41. Новый Рим

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

41. Новый Рим

После освобождения Рима от Максенция в 312 году Константин недолго и нечасто был в Вечном городе. Его чаще можно было встретить в столицах всех четырех префектур, каждая из которых все больше претендовала на роль главного города всей Империи и имела свои объективные и субъективные преимущества.

Для защиты государства от галлов и германцев императору нужно было находиться в Трире (Августе Тревороруме), который откровенно называли «северным Римом». В 317 году император переезжает в Сердику, поскольку сдерживание нашествий готов и сарматов становится более актуальным, оставив Трир на семнадцатилетнего цезаря Криспа. В 324 году, после победы над Лицинием, Константин переезжает в Никомедию, оставив Сердику на семилетнего цезаря Констанция II. Когда не станет Криспа, то Триром и Арлем — южногалльской столицей Империи — будет номинально управлять первый сын Фаусты, восьмилетний Константин II, назначенный в свое время цезарем вместе с Криспом. Разумеется, дети поначалу управляли своими префектурами как носители царственной десницы, ставящие свою подпись под теми документами, на которые укажут взрослые. Не надо также забывать про Медиолан и Аквилею, два города на самом севере Италии, давно конкурирующие и намекающие на роль новой столицы, а также Фессалоники, давно приглянувшиеся Константину. Распыленность единого политического центра Империи была хорошо заметна при Константине, вынужденном мобильно реагировать на новые геополитические вызовы, перемещаясь из одной «столицы» в другую. Если возможно предположить отношение Константина к вопросу о том, где, в конце концов, должна быть столица Римской империи, то можно совершенно точно констатировать два основных, строго взаимосвязанных критерия этой новой дислокации.

Первый критерий — столица не должна быть в Риме, потому что он символизирует все то ветхое, инертное, фригидное начало римской цивилизации, воплощенное в декоративном Сенате и снобистском населении, утративших вкус к великим свершениям настоящего и будущего и живущих только прошлым. У Константина и римлян было принципиально разное понимание смысла римской исторической миссии. По меньшей мере, Константин считал, что смысл Рима в Империи, а римляне считали, что смысл Империи в Риме. В личном отношении Константин не был большим поклонником этого города. Скорее всего, Вечный город многим разочаровал его после победы над Максенцием, а впоследствии там ему пришлось отдать самый жестокий приказ в своей жизни и совершить своими руками самое страшное преступление, поэтому город вызывал негативные ассоциации и хотелось обновления — обновления всей жизни. Наконец, самое главное обоснование необходимости новой столицы проистекало из ее сущностной задачи быть центром нового мира, Новой Римской империи, основанной на ценностях Нового Завета, а не мифической «традиции предков». Поэтому решение перенести столицу с каждым годом все больше созревало у Константина, и оставался только вопрос — куда переносить? Второй критерий — столица должна быть на Востоке Империи. Этот вывод напрашивался сам собой, как только трезвый политической взгляд пробегал по всем опорным точкам государства и видел, что Восток Империи представляет больший интерес, чем все остальные стороны. Действительно, с Запада Империи ничего не угрожало, но на Западе, равным образом, не было ничего интересного. Западные границы Римской империи совпадали с границами континента, за которыми открывался бесконечный океан, ничем не опасный, но и ничем не интересный, и должны пройти еще тысяча двести лет, чтобы это мнение изменилось. С Севера Империи, из Британии, Галлии, Германии, угроза была постоянна, но это была угроза варваров, которые ничего не могли дать Империи, кроме своей физической силы, а оставлять столицу в Трире только для того, чтобы останавливать и окультуривать варваров, было просто неинтересно. Идея перенести столицу на Африканский континент выглядела бы экстравагантно, тем более что там уже существовали римские города-порты «международного значения» — Карфаген, Лептис Магна, Кирена и, наконец, сама Александрия, не уступающая Риму ни в чем-то, а в чем-то даже и превосходящая его, но было два очевидных возражения, в зародыше убивающие эту идею. Во-первых, римляне все-таки мыслили себя европейцами — не в том, конечно, идеологическом смысле, который возникнет в Новое время, а в смысле геополитической идентичности континента, который находится к северу от Средиземного моря и к западу от Эгейского моря и Пропонтиды (Мраморного моря). Исторической антитезой этой античной европейской (грекоримской) идентичности являются не хаотичные варвары, а варвары организованные, то есть такие варварские страны, которые способные оказать сопротивление Европе и даже покорить ее. В Азии это — Персия, в Африке это — Карфаген. И так же как национальное самосознание греков в определенной степени было связано с негативной идеей не быть похожими на Персию, и национальное самосознание римлян заставляло их не быть похожими на Карфаген. Перенести столицу в Африку означало предать собственную идентичность, «сдать Энея на пожертвование Дидоне». Во-вторых, даже если отвлечься от идеологической составляющей этого неприятия, поменять любой город Западной Европы на любой город Северной Африки не было никакого смысла — минусы были бы те же, пришлось все время заниматься сдерживанием местных варваров, то есть берберов и мавров, а плюсов никаких. В общем, Африка даже не рассматривалась. Оставался Восток.

Для античного Запада Восток был бесконечным миром миров, источником постоянной опасности и одновременно объектом постоянного интереса. Единого Востока не было никогда, как не было никогда единой Азии. Европейские люди с каждым новым историческом витком все больше осознавали свою общую идентичность и общие ценности, пусть даже смутно и неуверенно, но определенная интуиция общности у европейцев была всегда. Образованные римляне могли не любить греков, но в конфликте Греции и всех остальных они всегда были за греков. Равным образом образованные греки могли не любить римлян, но в конфликте Рима и всех остальных они всегда были на стороне Рима — во всяком случае, после того очевидного греко-римского культурного синтеза, который произошел во второй половине II века до н. э. В этом смысле очень важно подчеркнуть, что нет Востока и Азии как таковых, как каких-то цивилизационных целостностей, в отличие от Запада и Европы. Можно сказать, что «Восток» — это миф, придуманный Западом, а «Азия» — это миф, придуманный Европой. В этом контексте «Азия» — это все то, что не-Европа, пусть даже внутри самого азиатского космоса есть очень много различий. Но именно этот космос бросал цивилизационный вызов Европе, и столкновение с ним было на памяти у каждого поколения греков и римлян. Крупнейшим представителем Азии со времен зарождения первых греческих полисов была Персидская империя, геополитический наследник Вавилона, гроза всего азиатского пространства от Леванта до Индии.

В 331 году до н. э. Александр Македонский в битве при Гавгамелах положил конец Персии Ахеменидов, но сквозь века эллинистического влияния она возродилась после того, как Ардашир I Папакан, основатель династии Сасанидов, в 226 году победил парфян, объявил себя «шахиншахом» и восстановил Персию. Эпоха Константина пришлась на правление в Персии Шапура II (309–379) — воинственного и хитрого царя, который однажды добьется своего и все-таки отвоюет у Римской империи Армению и часть Месопотамии, а решив, по примеру Лициния, что христиане составляют в его царстве «пятую колонну», станет страшным гонителем Церкви. Константин предвидел эту угрозу и понимал, что мирное сосуществование с такой Персией практически невозможно, а для того, чтобы отражать ее нападения, необходимо иметь основную военную элиту государства в определенной близости к Персии, как был близок Трир к лесам германцев. Кроме персидского фактора, существенное значение имела территория Леванта и Малой Азии, уже более трехсот лет непосредственно подчиненная Риму и прошедшая глубокую эллинизацию и романизацию. Азиатское пространство Римской империи во всех отношениях было интереснее, богаче, культурнее, чем Галлия или Германия, и потеря этих территорий была бы колоссальным цивилизационным поражением для Рима. Наконец, безусловное значение для Константина имела близость со Святой землей, с Иерусалимом, который он сам возродил, исправляя ошибки своих предшественников. Не исключено, что при иных обстоятельствах Константин вообще перенес бы столицу в Палестину, и тот факт, что он этого не сделал, говорит о том, что он все-таки хотел остаться в Европе и понимал очевидную опасность этого предприятия.

Один город уже был готов стать столицей Новой империи исходя из тех критериев, которые мы перечислили, — это Никомедия. Многие ждали такого поворота событий, и никто бы не удивился. Никомедия de facto и de jure была столицей восточной части Империи вот уже сорок лет, здесь был специально отстроенный дворец Диоклетиана, сюда не одно поколение уже вложило очень много средств, этот город был явной антитезой Рима как центр военной и политической активности, как новое лицо Империи, находящееся в непосредственной близости от восточной угрозы. Здесь трудно было расслабиться, в отличие от заснувшего в своем безвременье Рима. Однако Константин отказался от Никомедии как столицы Новой империи, хотя там прошла вся его молодость и сам он уже там обосновался со всем своим двором. Если вынести за скобки тот факт, что Константин для своей столицы нашел лучшее местоположение, чем у Никомедии, то остается вспомнить о ее объективных недостатках, не позволяющих императору остановиться на этом варианте. Во-первых, Никомедия была все-таки достаточно уязвима для сильного азиатского противника, и, вообще, оставаться резиденции власти в Азии было недальновидно. Во-вторых, при всей своей новизне Никомедия уже имела свою историю, и это в гораздо большей степени была история Диоклетиана, Галерия, Максимина Дазы, Аициния, а не Константина. С 304 по 324 год Никомедия была центром антицерковных гонений, а обновление Империи требовало от власти радикально сменить обстановку. Поэтому Никомедия, самый явный претендент на роль новой столице, все-таки не удовлетворяла Константина.

О существовании города Византия Константин, разумеется, знал всегда просто потому, что этот город находился на противоположном от Никомедии берегу пролива Босфора Фракийского, иначе называемого Халкидонским проливом. Греческое слово «боспор» означает «бычий брод», и так обозначали пролив между Херсонесом Таврическим (Крымом) и Таманским полуостровом, называя его Киммерийским Босфором (ныне Керченский пролив). Поэтому мы отличаем от Киммерийского Босфора Фракийский Босфор, разделяющий Европу и Азию в том относительно узком месте, где Пропонтида (Мраморное море) вливается в Понт Эвксинский (Черное море). Если мы посмотрим на карту Пропонтиды, то увидим, что прежде, чем заплыть в нее из Эгейского моря, нужно еще проплыть длинный узкий пролив под названием Геллеспонт (Дарданеллы).

Византий был основан около 660 года до н. э. как колония дорийского полиса Мегары, который в соперничестве со своим родственным соседом Коринфом пытался найти новые удачные места в Средиземноморье для развития торговых форпостов. В греческой мифологии город был основан сыном Посейдона Бизантом, царем Мегар, которому Дельфийский оракул указал поселиться «напротив слепцов». Бизант оплыл Пропонтиду и на европейском берегу увидел очень удобный для жизни треугольный полуостров, почему-то не замеченный поселившимися напротив, в скалистой Азии, жителями Халкидона. Таким образом, миф об основании Византия уже включает в себя представление о его исключительно удобном положении. Полуостров, образованный Пропонтидой и бухтой Хризокерас (Золотой Рог), выдается вперед, и с него можно легко контролировать проход кораблей через Босфор, а сам он при этом неуязвим для азиатских армий, которым в случае нападения придется осаждать его морским путем, что будет практически невозможно, поскольку высокие и толстые стены города сделают его абсолютно недоступным, а постоянная помощь городу с суши измотает азиатов так, что они будут вынуждены покинуть европейский берег. Для военных и торговых судов самого города трудно представить более удобную гавань, чем залив Золотой Рог.

Особенно обратил внимание на это выгодное положение полуострова Константин, когда Лициний чуть не заперся от него в Византии в 324 году. Следовательно, находясь в Византии, столица оставалась в Европе и одновременно контролировала Босфор и его азиатский берег. Что же касается экономических выгод, то они бросаются в глаза: Византий мог быть реальным посредником между двумя континентами, и его жители никогда бы не испытывали дефицита в каких-либо товарах. Вся Европа оставалась в «тылу», а для того, чтобы добраться до Персии, Сирии, Палестины, даже Египта, не говоря уже об Армении или Таврии, требовалось значительно меньше времени и сил, чем раньше. Поэтому уже 8 ноября 324 года, сразу после войны с Лицинием, Константин основал на месте Византия новый город, 11 мая 330 года он был освящен Церковью и провозглашен новой официальной столицей Римской империи с названием Новый Рим. Очень скоро сами римляне, а точнее говоря, на греческий манер, ромеи назвали его Константинополем, то есть городом Константина.

По этому поводу Данте в шестой песни «Рая» вкладывает императору V века Юстиниану следующие слова:

С тех пор как взмыл, послушный Константину,

Орел противу звезд, которым вслед

Он встарь парил за тем, кто взял Лавину,

Господня птица двести с лишним лет

На рубеже Европы пребывала,

Близ гор, с которых облетала свет;

И тень священных крыл распростирала

На мир, который был во власти ей дан,

И там, из длани в длань, к моей ниспала.

(«Божественная комедия», «Рай», VI, 1–9, пер. М. Аозинского)

В этих стихах Данте недвусмысленно намекает на троянскую мотивацию выбора Константина, развивая идею о том, что основание Константинополя было не отрицанием, а развитием все того же «римского мифа». Орел как атрибут Юпитера и символ имперских римских легионов здесь превращается в «Господню птицу», подобно тому как он стал символом Иоанна Богослова. Когда Эней перенес свою столицу в Италию, то орел перелетел вместе с ним, вслед звездам, с востока на запад. Теперь же, «послушный Константину», орел перелетает обратно, против звезд, с запада на восток, и останавливается близ гор, с которых облетал свет, то есть недалеко от Трои. В связи с этим у средневековых мистиков возникла идея о том, что Рим просто вернулся к своей изначальной позиции, отомстив ахейцам и восстановив Трою в районе прежнего места. Осталось только вспомнить, что Констанций I Хлор родился в Дардании (Верхней Мёзии) и миф о возвращении дарданцев полностью «закруглится». Между прочим, Константин сознательно хотел строить новую столицу на месте самой Трои и даже начал возводить в ней новые стены, но, по утверждению историка Созомена, императору во сне был знак искать новое место.

До Константина отношения Рима и Византия складывались не лучшим образом. Город на берегу Босфора стал частью Империи в 74 году до н. э. и ничем особенно не выделялся, а возможность использовать его как крупный форпост Рима никому не приходила в голову. Но в 193 году Византий оказался в оппозиции Септимию Северу, поскольку в его соперничестве за престол поставил на другого кандидата. В итоге Септимий Север целых три года пытался взять город и, когда добился своей цели, уничтожил все его укрепления и лишил торговых привилегий. После этого разгрома со стороны римского император на город мало кто обращал внимание, а сам он был жертвой постоянных варварских набегов. В 258 году город был полностью разрушен готами. Но даже разрушенные стены такого города спасли жизнь Лицинию, и Константин запомнил это преимущество. Теперь Рим сюда вернулся с совершенно противоположным желанием сделать его самым безопасным, самым богатым и самым красивым городом мира, — именно это и произойдет, и до конца падения Византии в 1453 году ни один город Европы не сможет сравниться с ним во всех этих достоинствах.

Когда в 324 году Константин мерил землю для нового города, шествуя во главе землемеров, то на вопрос, когда же он остановится, император ответил: «Пока не остановится Идущий впереди меня». С каждым годом мотивация его действий была все более религиозной. Константин строил не просто новую политическую столицу, он строил новую идеологическую столицу, должную затмить собою все города Империи. Со всего государства сюда свозили лучшие материалы и лучших мастеров, а также многие памятники архитектуры и скульптуры из Афин, Александрии, Рима и других городов, чтобы украшать город как самый великолепный в мире. Историк Иордан писал, что 40 тысяч готов, присланных по договору Константину для борьбы с другими племенами, помогали строить новую столицу. Сухопутную границу города Константин отделил массивной неприступной стеной. В самом городе не должно было быть языческих капищ и амфитеатров с их жестокими играми, но вместо них Константин построил ипподром на 30 тысяч зрителей, основав национальный вид спорта ромеев — гонки на колесницах. Трибуны ипподрома были расписаны в разные цвета, и по этим цветам не только будут называться соответствующие команды наездников, но даже своего рода политические протопартии, которые существовали в ранней Византии по аналогии с римскими оптиматами и популярами. Ипподром украшался скульптурами мифических существ и богов из греко-римской традиции, но, что очень важно отметить, они почти впервые в истории использовались не как предмет культа, а как свидетельство творческих возможностей человека. Для привлечения в новую столицу активных и богатых людей со всей Империи он предоставил жителям Нового Рима существенные экономические привилегии, а большие красивые дома в центре города отдавал аристократам из других городов. Весь город был по образцу Рима разделен на 14 районов, а 2 района располагались за стеной Константина. Более того, в Константинополе был создан собственный Сенат, так что у римского Сената появился прямой коллега. За 25 лет население города возросло до 200 тысяч человек, и новая столица стремительно приближалась к тому, чтобы стать самым большим мегаполисом мира, поэтому уже через полвека император Феодосий продвинет черту города еще дальше и построит новую стену. Интересно, что в границах стены Феодосия Новый Рим также оказался расположен на семи холмах, как и старый.

Константинополь стал своеобразным синтезом двух начал — Рима и Иерусалима, потому что он был не только политической столицей Империи, но и ее духовным центром, предметом настоящего паломничества. Как с настоящего основателя христианской цивилизации, с Константина начинается немыслимое до тех пор, широкое и активное строительство каменных храмов, положивших начало всей европейской церковной архитектуре. Мы помним, что Константин и его мать Елена интенсивно возрождали Иерусалим и строили в нем новые храмы, аналогичная работа развернулась и в Константинополе. На самой высокой точке города Константин построил главный храм Нового Рима, по его замыслу, — храм Двенадцати Апостолов. Облик этого первого храма сохранился в записях Евсевия Кесарийского: «После сего начал он в одноименном себе городе строить храм в память Апостолов, и когда это здание возведено было до несказанной высоты, стены его сверху донизу василевс обложил разноцветно блистающими камнями, а купол, украшенный мелкими углублениями, покрыл весь золотом. Снаружи, вместо черепицы, медь доставляла зданию надежную защиту от дождей, по меди же положена густая позолота, так что блеск ее, при отражении солнечных лучей, был ослепителен даже для отдаленных зрителей, купол вокруг обведен был решетчатым, сделанным из золота и меди барельефом» (Жизнеописание, 4, 58). Не случайно Константин построил первый храм именно в честь Двенадцати Апостолов, потому что сам видел свое призвание в христианском миссионерстве и продолжал начатое ими дело крещения народов. В самом храме он отвел специальное место, где завещал себя похоронить и даже приготовил на этот случай отдельную гробницу. Тем самым все мосты с язычеством великий «наводитель мостов» сжег.

Следующим важнейшим храмом Константинополя стал построенный в 324–337 годах храм Святой Софии (Премудрости Божией). К сожалению, этот храм не раз подвергался стихийному разрушению, и поэтому на его месте император Юстиниан в 537 году возвел самый величественный в мире собор Святой Софии, ставший главным храмом всего мирового православия. Поскольку к этому моменту храм Двенадцати Апостолов сильно обветшал и как будто бы скрылся на фоне грандиозного собора Софии, Юстиниан перестроил его в новый пятикупольный храм Двенадцати Апостолов. Пятикупольный храм Двенадцати Апостолов во время турецкого завоевания был уничтожен, но он стал образцом для церковного строительства во всем православном мире, например, собор Святого Марка в Венеции выстроен по его образцу.

Среди других церквей, построенных Константином, нельзя не отметить храм Святой великомученицы Ирины, возведенный на месте разрушенного храма Афродиты. Именно в этом храме Святой Ирины в 381 году будет II Вселенский Собор, завершивший написание Символа Веры. Как и собор Святой Софии, храм Святой Ирины относительно сохранился до наших дней, но только там теперь музей. Кроме Константинополя и Иерусалима, Константин и его мать Елена также заложили основы церковной архитектуры в самом Риме.

Еще в 312 году Константин закончил строительство огромной базилики на римском форуме, начатой еще Максенцием и ставшей самым большим сооружением в этом месте. Образцом для постройки базилики Максенция — Константина служили термы Каракаллы и Диоклетиана, а ее своды достигали высоты 39 метров. В западной апсиде базилики была поставлена монументальная статуя Константина. Но это было еще светское помещение, к тому же по своему изначальному замыслу предназначенное для поклонения языческим богам. Вслед за своими предшественниками он даже построил в Риме новые термы и уже упомянутую триумфальную арку в честь победы над Максенцием.

В 326 году Елена при своем дворце в Риме, известном как Сессорианский, построила базилику во имя Честного и Животворящего Креста Господня, или Святого Креста Иерусалимского, которая иногда называется Сессорианской базиликой (Basilica Sessoriana), или Еленинской базиликой (Basilica Heleniana). Одним из самых значимых деяний Константина в церковной истории было обретение им в 326 году в Риме мощей казненных здесь при Нероне апостолов Петра и Павла. На месте обретения гробницы апостола Петра на Ватиканском холме Константин построил храм Святого Петра (Basilica di San Pietro), перестроенный в XVI веке в стилистике итальянского Ренессанса и знаменитый во всем мире как символ Ватикана. На месте же обретения гробницы апостола Павла, за стенами города, император построил храм в честь этого «апостола язычников», известный как храм Святого Павла за городскими стенами (Basilica di San Paolo fuori le Mura). Именно Константин также основал самый главный храм и дворец римского епископата, которые ныне обладают тем же статусом в Римско-католической церкви. Одной из самых известных достопримечательностей Рима был дворец богатого семейства Латеранов, который Константин отдал своей жене Фаусте. После ее смерти он передал этот великолепный дворец епископу города Рима, и с тех пор до 1308 года здесь находилась главная резиденция римских пап. В 324 году Константин при Латеранском дворце построил храм Христа Спасителя, и римский епископ (папа) Сильвестр I освятил его. До сегодняшнего дня эта базилика остается главным кафедральным собором города Рима, и при этом она не раз меняла свое посвящение: с XII века она посвящена святому апостолу Иоанну Богослову и поэтому называется базиликой Святого Иоанна в Латеране (Basilica di San Giovanni in Laterano). Значительной реликвией этого храма является мраморная лестница, по которой восходил Христос на суд Пилата, привезенная в Рим матерью Константина Еленой. Также в этом храме находятся головы святых апостолов Петра и Павла.

Строительство Нового Рима Константином — это не только основание новой столицы, это обновление всей Империи, и оно касается каждого города. С этим государством еще будут очень большие проблемы, но к нему уже нельзя относиться как к оплоту язычества, потому что оно стало защитником Вселенской Церкви. Все последующие христианские государства, а тем более империи будут ориентироваться на опыт Константина, и как бы они ни переосмысляли его, основу церковногосударственного синтеза заложил именно Константин, и его наследие на путях созидания христианского общества невозможно игнорировать. Основанный Константином и названный в честь его город станет столицей ведущего православного государства мира, которое будет сокращать свои границы, но сам Константинополь будет стоять до конца, образуя геополитическую ось православной ойкумены. Какой еще город в Европе может похвастаться тем, что был бессменной столицей одного и того же имперского государства, просуществовавшего более тысячи лет? Также и завоевавшие Константинополь в 1453 году турки-мусульмане, переименовавшие его в Истамбул, могли оценить геополитические преимущества этого города, которыми они успешно пользовались оставшиеся пять веков, создав не менее могущественную Османскую империю, границы которой в XVII веке простирались от Северной Африки и Аравии до Балкан и Северного Причерноморья. Окончательно распавшись после Первой мировой войны, Османская империя перестала существовать, и на ее месте возникла светская республика Турция со столицей в малоазийском городе Анкаре. В европейском Истамбуле осталось много храмов, превращенных либо в мечети, либо в музеи. На сегодняшний день христианское сообщество Европы ведет переговоры с турецкими властями о возможности вернуть собору Святой Софии статус православного храма, каким он должен быть по самому своему назначению.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.