Глава 4. Душевные порывы поэта и партизана Дениса Давыдова

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4. Душевные порывы поэта и партизана Дениса Давыдова

Денис Васильевич Давыдов в начале войны 1812 года в звании подполковника служил в Ахтырском гусарском полку под командованием полковника Д. В. Васильчикова и находился в авангардных войсках генерал-майора И. В. Васильчикова.

Полк входил в состав 2-й Западной армии князя Багратиона.

Принято считать, что Денис Давыдов был чуть ли не организатором всего партизанского движения в тылу наполеоновской армии. Известный историк Г. В. Тарле даже называет его «главным пионером партизанского движения».

Это не совсем так. Были люди, которые начали партизанить значительно раньше Давыдова, да и сама идея создания партизанских отрядов в тылу у Наполеона принадлежала не ему, а генералу Барклаю-де-Толли.

Как бы то ни было, именно гусар Денис Давыдов стал самым знаменитым ныне русским героем-партизаном 1812 года. И партизанил он отлично, стал полковником, а потом, уже в боях под Парижем, он вместе со своими кавалеристами прорвался к французской батарее и, изрубив прислугу, захватил вражеские пушки. За этот подвиг Давыдову присвоили чин генерал-майора.

«Всякий, кто знавал близко Дениса Васильевича, не мог не любить его пламенной, рыцарской и поэтической души, ума острого, проницательного и соединенного с каким-то воинским простодушием. В беседе он был отменно любезен, остроумен, всегда весел и вполне оригинален. Редко можно было встретить человека более увлекательного и, можно сказать, более очаровательного в беседе и в своих письмах. <.> Поражая и увлекая собеседников, он всегда умел находить весьма меткие выражения для своих мнений и мыслей. Поэт в душе, одаренный пламенным воображением, он вместе с тем отличался особенной любовью к труду и основательным изучением предмета, чем редко отличаются поэты. Из острых слов и замечаний Дениса Васильевича можно было бы составить любопытную книгу».

Но в личной жизни Давыдов, как ни странно, вовсе не был таким лихим и непобедимым, как на поле боя.

В первый раз он по-настоящему влюбился уже после войны, и его избранницей стала Аглая Антоновна, урожденная Аглая-Анжелика-Габриель де Грамон, родившаяся в 1787 году. Но к моменту их знакомства она уже была замужем за его двоюродным братом — Александром Львовичем Давыдовым, который был и сводным братом еще одного героя войны 1812 года генерала Н. Н. Раевского.

Александр Львович тоже участвовал в войне 1812 года, стал полковником Кавалергардского полка, ав 1815 году — генерал-майором в отставке.

Аглая Антоновна особой строгостью нравов не отличалась. Вот что писал о ней один из современников: «Весьма хорошенькая, ветреная и кокетливая, как настоящая француженка, искала в шуме развлечений средства не умереть со скуки в варварской России. Она в Каменке была магнитом, привлекавшим к себе железных деятелей Александровского времени. От главнокомандующих до корнетов все жило и ликовало в Каменке, но — главное — умирало у ног прелестной Аглаи».

«Прелестная Аглая» безраздельно царила посреди многолюдного общества, собиравшегося на лето в Каменке, имении матери Александра Львовича Давыдова в Киевской губернии.

Биограф Дениса Давыдова Г. В. Серебряков пишет: «Вся женская половина каменских гостей <.> не уставала восторгаться (конечно, далеко не всегда искренне) очарованием, изящностью и прочими достоинствами <.> француженки. Мужская же половина, тоже вполне естественно, без различия возрастов и званий цвела сладкими улыбками, устремляя вожделенные и пылкие взоры на восхитительную Аглаю Антоновну, кипела затаенной ревностью и соперничеством и, судя по всему, была от нее без ума в полном своем составе. К своему удивлению, и Денис Давыдов очень скоро почувствовал, что и он среди прочих обожателей отнюдь не исключение».

Аглая Антоновна была дочерью французского эмигранта-роялиста герцога Антуана де Грамона. Эмигрировав в Англию, этот человек служил в 10_м гусарском полку, а во Францию вернулся лишь в 1814 году, уже после падения Наполеона, ярым врагом которого он себя считал. Отметим, что герцог тут же стал пэром Франции и генералом, а в 1815 году он голосовал за расстрел арестованного после поражения при Ватерлоо наполеоновского маршала Нея.

Таким образом, если говорить о его дочери, то в ее жилах текла кровь знаменитого «донжуана» и одного из самых блестящих кавалеров королевской Франции. И тут нужно отдать должное Аглае Антоновне: безрассудно-кокетливая и изнеженная всеобщим вниманием, она не изменила галантным традициям своих предков.

Когда Дениса Васильевича и Аглаю Антоновну познакомили, последняя воскликнула:

— Боже мой, какой героический у меня кузен! Но мне сказали, что вы еще и поэт. Это так романтично!

После этого Аглая Антоновна не упускала случая выказать Денису Васильевичу свое особое расположение, и он, что называется, «поплыл», ощутив в своей душе упоительный восторг близкой любви. До нее и в самом деле было рукой подать, тем более что «прелестная Аглая» выглядела совсем не строгой женщиной.

Они много гуляли вместе, он сочинял ей стихи, а она со смехом говорила, что теперь чувствует себя в неоплатном долгу перед ним, так как он обессмертил ее имя.

Пробыв в гостеприимной Каменке около недели, Денис Васильевич снова отбыл в армию. И можно предположить, как же не хотелось ему тогда уезжать.

//__ * * * __//

Александр Львович Давыдов славился гастрономическими талантами и нечеловеческим аппетитом. А. С. Пушкин даже сравнивал его с Фальстафом, комическим персонажем произведений Шекспира.

Он писал: «В молодости моей случай сблизил меня с человеком, в коем природа, казалось, желая подражать Шекспиру, повторила его гениальное создание. *** был хвастлив, неглуп, забавен, без всяких правил, слезлив и толст. Одно обстоятельство придавало ему прелесть оригинальную: он был женат. Шекспир не успел женить своего холостяка. Фальстаф умер у своих приятельниц, не успев быть ни рогатым супругом, ни отцом семейства; сколько сцен, потерянных для кисти Шекспира!»

Считается, что у Пушкина в 1820 году был роман (очередное романтическое увлечение) с Аглаей Антоновной, и он, пожалуй, слишком зло, рассказал о нем в своем стихотворении «Кокетке». Вот оно:

И вы поверить мне могли,

Как простодушная Аньеса?

В каком романе вы нашли,

Чтоб умер от любви повеса?

Послушайте: вам тридцать лет,

Да, тридцать лет — не многим боле.

Мне за двадцать; я видел свет,

Кружился долго в нем на воле;

Уж клятвы, слезы мне смешны;

Проказы утомить успели;

Вам также с вашей стороны

Измены, верно, надоели;

Остепенясь, мы охладели,

Некстати нам учиться вновь.

Мы знаем: вечная любовь

Живет едва ли три недели.

С начала были мы друзья,

Но скука, случай, муж ревнивый.

Безумным притворился я,

И притворились вы стыдливой,

Мы поклялись. потом. увы!

Потом забыли клятву нашу;

Клеона полюбили вы,

А я наперсницу Наташу.

Мы разошлись; до этих пор

Все хорошо, благопристойно,

Могли б мы жить без дальних ссор

Опять и дружно и спокойно;

Но нет! сегодня поутру

Вы вдруг в трагическом жару

Седую воскресили древность —

Вы проповедуете вновь

Покойных рыцарей любовь,

Учтивый жар, и грусть, и ревность.

Помилуйте — нет, право нет.

Я не дитя, хоть и поэт.

Когда мы клонимся к закату,

Оставим юный пыл страстей —

Вы старшей дочери своей,

Я своему меньшому брату:

Им можно с жизнию шалить

И слезы впредь себе готовить;

Еще пристало им любить,

А нам уже пора злословить.

Естественно, Аглая Антоновна не простила Пушкину этих рифмованных колкостей. Во всяком случае, Иван Петрович Липранди[9], кишиневский друг Пушкина, навестивший семейство Давыдовых в 1822 году в Санкт_ Петербурге, в своем «Дневнике» заметил, что «жена Давыдова в это время не очень благоволила к Александру Сергеевичу, и ей, видимо, было неприятно, когда муж ее с большим участием о нем расспрашивал».

После смерти Александра Львовича в 1833 году Аглая Антоновна уехала с детьми за границу и там вторично вышла замуж за героя войны 1812 года французского генерала Себастиани, графа де Ла Порта.

Этот человек, как и Наполеон, был корсиканцем. Участвуя в походе в Россию, он командовал кавалерийской дивизией, а потом и всем 2_м кавалерийским корпусом, потерявшим всех своих командиров в Бородинском сражении.

Себастьяни одним из первых вошел в Москву, пережил все тяготы отступления, был тяжело ранен под Лейпцигом, а после падения Наполеона вышел в отставку и уехал за границу. Лишь в 1816 году он вернулся во Францию. После Июльской революции 1830 года он занимал министерские посты, был послом в Неаполе и Лондоне, а в 1840 году был произведен в маршалы.

//__ * * * __//

Д. В. Давыдов, чувствуя огромный запас нерастраченных душевных сил, после Аглаи Антоновны влюбился в молодую балерину Татьяну Ивановну Иванову.

Она родилась в 1800 году и была одной из первых профессиональных танцовщиц московского балета.

Несмотря на то что Денис Васильевич часами стоял под окнами балетного класса, она тоже вышла замуж не за него, а за своего балетмейстера. Точнее, это был молодой балетный артист Петербургской императорской труппы Адам Павлович Глушковский, которого направили в Москву для усиления московской труппы.

Но война 1812 года нарушила все театральные планы. Артисты вместе с училищем были эвакуированы и вернулись в Москву лишь в 1813 году. Уничтоженная пожаром Москва представляла собой ужасное зрелище, многие москвичи остались без жилья, и здания Арбатского театра, в котором ранее танцевала балерина Татьяна Иванова, больше не существовало.

Она считалась одной из самых красивых девушек Москвы, и влюбленный Денис Васильевич Давыдов, как водится, посвящал ей стихи. Но все было напрасно.

Биограф Дениса Давыдова F. В. Серебряков рассказывает об этом романе так: «С Танюшей Ивановой отношения у Давыдова в эту пору проистекали весьма сложно. С нею он почти не виделся. <.> Видимо, в пику ему, как сказывали, Танюша начала выказывать явную благосклонность хлыщеватому балетмейстеру-поляку Адаму Глушковскому, давно за ней увивавшемуся. В результате страдали оба — и Денис, и Татьяна, и выхода из этого двойственного состояния покуда не виделось».

А потом военные дела позвали Дениса Васильевича в родной полк. Он оставил Татьяне пылкое и весьма сумбурное послание, а после этого, не жалея коня, помчался в сторону западной границы.

В августе 1814 годатеатральные спектакли возобновились, но играть вынуждены были где придется — чаще всего в арендованных помещениях, например во флигеле Пашковского дома (этот зал получил название Театр на Моховой) или в усадьбе графа C. С. Апраксина на Знаменке.

Следует отметить, что Адам Глушковский сразу обратил свой взор на красавицу Иванову, которая с 1814 года уже выходила на сцену в небольших партиях. А в 1816 году балерина стала Татьяной Глушковской. Ради этого, между прочим, жениху пришлось перейти из католичества в православие. К этому времени он уже получил серьезную травму и не мог больше танцевать на прежнем уровне, полностью перейдя в балетмейстеры-постановщики.

Денис Васильевич Давыдов очень сильно переживал, когда узнал об этой свадьбе.

В январе 1825 года представлением «Торжество муз» открылось новое театральное здание — Большой театр, и московская императорская труппа обрела наконец постоянное помещение. В этом театре Татьяна Глушковская стала «звездой». Но, как известно, карьера балетной артистки коротка, и в 1834 году она ушла со сцены.

//__ * * * __//

А 32-летний Д. В. Давыдов, проходя в 1816 году службу под Киевом, в очередной раз влюбился. Теперь его избранницей стала киевская племянница Раевских Елизавета Антоновна Злотницкая.

Лиза была дочерью генерала Антона Казимировича Злотницкого и служила в Киеве украшением всего местного общества, свободно вступая в беседы и выражая порой весьма тонкие мысли.

Не обратить на нее внимания Денис Васильевич не мог. Более того, очень скоро он оказался не на шутку увлечен Елизаветой Злотницкой.

У Г. В. Серебрякова по этому поводу читаем: «В дивизию ему пришлось отправить ходатайство об отпуске, которое начальство хотя и без особого энтузиазма, но все же уважило. О своей московской Терпсихоре он теперь почти не вспоминал, тем более что брат Левушка известил его из Первопрестольной о только что состоявшемся замужестве Танюши Ивановой, которая ныне, как и следовало ожидать, носила фамилию Глушковской».

Лиза была молода и очень хороша собой. У нее были волнистые редкого пепельного цвета волосы, тонкие черты лица и большие серые глаза, все это в сочетании с добродушной и открытой улыбкой делало ее такой привлекательной, что Денис Васильевич сразу же понял, что пленен. На этот раз — окончательно и бесповоротно. Во всяком случае, так ему казалось, тем более что он уже не видел никаких препятствий своему стремлению открыться новому чувству.

Ей он тоже писал стихи, очень много стихов.

Вот одно из них, «Неверной», написанное в 1817 году:

Неужто думаете вы,

Что я слезами обливаюсь,

Как бешеный кричу: увы!

И от измены изменяюсь?

Я тот же атеист в любви,

Как был и буду, уверяю;

И чем рвать волосы свои,

Я ваши — к вам же отсылаю.

А чтоб впоследствии не быть

Перед наследником в ответе,

Все ваши клятвы век любить —

Ему послал по эстафете.

Простите! Право, виноват!

Но если б знали, как я рад

Моей отставке благодатной!

Теперь спокойно ночи сплю,

Спокойно ем, спокойно пью

И посреди собратьи ратной

Вновь славу и вино пою.

Чем чахнуть от любви унылой,

Ах, что здоровей может быть,

Как подписать отставку милой

Или отставку получить!

А вот фрагмент еще одного стихотворения Дениса Васильевича, «Элегии VII» того же года:

Пусть шумная волна навеки поглощает

Стихи, которыми я Лизу прославлял!..

Но нет! Изменницу весь мир давно узнал, —

Бессмертие ее уделом остается:

Забудут, что покой я ею потерял,

И до конца веков, средь плесков и похвал,

Неверной имя пронесется!

Так, ранее преимущественно военная Муза поэта сейчас в изящных строках Давыдова приобрела чувство ревнивой досады. Явно, отношения Дениса Васильевича с Злотницкой, что называется, не сложились. Вот и отводил он израненную душу в своих элегиях.

А произошло следующее. Они познакомились в начале 1816 года в доме Раевских на Александровской улице. Лизе в тот момент было семнадцать лет. А Давыдову почти вдвое больше, и он уже имел чин генерал-майора.

Жизнерадостная девушка очень понравилась свежеиспеченному генералу, однако одного этого в те времена было мало. Нужны были еще и средства для обеспечения будущей семейной жизни, а они-то у Давыдова как раз отсутствовали. В результате друзья и покровители стали хлопотать о денежном пожаловании, назначаемом императором за военные заслуги особо нуждающимся лицам.

В самом деле, Лиза представлялась идеальной партией для вернувшегося с войны молодого генерала. Семья почтенная, генерал Злотницкий всем известен своим благородством. Правда, большого приданого ждать не приходилось, но на этот-то случай и можно было попытаться получить что-то от императора.

Окрыленный этой идеей, видевшейся вполне реальной, Денис Васильевич начал всерьез задумываться о женитьбе. Дальше — больше, он сделал своей возлюбленной официальное предложение, и оно было с благосклонностью принято. Но при этом непременным условием родителей Лизы было пожелание, чтобы жених «исхлопотал у государя казенное имение в аренду».

После этого Денис Васильевич уехал в Санкт-Петербург. Уехал, как мы понимаем, хлопотать, а это был вопрос не одного-двух дней.

В этом непростом деле ему очень помог В. А. Жуковский, который Давыдова просто обожал. Следуя его совету, а также указаниям генерала Н. Н. Раевского, Давыдов написал прошение на имя императора Александра о предоставлении ему казенной аренды. Главный довод — «в связи с предстоящею женитьбою».

Но письмо царю не стали посылать напрямую, а передали многоопытному в подобных делах князю Петру Михайловичу Волконскому, моля его посодействовать в этом деликатном предприятии.

Как ни странно, ответ пришел достаточно быстро. В полученном письме из генерального штаба говорилось:

«Милостивый государь мой, Денис Васильевич!

Извещаю Ваше Превосходительство, что я докладывал государю императору о пожаловании вам аренды, и Его Величество соизволил отозваться, что оная вам назначена будет по событии ваших предположений, об окончании коих прошу меня уведомить.

Генерал-адъютант князь Волконский».

И точно, очень скоро генерал-майору Д. В. Давыдову было предоставлено в аренду казенное имение Балты, приносившее 6000 рублей в год.

Это была победа! Теперь оставалось только купить на назначенное денежное пожалование свадебные подарки, что и было незамедлительно сделано. После этого уставший, но вполне счастливый Денис Васильевич спешно выехал в Киев, прибыв туда 3 января 1817 года.

И вот тут-то он и получил от Судьбы новый удар. Да такой, что не каждый и выдержал бы.

Дело в том, что пока он хлопотал в Санкт-Петербурге, Лиза Злотницкая увлеклась совсем другим человеком. Проще говоря, легкомысленная молодая красавица предпочла ему князя Петра Алексеевича Голицына, за которого позже и вышла замуж, родив трех сыновей и дочь.

Князь был известный картежник и кутила, к тому же его недавно выгнали из гвардии за какие-то непонятные дела. Но он был необычайно красив и обходителен. В результате Д. В. Давыдову был дан отказ, причем Лиза даже не пожелала с ним увидеться, передав свой «приговор» через отца.

Биограф Дениса Давыдова Г. В. Серебряков пишет: «Судьба совершенно неожиданно вновь обрушила на него свою тяжелую размашистую длань. Все его хлопоты, волнения и радостные ожидания, связанные с предстоящей женитьбой, вдруг в одночасье смешались, спутались и рухнули куда-то в разверзшуюся и пугающую холодною пустотою бездну души.

За несколько месяцев, в течение которых он не видел невесту, все, как оказалось, решительно переменилось. Лиза Злотницкая встретила на одном из домашних вечеров объявившегося в Киеве известного столичного бонвивана, картежника и кутилу князя Петра Голицына, удаленного из гвардии за какие-то скандальные неблаговидные дела, увлеклась холеным и пустым красавцем и окончательно потеряла голову. О своем женихе генерале Давыдове она и слушать более не хотела. От слова, данного ему, Лиза через отца своего отказалась наотрез, и брачный контракттем самым был расстроен полностью.

Давыдов поначалу, как говорится, рвал и метал, порывался даже вызвать своего обидчика на дуэль, а потом поостыл и одумался. При чем здесь был этот хлыщ и мот князь Голицын, ежели сама Лиза оказала ему предпочтение? А она, в конце концов, вольна решать свою судьбу. И ничего тут не поделаешь.

Давыдов тяжело переживал случившееся. Для него оно усугублялось еще и проклятой казенной арендой, о которой он так настоятельно хлопотал. Теперь волей-неволей выходило, что он ввел в заблуждение своей мнимою женитьбой и искренне помогавших ему друзей, и самого царя.

Как ни горько было, но пришлось писать извинительные письма и прошения об отказе от аренды в связи с расстроившейся свадьбой. Впрочем, надо отдать должное государю, на этот раз он проявил не очень свойственное ему великодушие: явив милость известному поэту и боевому генералу, он не стал его оной лишать — аренда была Давыдову оставлена».

//__ * * * __//

Итак, Лиза стала княгиней Голицыной. Очередная любовь внезапно отцвела, и чувствительному сердцу нашего «атеиста в любви» была нанесена кровавая рана. Денис Васильевич долго и очень тяжело переживал случившееся. Все, кто его знал, говорили, что он был «одарен от природы огромным самолюбием». И из-за этого теперь его охватила такая тоска, что он не в силах был скрывать ее от окружающих. Естественно, все друзья бросились спасать его и для этого «подстроили» ему встречу с Софьей Чирковой, дочерью покойного генерал-майора суворовской эпохи Николая Александровича Чиркова.

Зимой Софья со своей матерью жила в Москве, а лето проводила в симбирском имении. Она была по тем временам уже в зрелом возрасте — 24 года. Но друзья Дениса Васильевича наперебой ее нахваливали, утверждая, что она мила, добра, скромна, рассудительна.

Говорили весьма убедительно, и наш герой решился. Тем более что ему уже было 35 лет. И все уже шло к свадьбе, но в последний момент дело вновь чуть не расстроилось. Дело в том, что мать невесты Елизавета Петровна (в девичестве Татищева), узнав про давыдовские «зачашные песни», в которых он воспевал озорство и молодечество, дуэли и волокитство, утверждая, что гусар — «пиров и битвы гражданин», велела отказать «такому жениху».

Сейчас это выглядит удивительно, но в те времена стихи Давыдова «приобрели ему необыкновенную популярность в армии, но, к несчастью, это вселило в некоторых лицах убеждение, что Денис Васильевич, прославляя образ жизни старых гусар, весьма склонен к пьянству. Однажды Великий князь Константин Павлович сказал А. П. Ермолову: “Твой брат Денис — пьяница”, что вызвало следующий ответ Ермолова: “Нисколько, Ваше Высочество, я пожертвовал бы половиною моего состояния, чтобы укрыть его от несправедливых обвинений”».

Если даже брат императора не мог провести границу между стихотворным образом и реальным человеком, то что же говорить о Елизавете Петровне Чирковой.

Друзья ее покойного мужа еле сумели уговорить возмущенную женщину, объяснив, что генерал Давыдов — человек вполне приличный, пьет мало и в карты не играет, а все эти «пьянки и гулянки» — это лишь стихи. Образы. Метафоры. Кипение страстей и буйство молодой жизненной энергии, с чем сейчас, в мирное время, давно покончено.

В результате 13 апреля 1819 года Денис Васильевич все же благополучно обвенчался с Софьей Николаевной.

Биограф Дениса Давыдова А. С. Барков пишет: «С этой обаятельной, кроткой и добродушной девушкой из дворянской семьи его познакомила сестра Сашенька в доме Бегичевых. По этому весьма важному поводу, должному круто изменить всю его прежнюю ухарскую и кочевую жизнь, Давыдов написал шутливое и озорное стихотворение, назвав его “Решительный вечер”.

Сегодня вечером увижусь я с тобою,

Сегодня вечером решится жребий мой.

Сегодня получу желаемое мною —

Иль абшид[10] на покой!

А завтра — черт возьми! — как зюзя натянуся,

На тройке ухарской стрелою полечу;

Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,

И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!

В приданое молодым было отдано село Верхняя Маза и винокуренный завод под Бузулуком в Оренбургской губернии».

После свадьбы Денис Васильевич сообщал своему другу П. А. Вяземскому: «Так долго не писал, потому что долго женихался, потом свадьба, потом вояж в Кременчуг и в Екатеринослав на смотры. Но едва приехал домой, как бросился писать друзьям, из которых ты во главе колонны. Что тебе сказать про себя? Я счастлив! Люблю жену всякий день все более, продолжаю служить и буду служить век, несмотря на привязанность к жене милой и доброй, зарыт в бумагах и книгах, пишу, но стихи оставил! Нет поэзии в безмятежной и блаженной жизни».

В свою очередь, Петр Андреевич дает очень меткий портретДавыдова той поры: «Денис и в зрелости лет, и когда уже вступил в семейную жизнь сохранил до кончины изумительную молодость сердца и нрава. Веселость его была прилипчива и увлекательна. Он был душою и пламенем дружеских бесед: мастер был говорить и рассказывать. Особенно дивился я той неиссякаемой струе живости и веселости, когда он приезжал в Петербург, и мы виделись с ним. <.> Мы все в Петербурге более или менее старообразны и однообразны. Он всем духом и складом ума был моложав».

Хотя Денис Васильевич и утверждал, что «продолжает служить и будет служить век», вскоре после свадьбы он начал задумываться об отставке. Связано это было с тем, что Софья начала рожать ему детей, и ему захотелось находиться дома, возле тех, кто был ему дорог. Для начала он то и дело сказывался больным и уходил в многомесячные отпуска. Удивительно, но даже Кавказская война, куда он был направлен служить под началом своего двоюродного брата генерала А. П. Ермолова, его не увлекла. В результате он пробыл в действующей армии всего два месяца, а затем уговорил Ермолова отпустить его в шестинедельный отпуск «для поправки здоровья».

Понятно, что здоровье — это была лишь отговорка. Заехав для проформы на минеральные воды, он тут же полетел домой, где его ждала беременная в очередной раз Софья.

С этого времени началась новая полоса его жизни. Он занимался семьей, хозяйством, охотой, хлопотал за бывших сослуживцев.

//__ * * * __//

Всего от этого брака на свет появилось пять сыновей и четыре дочери. Сыновей звали Василий, Николай, Денис, Ахилл и Вадим, дочерей — Юлия, Мария, Екатерина и Софья.

Когда сыновья подросли, Денис Васильевич повез их в Северную столицу, где Василий, родившийся в 1822 году, стал юнкером гвардейской артиллерии, а Николай, родившийся тремя годами позже, — воспитанником училища правоведения.

Василий Давыдов станет гвардии штабс-капитаном, а Николай Давыдов — штабс-капитаном (он женится на Софье Петровне Бестужевой).

Но самым знаменитым окажется младший сын — Вадим Денисович Давыдов, родившийся в 1832 году. В 1876 году он получит чин генерал-майора, будет назначен командиром бригады 3-й пехотной дивизии, однако состояние здоровья через год заставит его уйти со службы и выйти в запас.

Из дочерей известной будет Юлия Денисовна Давыдова (Засецкая), родившаяся в 1835 году. Она станет благотворительницей и переводчицей религиозной литературы. Ей доведется перейти в протестантизм и заниматься активной миссионерской деятельностью. В частности, она откроет первый в Санкт-Петербурге ночлежный дом. А в середине 1880 года она уедет из России в Париж и перед смертью завещает не перевозить ее тела в Россию, чтобы не быть похороненной по православному обряду.

//__ * * * __//

Софья Николаевна оказалась любящей и строгой матерью, очень хорошей хранительницей домашнего очага и врачевательницей физических и душевных ран Дениса Васильевича.

Как сказано в «Известии о жизни Д. В. Давыдова», «будучи уволен в отпуск в 1820 году с оставлением по кавалерии, он 14 ноября 1823 года вышел за болезнью в чистую отставку. Причинами отставки были нелюбовь его к фронтовой службе в мирное время и семейные обстоятельства».

Выйдя в отставку, Денис Васильевич вместе с семьей поселился в селе Верхняя Маза Симбирской губернии, где прожил последние десять лет своей жизни. Имение это находилось в 170 верстах от губернского центра. Там было тихо и спокойно. Но деятельная натура Дениса Васильевича не позволяла ему отдыхать. С присущей ему горячностью он занялся обустройством усадьбы и разведением скаковых лошадей. А еще он продолжил заниматься творчеством, вел обширную переписку сА. С. Пушкиным, В. А. Жуковским и другими известными людьми. Иногда он выбирался в Симбирск.

Выписывал книги из-за границы. Охотился. Построил винокуренный завод, обустроил красивый пруд и т. д. Одним словом, отставной генерал жил в свое полное удовольствие, пользуясь «всеми наслаждениями мирной, уединенной и семейственной жизни».

Не забывал он и своих боевых товарищей. В частности, главным делом последних лет его жизни стала идея перенесения праха покойного князя П. И. Багратиона из мало кому известного имения Симы Владимирской губернии в Александро-Невскую лавру в Санкт-Петербурге или на Бородинское поле. По этому поводу Денис Васильевич подал запрос в военное ведомство и получил благосклонный ответ императора Николая I. На него даже была возложена высокая честь начальствовать во всей этой церемонии.

Но этим благородным планам не суждено было осуществиться — 22 апреля (4 мая) 1839 года Денис Васильевич скончался от апоплексического удара. Ему было всего 54 года.

Софья Николаевна, благодаря своему твердому и волевому характеру, добилась разрешения императора на захоронение мужа на кладбище Новодевичьего монастыря. Говорят, что всю дорогу до Москвы она шла за гробом пешком.

Похороны в Москве состоялись 22 июня 1839 года — в тот самый день, когда древняя столица провожала прах Багратиона на Бородинское поле.

//__ * * * __//

С начала 40_х годов XIX века Департамент уделов, ведавший казенными землями и их передачей в собственность императорской фамилии, начал активно обращаться к Софье Николаевне Давыдовой с предложением выкупить у нее имение в Верхней Мазе. Она вроде бы согласилась, но все тянула с окончательным решением — слишком уж свежи были воспоминания о муже и об их совместной жизни в этом месте. А в мае 1846 года она написала царскому чиновнику П. П. Каблукову: «Объявить честь имею, что обстоятельства заставили меня сверх ожидания переменить мое предположение <.> Решилась я изменить мое намерение и извещаю Вас, Милостивый государь, усердно прошу довести до Вашего начальства, представленные же от меня на то именные крепостные акты с тремя планами к межевым книгам сделать одолжение приказать их возвратить».

Так этот вопрос был закрыт навсегда. Более того, она и сыновьям наказала при ее жизни не продавать и не закладывать это имение.

Софья Николаевна умерла в 1880 году, пережив мужа почти на сорок лет. Она была погребена рядом с Денисом Васильевичем на кладбище Новодевичьего монастыря в Москве.

//__ * * * __//

На этом, казалось бы, можно было бы и закончить историю личной жизни героя войны 1812 года Дениса Васильевича Давыдова, но в ней имел место еще один эпизод, умолчать о котором невозможно.

Дело в том, что в 1831 году Д. В. Давыдов поехал в Пензенскую губернию навестить своего боевого соратника по партизанской войне Дмитрия Алексеевича Бекетова. И вот там-то «счастливый супруг, всеми уважаемый и любимый в обществе», вдруг без памяти влюбился в племянницу Бекетова 23_летнюю Евгению Дмитриевну Золотареву.

Что это было? Подтверждение известной народной мудрости о «седине в бороду» и «бесе в ребро»? Помутнение рассудка? Бурная осень не до конца реализованного либидо старого гусара? Запоздалое прозрение «атеиста в любви»?

А ведь он был на 27 лет старше ее. И очень любил свою семью. Но при этом он ничего не мог с собой поделать. И скрыть страстный роман тоже не получилось.

Он продолжался три года. А потом Евгения Дмитриевна вышла замуж за первого попавшегося мужчину, а Денис Васильевич вернулся в семью. И, слава богу, что мудрая Софья Николаевна не стала делать из этого большую проблему.

Биограф Дениса Давыдова А. С. Барков описывает Евгению следующим образом: «Начитанная и музыкально одаренная девушка недавно окончила пансион в Пензе. Она любила поэзию и помнила наизусть много стихов, в том числе и знаменитого партизана, о ратных подвигах которого была наслышана от своего дяди.

С первого взгляда Евгения произвела на Давыдова сильное, неизгладимое впечатление, словно весенняя радость на душу. Девушка эта как бы светилась изнутри каким-то особым, таинственным, необычайно притягательным светом. Лицо ее озаряла кроткая очаровательная улыбка. <.> Судьбе гусара было угодно, чтобы его страстная натура нежданно-негаданно открыла в глухой провинции, в лице Евгении Золотаревой, предмет глубокого восхищения и поклонения».

Надо сказать, что девушка впервые в жизни получила возможность встретиться со столь блестящим и героическим человеком, на которого она смотрела только снизу вверх, благоговея и с трудом находя слова. Таким образом, казалось, что в ее лице сама Судьба послала гусару-поэту выражение глубочайшего восхищения и поклонения.

Интерес оказался обоюдным, ион с первой же встречи обернулся взаимной симпатией. Они стали видеться у друзей, в церкви, в театрах и на балах в Пензе.

Восхищенный девушкой, Денис Васильевич написал своему другу Н. М. Языкову: «Пенза — моя вдохновительница. Холм, на коем лежит этот город, есть мой Парнас с давнего времени; здесь я опять принялся за поэзию».

В самом деле, из него просто хлынул поток лирических стихов, его лучших стихов. Они помечены 1833 и 1834 годами. Вот, например, как он описывал Евгению в четверостишии «Ей»:

В тебе, в тебе одной природа, не искусство,

Ум обольстительный с душевной простотой,

Веселость резвая с мечтательной душой,

И в каждом слове мысль, и в каждом взоре чувство!..

А вот стихотворение, которое он за минуту набросал в ее альбоме:

О, кто, скажи ты мне, кто ты,

Виновница моей мучительной мечты?

Скажи мне, кто же ты? — Мой ангел ли хранитель

Иль злобный гений-разрушитель

Всех радостей моих? — Не знаю, но я твой!

<.>

Но только что во мне твой шорох отзовется,

Я жизни чувствую прилив, я вижу свет,

И возвращается душа, и сердце бьется!..

А вот еще одна запись в альбоме от 25 октября 1834 года:

Я не ропщу. Я вознесен судьбою

Превыше всех! — Я счастлив, я любим!

Приветливость даруется тобою

Соперникам моим.

«Я счастлив, я любим!» Любовь к Евгении Золотаревой стала для Дениса Васильевича великой бедой и одновременно с этим ни с чем не сравнимым счастьем. Обуреваемый страстями, он писал П. А. Вяземскому: «Без шуток, от меня так и брызжет стихами.

Золотарева как будто прорвала заглохший источник <.> Да и есть ли старость для поэта? Я, право, думал, что век сердце не встрепенется и ни один стих из души не вырвется. Золотарева все поставила вверх дном: и сердце забилось, и стихи явились, и теперь даже текут ручьи любви, как сказал Пушкин».

Ему же он признавался: «Последние стихи сам скажу, что хороши, и оттого не посылаю их тебе, что боюсь, как бы они не попали в печать, чего я отнюдь не желаю».

Однако в скором времени «песни любви» Дениса Давыдова все же каким-то образом появились в журналах, да еще с указанием города, где проживала «виновница мучительной мечты» поэта. Денис Васильевич был разгневан и отчитал Вяземского: «Злодей! Что ты со мною делаешь? Зачем же выставлять “Пенза” под моим “Вальсом”? Это уже не в бровь, а в глаз: ты забыл, что я женат, и что стихи писаны не жене. Теперь другой какой-то шут напечатал “И моя звездочка.” — вспышку, которую я печатать не хотел от малого ее достоинства, а также поставил внизу Пенза. Что мне с вами делать? Видно, придется любить прозою и втихомолку. У меня есть много стихов, послал бы тебе, да боюсь, чтобы и они не попали в зеленый шкаф “Библиотеки для чтения”. Вот что вы со мной наделали, или, лучше, — что я сам с собой наделал! <.>

Шутки в сторону, а я под старость чуть было не вспомнил молодые лета мои; этому причина — бродячий еще хмель юности и поэзии внутри человека и черная краска на ней снаружи; я вообразил, что мне еще, по крайней мере, тридцать лет от роду».

Естественно, роман с Евгенией Золотаревой тщательно скрывался от жены, но даже «прокол» с публикациями пензенских стихов не остановил его. Несмотря ни на что, пламенный поэт продолжал слать Евгении любовные признания:

Я вас люблю без страха, опасенья

Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, —

Я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья.

Я вас люблю затем, что это — вы!

Однажды, встретив Золотареву в театре, Денис Васильевич стал умолять ее о встрече. Однако девушка, боясь огласки, отказала ему, и тогда герой 1812 года заверил ее, что умеет хранить тайну и, будучи партизанским командиром, ни разу не выдал врагу ни одного секрета.

Так началась переписка, которая велась ими на французском языке. И Денис Васильевич настолько дал волю своим чувствам, что девушка даже была вынуждена его предостеречь: «Язык вашего письма очень пылок и страстен. Вы заставляете меня трепетать. Зачем вы вкладываете столько чувства в ту полную шарма и романтики дружбу, которая меня так радует?»

На это наш герой ответил: «Вы осмелились предложить мне дружбу?! Но, помилуйте, мой жестокий друг! Любовь, раз возникнув в жизни, никогда потом не уничтожается, не превращается в ничто. Будьте серьезнее хоть раз в жизни! Умоляю вас! Если хотите от меня избавиться, от меня, который удручает вас и который надоедает вам, лучше сразу убейте меня! Не моргнув глазом, воткните в сердце кинжал! И скажите: “Я вас не люблю! Я вас никогда не любила! Все, что было с моей стороны, это просто-напросто обман, которым я забавляюсь”».

У Г. В. Серебрякова, биографа Дениса Давыдова, читаем: «Последний, неистовый и страстный роман Давыдова, конечно, с самого начала был обречен на печальную развязку.

Так он и закончится. Не в силах ничего изменить в их отношениях, они будут рваться друг к другу и понимать, что соединение двух сердец невозможно, будут писать пылкие сбивчивые письма, мучиться разлукой и ревностью. Наконец, Евгения в отчаянии выйдет замуж за немолодого отставного драгунского офицера Василия Осиповича Мацнева. А Денис Васильевич, как говорится в таких случаях, смиренно возвратится в свое твердое семейное лоно».

А. С. Барков, другой биограф Дениса Давыдова, дополняет рассказ: «Встречи Давыдова с Евгенией становились все реже и реже, прекращалась переписка, роман заканчивался. С угасанием светлого и незабвенного, радостного и щемяще мучительного чувства к пензенской красавице Евгении Золотаревой обрывается и бурно всколыхнувшееся вновь поэтическое вдохновение стойкого бойца. Ушла, растворилась любовь, точно луч горячего закатного солнца в осенних сумерках, однако музыка от нее в душе осталась. Сохранилась до последних дней жизни гусара. Музыка хрустальная, поэтическая, подобная песне вольного полевого жаворонка по весне, что льется, не смолкает над полями и лугами до самого вечера где-то высоко-высоко под белоснежными облаками».

Памятью об этом чувстве остался большой цикл стихотворений, из которых буквально «била фонтаном» небесная музыка любви. И многие из этих стихотворений были потом увековечены композиторами в замечательных романсах, известных и в наше время. Пример тому — красивейший романс «Не пробуждай», в котором автор слов, понимая безнадежность своей страсти, с мольбой обращается к самому себе, к своей истерзанной душе:

Не пробуждай, не пробуждай

Моих безумств и исступлений,

И мимолетных сновидений

Не возвращай, не возвращай.

Не повторяй мне имя той,

Которой память — мука жизни,

Как на чужбине песнь отчизны

Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай

Меня забывшие напасти,

Дай отдохнуть тревогам страсти

И ран живых не раздражай.

Иль нет, сорви покров долой,

Мне легче горя своеволье,

Чем ложное холоднокровье,

Чем мой обманчивый покой.

«Пензенские» стихи Дениса Васильевича писатель и литературный критик В. Г.Белинский характеризовал так: «Страсть есть преобладающее чувство в песнях любви Давыдова; но как благородна эта страсть, какой поэзии и грации исполнена она в этих гармонических стихах! Боже мой, какие грациозно-пластические образы!»

Остаток жизни Евгения провела в селах Рузвель и Алексеевка Наровчатского уезда, где ее мужу принадлежали имения.

Д. В. Давыдов уехал в Москву и оттуда с грустью написал своему другу Вяземскому: «Итак, я оставил степи мои надолго. <.> Однако не могу не обратить и мысли и взгляды мои туда, где провел я столько дней счастливых и где осталась вся моя поэзия!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.