пристукнул шпорами и остановился против Доватора.

Доватор усмехнулся. Он не был удивлен осведомленностью командарма.

— Да, я говорил… — подтвердил он. Хотел по привычке хлестнуть стеком по сапогу, но сдержался. — Я говорил, что обстановка в тылу противника может поставить нас в любые условия. Стало быть, поставленный в эти условия, я и буду принимать решения на месте. Но это не значит, что у меня нет предварительного плана действия. Я пока кричать о нем не могу.

— Вот, вот, это и хочет знать командование…

Командарм взял Доватора под локоть и подвел к карте. Поймал конец стека, настойчиво потянул к себе. Доватор отпустил.

— Скажем, вы рассредоточились в этом районе, — командарм указал стеком на зеленую полосу лесного массива за линией флажков. — Расскажите, как вы будете действовать?

Доватор ищет глазами, чем бы показать на карте, и ничего не находит. Тогда он решительно вытаскивает несколько флажков и вкалывает один из них недалеко за передним краем.

— Здесь в первую же ночь захвачу пленного. Уточнив обстановку, двигаюсь в двух направлениях. Туда, где у него расположены тылы и мелкие гарнизоны. По пути начинаем их бить. Внезапным нападением всюду вызываем панику. Не ввязываюсь в бой с крупными силами, а только тревожу их. Продвигаюсь глубже в тыл. Рассредоточиваюсь вот здесь, скажем, в лесах Духовщины. — Доватор снова приколол флажок. — В разных местах, но одновременно совершаю налеты на штабы, бью из засад на большаках. Устраиваю целый ряд «сюрпризов». Там, где нужно, действую большими группами, а где и малыми отрядами.

— А он разыщет вас, бросит авиацию. Мачтовые сосны на голову будут падать, — вставляет Гордей Захарович.

— Страшно, что и говорить… А в лесу отыскать нас не совсем просто. — Задорно прищурив глаза, Доватор продолжает: — Днем казаки кормят коней, отдыхают. Ночью, выполнив задачу, меняют место. Пусть ищет авиация! Ну, а если найдет и побомбит, — на то и война!..

— О боеприпасах, продовольствии думали? — спрашивает командарм.

— Думал. Каждый казак берет в переметные сумы пятидневный запас продовольствия и побольше патронов. Кроме того, в каждом эскадроне до двадцати запасных вьюков. А в тылу колхозники помогут.

— На это рассчитывать нельзя. Гитлеровцы всех ограбили.

— Назад отберем. Гарнизоны будем громить. Придется трудно — на шомполах конский шашлык пожарим.

— Как будете управлять дивизиями, полками, эскадронами?

— По радио и делегатами связи…

— Собираетесь управлять по радио, а на штабных занятиях полки потеряли друг друга.

— Заставим работать рации, заставим!.. Но главное — народ хочет драться. Хочет!

— Экий ты, брат, напористый! — ворчит Гордей Захарович. — И меня-то раззадорил: так и хочется сесть на коня, разобрать поводья. Ей-богу, поехал бы сам, а то вот сиди тут, маневрируй…

— Долго будем маневрировать, товарищ генерал? — спрашивает Доватор, склонив набок голову.

— Ты, полковник, как скипидар. Чихнуть хочется. А я вот прочитаю тебе один рапортец — сам расчихаешься… Там тебя, голубчика, так разделали!..

Доватор понимает, о чем речь, и настораживается.

— Прочесть, Иван Петрович? — спрашивает у командарма Гордей Захарович.

— Не стоит, — говорит командарм, улыбнувшись.

— Нет, вы покажите все-таки рапорт, — горячился Доватор. — Теперь мне понятно, почему с рейдом канитель и мне экзамен…

— Да, ты прав, экзамен был, — твердо говорит командарм, — но ты его, кажется, выдержал, а потому — получай приказ! — Командарм взял со стола приказ и подал Доватору. Прочитав его, Доватор тыльной стороной ладони потер лоб. Еще больше сдвинул на затылок папаху, тряхнул головой, оглядел всех, снова перечитал.

— Вот здесь-то и начинается самый главный и ответственный экзамен, снова заговорил командарм. — Ты поведешь кавалерийские полки в тыл врага. Научи их драться и быть стойкими перед любой опасностью. Надо разбить боязнь окружения. Нам сейчас очень трудно. Может, будет еще труднее. Город Ельню штурмуют семь немецких дивизий. Надо помешать. Они готовят прыжок на Москву. Надо нарушить механизмы тыловых коммуникаций, затормозить передвижение. Мы должны сделать перегруппировку, подтянуть резервы. У нас за спиной Москва. Ты понимаешь, что это значит?

— Я понимаю. Я выполню этот приказ.

— Желаю, как говорится, ни пуха ни пера. — Командарм крепко пожал Доватору руку.

— Мое благословение — драться по-суворовски, — говорит Гордей Захарович. — Холостяков упрекает тебя в подражании Суворову. Если в солдате есть хоть маленькое суворовское зерно — это непобедимый солдат! Гордись! Тебя направляем в тыл врага. А холостяковых будем переучивать!..

— Вызовите подполковника Холостякова, — обращаясь к наштарму, приказал командарм, — и предупредите, что за такие рапорты впредь буду отдавать под суд. Числить его пока в резерве штаба армии. Убрать из кавгруппы, чтобы он там не мешал. Подполковника Плотвина — в кавгруппу, с особой задачей, которую он получит от Доватора.

— Я готов выполнить любое задание, товарищ генерал-лейтенант! — ответил Плотвин с дрожью в голосе.

Доватор, поджав губы, молчит. Горячая взволнованность овладевает им. Ему хочется сейчас обнять плотную фигуру командарма, прижать к груди, потом тряхнуть маленького усатого начальника штаба, спросить: «Ну, как, папаша, крепкие у тебя косточки? Поедем в тыл фашистов бить! Ведь с этаким папашей можно чудес натворить…»

— Чему вы улыбаетесь, полковник Доватор? — спрашивает командарм. Подполковник Плотвин направляется в ваше распоряжение — вы слышали?

Доватор одергивает гимнастерку.

— Слышал, товарищ генерал. А не боится он, что упадет с коня и ребра поломает?

— Не вспоминайте старое, товарищ полковник! — вспыхнув, говорит Плотвин. — Я в кавалерии не служил, но с конями дело имел…

Доватор попросил разрешения удалиться. Не терпелось поделиться радостью с командирами дивизий, полков, эскадронов, со всеми казаками.

Еще из штаба армии он позвонил Карпенкову и приказал вызвать командиров и комиссаров частей на совещание. Это было одно из самых коротких совещаний за все время боевых действий соединения Доватора.

Стоял ясный солнечный день. Командный состав собрался на небольшой лесной поляне под могучими шатровыми дубами. Доватор был посреди плотно обступивших его боевых командиров. Он начал говорить не сразу. Поправив под буркой полевые ремни, смотрел на командиров по-новому, особенно блестящими глазами. В голове было много горячих и волнующих мыслей и слов, но он ожидал еще других — более выразительных и сильных.

Кратко изложив сущность боевого приказа, назвав район предполагаемого прорыва фронта, Доватор перешел к самому важному:

— Не забудьте, мои боевые друзья, что мы идем выполнять задание нашей партии и Родины. За линией фронта, под коваными сапогами фашистских захватчиков, стонут наши люди. Они ждут освобождения. Мы передадим им привет от всего народа и поведем на беспощадную борьбу. Я прошу командиров и политических работников немедленно провести во всех подразделениях партийные и комсомольские собрания. Пусть коммунисты и комсомольцы разъяснят каждому бойцу — своему товарищу нашу задачу…

Командиры разъезжались быстро. Стройные, подтянутые люди в военной форме крепко сжимали поводья и ловко садились на коней. Звонко стучали копыта, горячились и всхрапывали кони. Лев Михайлович провожал своих командиров глазами. Впервые в жизни он твердой рукой и вдохновенным словом направлял людей в бой.

Над головой Доватора в синем небе ползли и качались дымчатые облака; словно встревоженные глухими артиллерийскими выстрелами, рядом шелестели могучие дубы.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.