Глава 6. Помощник смерти за работой
Глава 6. Помощник смерти за работой
Подкапывая под Сидоренко, опер принялся и за всех с ним работавших заключенных, в том числе и за меня: он приказал ежедневно подавать ему списки освобожденных от работы с указанием диагноза. Каждый день после развода все оставшиеся в зоне вызывались в амбулаторию для проверки. Проверять приходила вольный врач, начальник медсанчасти, девушка весьма громкого поведения. С порога она кричала:
— Доктор, я вас сгною в изоляторе, если найду в списке хоть одного вашего поэта или писателя!
Затем, не раздеваясь, садилась за стол, на скрещенных руках укладывала мохнатую шапку и на мокрый мех опускала щеку, говорила: «Черт! Как холодно!» — и мгновенно засыпала. Но иногда вкрадывался Долинский, вежливый, корректный, и тогда мы все волновались — больные, санитары, я, буйная начальница: все могло случиться, всего можно было ждать.
— Ну, вот! Жрите! — со злобным торжеством крикнула мне однажды на утреннем приеме Сенина, торопливо срывая с себя бушлат, телогрейку и гимнастерку. Руки ее дрожали. Она была вне себя. — Проклятые помощники смерти! Вам голову принеси в руках — и то отдыха не дадите. Теперь нате — жрите!
Она села на табурет и двумя руками потянула мне свою левую грудь. Это была грязная серая тряпочка, вернее, маленький пустой мешочек, похожий на те, в которых заключенные тащат на работу замусоленные огрызки сахара и хлеба.
— Что ж, что я режимная?! А в режимной не люди? Боитесь, гады! Сколько просила — день! Один день! Нет! «Здоровая!» «На работу!» Звери! Теперь ложите в больницу! На месяц! Два! Буду отдыхать в свое удовольствие!
Она рванулась ко мне.
— Я загнала большую ржавую иголку себе в грудь!
Под серой, тонкой и шершавой кожей глубоко в рыхлой ткани действительно прощупывалась игла.
— Студент, — скомандовал я помощнику, — рауш!
Мы тогда получали немецкие и американские ампулы с жидкостью для быстрого кратковременного наркоза. Сенину уложили на топчане, закрыли нос и рот ватой, обернутой в марлевую салфетку, Студент нажал рычажок на головке ампулы, и жидкость волосяной струей брызнула на тампон.
— Живодеры! Живоде… Живо… Жи…
— И все. Готова, доктор. Приступайте!
Поскольку жира в кожаном мешочке не было, я крепко двумя пальцами сдавил иголку и одним движением тупым концом наперед вывел ее наружу: сначала показалось ржавое ушко, потом я пинцетом извлек всю иглу. Студент смазал это место йодом и заклеил его квадратиком пластыря. Мы одели Сениной гимнастерку, телогрейку и бушлат и посадили на табуретку, спиной к стене.
— Я… Я… Что это? — она открыла глаза. Минуту глядела перед собой, ничего не соображая. Потом опять рванулась к нам.
— Чего стоите? Не верите? Испугались?
— Ладно, вставай. На завтра освобождена, — успокоил ее Студент изменившимся голосом и отвернулся. — Вот выпей сульфидин — заражения не будет. Открой рот! Через два часа придешь опять.
— А иголка? Так и останется?!
Сенина торопливо начала раздеваться снова. Вот сдернута через голову гимнастерка, она опять берет в дрожащие руки свою серую тряпочку… И видит на ней наклейку. Чистенькую, аккуратненькую.
Молча натягивает одежду. Шатаясь, выходит. Для слов и плача сил уже нет. Следующее усилие только чтобы убить себя…
Я вписал ее фамилию в список и стал одеваться.
— А все-таки, доктор, мы с вами действительно помощники смерти! — вдруг прошептал Студент и начал торопливо вертеть закрутку.
Я вспомнил слова Сидоренко, которых со времени разговора у портрета Моны Лизы не мог и не хотел забыть, толкнул дверь ногой, с порога обернулся и ответил твердо:
— Нет. Нам на плечи навалена тяжесть свободного выбора. Как только Сенину переведут из режимной, я возьму ее в бригаду ослабленных при больничном бараке: будет чистить картошку на кухне!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.