Глава первая СЕВЕРНЫЙ УРАЛ — РОДИНА ПОПОВА

Глава первая

СЕВЕРНЫЙ УРАЛ — РОДИНА ПОПОВА

Отличительной чертой русской культуры XIX века является широкое распространение ее в разных, даже самых отдаленных областях нашей страны. Значительно расширилась система народного образования. Созданные еще в XVIII столетии университеты и другие высшие учебные заведения обусловили появление высококвалифицированной интеллигенции, оказавшей благотворное влияние на все сферы общественной жизни.

Знакомство с биографиями выдающихся деятелей отечественной культуры XIX века показывает, что значительное число их вышло не из аристократии, а из народа. Это особенно относится к той части русской интеллигенции, которая проявила себя на поприще науки. Замечательно при этом то, что на общественную арену выступили выходцы с далеких окраин. Можно было бы назвать немало видных деятелей науки и культуры, которые родились и выросли в глухих местах и собственным трудом, без посторонней помощи проложили себе путь к вершинам знания. Достаточно назвать ученого Д. И. Менделеева, художника В. И. Сурикова, писателя П. П. Ершова, автора сказки «Конек-Горбунок», вошедшей в золотой фонд русской литературы, — все они сибиряки.

В прошлом Сибирью называли не только территорию России, расположенную к востоку от Уральского хребта, но и районы западной части Урала, в том числе и Пермскую губернию. Нас интересует именно этот край, уроженцем которого был изобретатель радио. О родных местах Попова, затерявшихся в лесах и болотах, имеется обширная литература; о них может быть написано больше, чем о многих других замечательных областях России. Это и понятно: Урал со своими подземными сокровищами и лесными богатствами с давних пор снабжал страну металлом и другими полезными ископаемыми. В начале XIX века Вольное экономическое общество предприняло подробное описание различных районов страны. Первыми были изданы описания Астраханской, Казанской и Пермской губерний.

Автор труда о Пермской губернии Н. С. Попов, директор местной гимназии, в предисловии ко второму изданию писал, что хотя описываемая им губерния «не представляет тех приятных плодоносных и всегдашнею весною украшенных мест и предметов, каковые видны в оных полуденных губерниях, однако по богатству своих произведений и по важности своей промышленности гораздо более занимательна, а по величественным исходам своих едва проницаемых сокровищ, непрерывными цепями гор защищаемых, и по своим обширным лесам, изобилующим полезными зверями, несравненно поразительнее как для ума, так и для воображения»[1].

Действительно, Урал вызывал интерес не только своими неисчислимыми экономическими ресурсами — для географов и в особенности для геологов Уральские горы издавна служили объектом глубоких изысканий, привлекая к себе внимание как отечественных, так и выдающихся зарубежных исследователей[2].

Кроме общегражданского административного деления (губерния, уезд, волость), промышленные районы страны объединялись еще в так называемые горнозаводские округа; на Урале они были подведомственны Горному правлению, находившемуся в Екатеринбурге. Начальник правления пользовался правами генерал-губернатора. В его ведении было шесть казенных горнозаводских округов: Екатеринбургский, Златоустовский, Гороблагодатский, Боткинский, Богословский и Пермский, — и сорок шесть частных округов, расположенных в Пермской, Оренбургской, Вологодской, Вятской, Казанской и Самарской губерниях. Наибольшее количество предприятий находилось на территории Пермской губернии.

Город Пермь основан в 1781 году, через шестьдесят лет после основания Екатеринбурга; губернским центром он стал в 1802 году. Но Пермский край играл исключительную роль в истории России задолго до того; в состав русских земель он вошел еще во времена Великого Новгорода. Заметную роль в экономической жизни страны Урал стал играть в XVI веке, когда началась предпринимательская деятельность купцов Строгановых. Начало же широкого развития горнозаводской промышленности относится к XVIII веку, когда Петр I учредил в 1700 году Рудокопный приказ, преобразованный в 1819 году в Берг-коллегию.

Возникнув на Среднем Урале, горнозаводская промышленность продвигалась все дальше на север, внося оживление в необжитые тогда районы. Еще в XVII веке были предприняты поиски полезных ископаемых на территории, составившей впоследствии Верхотурский уезд Пермской губернии[3]. Город Верхотурье возник в XVI веке и долгое время являлся административным центром всего Восточного Урала. В XIX веке после появления крупных промышленных городов Верхотурский уезд занимал территорию северных районов Пермской губернии и был по площади на втором месте (после Чердынского) в губернии. Освоение северной части Верхотурского края началось во второй половине XVIII века, когда на пространстве, составившем впоследствии Богословский горный округ, были найдены железная и медная руды, снабжавшие Петропавловский, Богословский и Николае-Павдинский заводы.

Центром названного округа являлись Богословский завод и селение Турьинские рудники, носящие теперь названия: первый — город Карпинск в честь первого советского президента Академии наук СССР Александра Петровича Карпинского (1846–1936), уроженца этих мест, а второе — город Краснотурьинск[4]. Оба эти города являются теперь крупными промышленными центрами Северного Урала и входят в состав Свердловской области. Этот отдаленный район Урала, относившийся в XVIII–XIX веках к самым северным из промышленных районов не только нашей страны, но и всего мира, примечателен во многих отношениях. Возникнув в пору разгара строительства частных заводов на Урале, Богословский промышленный район ко времени рождения Попова имел уже столетнюю историю, начальный этап которой связан с именем Максима Походяшина[5], типичного представителя уральских заводчиков, наживших на поте и крови крепостных и «вольнонаемных» несметные богатства.

Знаменитый путешественник академик Паллас побывал в этих местах, когда сооружались предприятия Походяшина, и охарактеризовал нечеловеческие условия, в которых жили и трудились рабочие в ту «эпоху первоначального накопления». Вот что писал петербургский академик: «Здешние работники, наемные беглые и крестьяне Чердынского округа, за подушное работающие, страдают в зимнее время, в которое наиболее работа производится, а иногда и в лето скорбутною болезнию, которая рождается частию от мокрой и холодной в странах сих погоды, частию от недостатка свежей пищи, частию от употребления соленых мяс, вялых рыб и пр. Равным образом сугубит зло и употребляемая в рудниках стекающаяся вода, которую работники за неимением поблизости ручья пьют, и которая должна быть весьма металлическа. Одним словом: не проходило ни одной зимы, чтобы здесь многие работники не помирали, а прочие, отделав свою работу (которую, как можно, им усугубляют и продолжают, дабы тем более иметь помощи), возвращаются в свои домы бедны и нездоровы»[6].

Неудивительно, что Походяшин, который вначале был извозчиком, за двадцать-тридцать лет нажил такие капиталы, что после его смерти наследники[7] продали казне завод и прилегающие к нему леса за 2,5 миллиона рублей. Но, как писал историк этого края Н. К. Чупин[8], эта сумма значительно уступала фактической стоимости того, что нажил Походяшин[9]. С тех пор завод с его угодьями стал называться Банковским, так как находился в ведении Государственного ассигнационного банка.

С переходом Богословского завода в руки казны положение в округе стало еще более плачевным. Вследствие бездумного и расточительного управления лихоимцев округ пришел в полный упадок. Горный инженер Д. С. Меньшенин, участвовавший в экспедиции А. Гумбольдта[10], записал: «Богословские заводы, заведенные частным человеком, и рудники, разработанные без правил, сохранили на себе печать нехозяйственного расположения ходов. Надобно иметь большое терпение и любопытство, подстрекаемое любовью к науке, чтобы обойти эту водоотводную штольню, грязную, кривую и низкую»[11].

Положение рабочих оставалось столь же тяжелым, как и при Походяшине. М. Блинов посетил этот край через четверть столетия после Гумбольдта, и вот что ему бросилось в глаза: «Весьма быстрые и необыкновенные перемены погоды и болотистая местность поддерживают местную болезнь здешнего края — зоб, который встречается особенно около Николае-Павдинского завода и достигает иногда значительной величины, представляя что-то вроде хомута; самые же работы при тех же местных условиях… развивают цинготную болезнь и горячки. Грубая пища, часто испорченная, которою должны иногда довольствоваться рабочие, удаленные от своих домов и семейств на промыслы, много способствовала развитию этих болезней… В округе Богословских заводов находится 6 госпиталей на 337 человек; из них главный в Турьинских рудниках на 190 кроватей. В течение десяти лет, с 1845 по 1855 год, вообще в округе было больных 73819 чел., из которых выздоровело 70955, умерло 905. Следовательно, на каждый год приходится больных 7381 чел.»[12].

Богословский округ не был исключением. В тяжелых условиях развивалась промышленность и в других районах, но и, казалось, невыносимые условия не могли подавить созидательное творчество русских людей. Приезжавшие в Россию иностранцы поражались тому, как люди из далеких окраин, выросшие в глуши, быстро осваивали промышленное производство, умело овладевая новыми для них профессиями. Англичанин Т.-У. Аткинсон, путешествовавший в 1840-х годах по Уралу и Алтаю, писал о сметливости русских людей: «Простой русский рабочий по большей части отличается необыкновенной смышленостью и ловкостью. Обыкновенный крестьянин, который прежде нигде не бывал и ничего не видал, кроме своей одинокой избы, нередко внезапно попадает на какой-нибудь машиностроительный завод. Приглядевшись недолго, как работает его сосед, новичок схватывает молоток или пилу и начинает ими работать так же свободно, как будто бы он владел ими всю свою жизнь»[13].

Эти наблюдения согласуются с тем, что записали другие путешественники. Примерно к тому же времени относится экспедиция знаменитого английского геолога Р. И. Мурчисона (1792–1871), которую он предпринял совместно с французским палеонтологом Э. Вернейлем (1805–1873) и русским геологом А. А. Кейзерлингом (1815–1891). Вот что писал Мурчисон в предисловии к основному труду по геологии России[14], характеризуя отличительные черты русского народа: «Если мне придется указать на особенно выдающуюся черту в русском народном характере, то это будет та твердая, не отступающая ни перед какими препятствиями воля, которая на нетерпеливое „вперед“ путешественника всегда весело отвечала всепобеждающим „можно“! Силою этого волшебного слова русские и на Москве-реке и на Неве соорудили памятники, которые могут соперничать с величайшими произведениями древности и новейшего времени. Для такого народа не существует действительных затруднений. Провалился ли мост — через несколько времени, как бы по волшебству, возникал на его месте новый. Натыкались ли путешественники на почти безводную речку — она на их глазах, как бы сверхъестественною силою, делалась судоходною, и они могли спускаться по ней в лодках. Там, где не было им возможности плыть — сильные молодцы, с веселой песней переносили лодки на плечах чрез мели и пороги. В мокроту и сушь, в зной и в стужу никогда не было слышно ропота на их устах, а на все был один ответ: можно!»[15]

Разумеется, для успешного развития материальной культуры, кроме умелых рабочих рук, необходима высококвалифицированная техническая интеллигенция; нужны одаренные инженеры, влюбленные в свое дело. XIX век в России отмечен появлением таких кадров специалистов. Были они и в Богословском округе. Люди этого края надолго запомнили М. И. Протасова, деятельность которого относится к 30–40-м годам XIX века. Начал он с участия в Северной экспедиции, разведывавшей рудные богатства севернее Богословска[16], а впоследствии стал горным начальником этого округа и отдал делу его развития всю свою незаурядную энергию и знания[17].

Позднее на Богословском заводе и Турьинских рудниках работали геологи, горные инженеры и металлурги, получившие высшее образование в столице и прожившие молодые годы в центре общественно-политической жизни страны. Многие из них принадлежали к передовым кругам русской интеллигенции.

Заметную роль в общественной и культурной жизни края наряду с воспитанниками Горного института, старейшего русского высшего технического заведения (основан в 1773 году), играли питомцы Казанского университета, оказавшего мощное влияние на культурный прогресс востока страны. Из потомственной семьи горных инженеров вышел «отец русской геологии» А. П. Карпинский[18], который был на тринадцать лет старше Попова.

На культурное развитие края оказывали влияние не только горные инженеры, но и врачи; среди них были люди, известные своими научными трудами. Некоторые из ученых-врачей, практиковавших на Урале, получили признание не в одной России. Примером тому может служить деятельность проживавшего в Верхотурском уезде П. В. Рудановского (1829–1888), получившего премии Петербургской и Парижской академий наук[19]. В истории промышленного Урала отмечена и роль заводской крепостной интеллигенции[20].

Из ученых — уроженцев Богословского округа — Попов был не первым, кто достиг положения профессора. Об А. П. Карпинском речь шла выше. Еще старше него был известный русский зоолог (а также писатель, сочинявший сказки под псевдонимом Кот-Мурлыка) Н. П. Вагнер (1829–1907), ставший профессором Казанского университета, когда Попову был всего один год. Уроженцем Турьинских рудников был и Н. А. Миславский (1854–1929), который, по словам И. П. Павлова, создал казанскую физиологическую школу[21].

Вагнер и Миславский были сыновьями врачей, занявших известное положение в науке[22]. А. С. Попов был, если можно так сказать, интеллигентом в первом поколении, будучи сыном приходского священника, о котором мы скажем несколько слов в следующей главе. По происхождению Попов был типичным представителем той части русской интеллигенции, которая вошла в историю культуры под названием разночинной. Эта новая социальная сила наиболее ярко проявила себя во второй половине XIX века, занимая одну за другой ключевые позиции в общественно-политической жизни страны. В науку же разночинец вошел еще с середины XVIII столетия. Первые кадры русских ученых, занявших видное положение в Петербургской академии наук, а затем и в Московском университете, вышли из той же социальной среды, что и будущий изобретатель радио.

Родина Попова была богата не только ископаемыми. Почти всю территорию края покрывала тайга. Ко времени рождения изобретателя радио площадь Богословского округа занимала свыше 400 тысяч десятин, из них лесу было 387 тысяч[23]. По территории это был один из самых крупных округов и в то же время наименее людный. В нем, например, было в 15 раз меньше населенных пунктов, чем в Боткинском горнозаводском округе (родина П. И. Чайковского). Находясь вдали от культурных центров — до уездного города Верхотурья было почти 150 километров, а до Екатеринбурга около пятисот, — он был связан с центром уральской промышленности, Богословским трактом, который до постройки в конце XIX века железной дороги играл весьма важную роль в путях сообщения края и оказывал большое влияние на развитие хозяйственной и культурной жизни прилегающих к нему районов. На этом пути лежали такие крупные предприятия Демидовых, как Невьянский и Нижне-Тагильский металлургические заводы[24].

Во всем обширном округе было всего два крупных поселения: Богословский завод, который являлся административным центром, где находился горный начальник со своей канцелярией, и Турьинские рудники, превосходившие более чем в два раза Богословский завод как по количеству домов, так и по числу жителей. В детские годы Попова там было свыше тысячи дворов с населением, превышающим десять тысяч человек. Это был оживленный промышленный поселок, превосходивший по населению многие уездные города России. Кроме пяти рудников, здесь были еще механический и кричный заводы и до сорока действующих золотых приисков[25].

Как на частных, так и на государственных предприятиях до реформы 1861 года работали главным образом крепостные. Основной контингент работавших, кроме приписных к заводам крестьян, составляли так называемые непременные работники[26], или, как их еще называли, «обязательные рабочие», призванные по рекрутскому набору. Кроме того, были и вольнонаемные, содержание которых обходилось в два и даже в три раза дороже[27]. Первых накануне реформы насчитывалось в Богословском округе до 700 человек, вторых — всего 12[28]. Положение резко изменилось к концу 1861 года, когда обязательных рабочих осталось немногим больше 500 человек, а число вольнонаемных увеличилось в 20 раз[29].

Сама организация труда не стимулировала творческого отношения к выполняемой работе. Горный инженер Антипов, обследовавший металлоплавильную промышленность и побывавший на Уральских заводах за год до реформы, писал: «Работа в Турьинских рудниках считается для мастеровых весьма невыгодной, и на нее смотрят рабочие, как на тяжелое ярмо, которое они обязаны нести потому, что составляют принадлежность заводов и не вправе от работы отказываться. В настоящее время все рудничные работы исполняются уроками, причем за известную плату в день (мастеровым от 5 до 8 коп. сер.) рабочий обязан исполнить положенный для его работы урок. Как рабочий усердно ни работай, а более положенного ему жалованья в день он не получит, и только если он недельный урок кончит ранее, тогда пользуется свободой оставшиеся дни. В стране (крае — М. Р.) населенной, где есть большой сбыт разных сырых продуктов на сторону, рабочий рад свободному дню и может с выгодой для себя его употребить, но в Богословском округе, за отсутствием всяких отраслей промышленности, дорогой жизни и отдаленности края, горный промысел составляет почти единственный источник для пропитания, потому если у рабочего и останется немного свободного времени, то некуда ему его с пользой для себя употребить»[30].

На памяти Попова уже не было «обязательных рабочих». Реформа 1861 года коснулась и их, но не сразу. Вначале были освобождены те, которые отработали 20 лет, через год волю получили рабочие с пятнадцатилетним сроком службы, а еще через год — все остальные. После реформы рабочие толпами покидали край, куда их пригнали насильно. Подневольный труд был настолько ненавистен, что большая часть рабочих, несмотря на то, что им оставалось немного до конца двадцатилетнего срока службы, дававшего значительные льготы, бросала всё и уезжала.

«С 1862 г., — писал Н. К. Чупин, — число жителей в Богословском заводе и в селении Турьинских рудников довольно уменьшилось. Было много там мастеровых, взятых из рекрут, либо мастеровых, переселенных из других округов за различные проступки. Кроме того, так как главное управление Уральских заводов имело право перевести каждого мастерового из одного округа в другой, по усмотрению своему, то и переводилось на Богословские заводы немало людей, не уличенных ни в чем предосудительном, но казавшихся ближайшим своим командирам почему-либо неблагонадежными или подозрительными. Такой перевод юридически не считался наказанием, но тем не менее переселяемые смотрели на него, как на ссылку. Понятно, что большая часть этих людей поспешила, при первой возможности, переселиться на родину из края пустынного, бездорожного, с суровым климатом, тяжелым для здоровья (особенно не местному уроженцу), из мест, где земля неплодородна, где нет даже хороших лугов, где хлеб и все почти предметы первой необходимости дороги, где, помимо заводской работы, почти не на что производительно употребить свое время… Говорят, впрочем, что некоторые из выселявшихся на места родины жителей, не найдя и там молочных рек с кисельными берегами, вернулись обратно на Богословские заводы, растратив только передвижениями свое хозяйство»[31].

В корреспонденции А. Орловой из Богословского округа, помещенной в «Пермских губернских ведомостях», говорится о том же. В заметке подчеркивается резкое сокращение населения: «Народонаселение Богословского округа, увеличивавшееся присылкою рекрут, обращаемых в мастеровые и переведенных с других заводов за поступки, нынче вдруг уменьшилось значительно: заводы и многолюдные Турьинские рудники опустели»[32].

«Освобождение» крестьян сопровождалось неслыханной пауперизацией населения. Выразительную картину обнищания в Богословском округе нарисовал академик В. П. Безобразов, обследовавший уральскую промышленность в связи с возникшим вопросом о продаже казенных заводов частным владельцам[33]. «Всеобщее бедственное положение горнозаводского населения после освобождения, — писал он, — и сокращения спроса на рабочие руки со стороны казенных заводов достигло крайней своей степени в Богословском округе; во время моего там пребывания ко мне приходили толпы людей (дряхлых женщин и детей, из которых преимущественно состоит народонаселение, не имевшее средств к выселению) уже не для заявления своих прав на даровой и богадельный провиант, а просто с просьбами о подаянии им милостыни»[34].

Вот и другое свидетельство о тяжелом положении, в котором находились земляки Попова в 1860-х годах. «Много у нас горя и нужд, — писала А. Орлова в цитированной корреспонденции из Богословского округа, — на красный товар (ткани. — М. Р.) нет расходу, одна виноторговля процветает; много домов с этой магнитной вывеской, куда торопится молодой парень-бобыль в красной рубашке с гармонией в руке, окруженный товарищами, пропивать свое жалованье; туда же плетется, покачиваясь, и отец семейства в худом зипуне запить свое горе, чтобы не видеть слез и не слышать упреков жены. Он хочет прийти в полное бессознание настоящего и будущего, денег у него нет, но он утащил платье или шаль жены и надеется заложить его. На другой день босые и оборванные его ребятишки сбирают милостыню и особенно внушают к себе сострадание в холод и ненастье»[35].

Голод и нищета, сводившие безвременно в могилу людей в цветущем возрасте, породили огромное количество беспризорных детей. Их оказалось так много, что в 1868 году в Турьинских рудниках местным властям пришлось открыть детский приют, в котором их обучали ремеслам и грамоте[36]. В этом деле принимал активное участие и отец Попова, который, судя по известным нам данным, не оставался глухим к прогрессивным идеям, охватившим всю Россию.