Встаньте на лавочку, вас не видно

Встаньте на лавочку, вас не видно

20 июня к полудню у Таганского суда собирается больше ста человек: журналистов, сочувствующих и противников – узнать, оставят ли Толоконникову, Самуцевич и Алехину в тюрьме еще как минимум на месяц. У забора слышна перепалка с приставами:

– Вы должны обеспечить открытость суда! Это закон!

– Закон не закон, там места нет.

– А в Басманном организовывали видеотрансляцию.

– Так у нас не Басманный.

Кто-то ходит в толпе и раздает свистки сторонникам Pussy Riot. Начинают свистеть. Кому не досталось свистка, кричат: «Позор!» Полицейские задерживают пятерых. Самый известный в стране экозащитник Евгения Чирикова на камеру поет: «Богородице, Дево, Путина прогони!» Полицейский в мегафон вяло просит освободить проезжую часть. Машины по Марксистскому переулку едут с трудом: никто специально не перекрывал улицу, но на тротуаре все не помещаются. Из иномарки выглядывает женщина в темных очках: «А что такое? Кого судят? А, этих девочек», – вздыхает она. Пожилая пара пытается пройти домой через территорию суда – их отправляют в обход.

Мускулистый парень со слоганом «Русский – это сила» на футболке рывком отбирает у сторонника Pussy Riot плакат, через пару секунд вокруг образуется клубок из телекамер, микрофонов, айпэдов: из желающих разнять и желающих присоединиться к драке. Еще через полминуты все участники потасовки сидят в автозаке.

На другом конце улицы бабушка с иконой у груди спорит с кучкой молодежи, кто правильно верит в Бога. «Они оскорбили наши чувства и должны быть наказаны!» – настаивают молодые люди. «Иисус завещал прощать своих врагов», – отвечает бабушка. Появляется человек в костюме и ярко-голубых мокасинах – он юрист и готов всем здесь объяснить, почему Pussy Riot должны сидеть: «Они совершили акт вандализма».

«Постойте, вандализм – это когда что-то было испорчено», – поправляют юриста из толпы. Через минуту оказывается, что сидеть они должны только потому, что надругались над чувствами верующих.

– Когда я прихожу в церковь, я смиренно стою, крещусь и молюсь.

– Вот и они помолились.

– Это неправильная молитва.

– Так пусть их судит Бог, а не вот этот суд.

– Нет, они должны быть наказаны, я юрист…

Бородатый человек рассказывает камерам, что православие у нас – «государствообразующая религия», а значит, действия Нади, Кати и Маши нужно квалифицировать как попытку свержения строя.

В зале суда душно и тесно, журналисты задевают друг друга камерами, широкоплечий пристав грубо просит не стоять в проходе – хотя стоять больше негде. «Так, освободили коридор!» – расталкивают всех приставы. Вводят Надю, она растерянно улыбается, заходит в клетку, садится, ищет знакомые лица, машет друзьям, улыбается Пете. «Вы что-нибудь хотите передать тем, кто снаружи?» – спрашивают из зала. Надя отвечает: «Возлюби врага своего». Рассказывает журналистам, что сотрудник Центра «Э» предлагал всем трем девушкам признать все обвинения в обмен на «легкий» приговор – три-четыре года тюрьмы.

Верзилов в перерыве заявляет журналистам, что было две экспертизы акции в храме – обе никакого экстремизма не нашли. «Тогда следствие заказало третью, и та в рекордные сроки нашла все признаки, которые нужны были обвинению. Стали узнавать, кто эксперты, – один оказался православным патриотом, который заявлял, что с девушками надо поступить как при Иване Грозном». Судья Коновалова оставляет Толоконникову под арестом до 24 июля.

Следующей судят Катю Самуцевич.

– Встаньте на лавочку, вас не видно совсем! – кричат ей фотографы.

– Что вы можете передать тем, кто вас поддерживает?

– Только благодарность. Я прошу поддерживать и тех, кто стал политзаключенным, а не только нас.

– Отойдите от клеточки! – требует пристав.

– На время приговорчика. Это он как бы добрый, – иронизирует писатель Дмитрий Быков. – А потом будет арестик.

Судья монотонно зачитывает материалы следствия. Адвокат Виолетта Волкова просит заменить меру пресечения на любую другую: «Самуцевич была взята под стражу не сразу – ее вызывали на следственные действия, и она являлась. Если бы она хотела скрыться, она бы это сделала. Уничтожить доказательства, находясь на свободе, Самуцевич уже не сможет. До ареста она не предприняла никаких действий по давлению на свидетелей. Следствие цинично заявляет, что в тюрьме спасают ее от посягательств других граждан. Давайте сразу дадим пожизненное – будем ее всю жизнь охранять».

Самуцевич тоже продлевают арест до 24 июля.

– Кать, письмо получила? – кричит отец, пока ее выводят. Она успевает кивнуть.

На улице в это время задерживают тех, кто в знак поддержки Pussy Riot загримировал лицо под балаклаву. А на выходе из зала суда плачет актриса Чулпан Хаматова, тоже пришедшая поддержать девушек.

Вводят Машу Алехину. Она держит в руках Библию. Она единственная, кто попросил выдать ей копии протоколов всех заседаний суда по их делу. «Я ознакомилась с обвинением: там в каждом слове по три ошибки», – заявляет она. Как и другие девушки, улыбается собравшимся, даже когда судья зачитывает приговор: оставить под стражей до 24 июля. А напоследок произносит: «Мне жаль жить в стране, где беззаконие прикрывают судебной мантией».

Адвокат Николай Полозов рассказывает журналистам, что Алехину заставляли признать вину, угрожая в противном случае лишить свиданий с ребенком. «Она не общественно опасный, а общественно полезный человек», – возмущается адвокат. В деле есть документы, которые это подтверждают. Так, «Гринпис» «высоко оценил ее вклад в борьбу за спасение Утриша, а православное общество «Даниловцы» подтвердило, что Маша занималась рисованием с психически больными детьми, и дало ей положительную характеристику».