ГОРЮЧИЙ МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОЙН И РЕВОЛЮЦИЙ

ГОРЮЧИЙ МАТЕРИАЛ ДЛЯ ВОЙН И РЕВОЛЮЦИЙ

   Мое поколение воспитывалось на героической картине Гражданской войны, которая изображалась чуть ли не праздником свободы и торжеством справедливости. Сегодня каждый из нас мог по телевизору увидеть сербско-боснийскую резню, гражданскую войну в Руанде или "освободительную" войну в Косово и составить собственное мнение о мере справедливости, сопутствующей такому способу решения конфликтов. Cвободная печать, которая появилась, наконец, в России, познакомила читателей и с реальным психологическим обликом "комиссаров в пыльных шлемах", вызывавших когда-то поэтический восторг романтиков.

   Практика ХХ века, вопреки убедительным теориям экономистов и политологов, настойчиво подсказывает весьма скептический взгляд на якобы решающую роль не только "производительных сил и производственных отношений",но также и "классовых и национальных интересов" в современной истории. Гораздо более значимыми в наше время зачастую выглядят борьба "характеров", спонтанно или целенаправленно сложившихся "клик" и их локальных "культур". Причем эта борьба приобретает все чаще характер настоящей войны (или революции) с кровавыми жертвами и угрозой существованию сложившихся государств. Скажем, даже многие бывшие соратники Арафата (а также и Милошевича) сквозь зубы признают, что его действия не шли на пользу их народу, однако "что ж поделаешь?". А умные политические советники глав правительств признавались, что не могут "разгадать его характер". Но ведь речь, кажется, шла о "справедливых требованиях палестинского народа"? При чем тут его характер?

   Бросается в глаза, что правящие элиты всех демократических стран заинтересованы сегодня в сохранении мира (в том числе и гражданского мира) любой ценой и часто готовы на серьезные уступки, а добровольческие, радикальные группы на всех (и, особенно, неблагополучных) территориях, которым нечего терять, кроме пособий по безработице, готовы на смертельный риск и длительное напряжение, чтобы со временем превратиться в правящие элиты своих простодушных народов. В конце концов, по нашему недавнему российскому прошлому мы знаем, что с помощью террора можно добиться желаемого результата даже и при тайном голосовании.

   Британское правительство, например, сбивается с ног в надежде приостановить кровопролитие в Северной Ирландии, а лидеры террористических организаций, напротив, безмятежно спокойны. Им не приходится опасаться, что избиратели за них не проголосуют. Министерские посты в будущем ирландском правительстве им уже обеспечены. Наивный человек может спросить: А если выборы все-таки будут не в их пользу? - Что ж, тем хуже для избирателей. Война ведь будет продолжаться до победного конца. Т.е. она будет продолжаться до такого решения проблемы, которое именно они, террористы, а не кто-нибудь другой (хотя бы и любимец избирателей, он разве неуязвим?) сочтут справедливым. Число же убитых (фактически случайных прохожих) в ходе этого "мирного" процесса (сейчас и в будущем, протестантов или католиков) вряд ли скажется на их политической карьере. Не забудем, что и Ясир Арафат положил начало своему прочному положению лидера, в основном, не убийством злокозненных евреев, а устранением несогласных среди добрых палестинцев.

   Во многих странах таких вождей и их клики зовут революционерами. На днях даже и в парламенте нашей страны прозвучал страстный призыв (партии ХАДАШ - коммунистов) не считать террористами людей, которые убивают всего только солдат нашей армии (может быть, еще и министров?).

   Нельзя сказать, что всякие там "классовые интересы" вообще никак себя не проявляют. Но по мере роста современных обществ мы ясно видим, как острота классовых, национальных (и всяких иных социальных) противоречий снижается до уровня, на котором личные страсти и преданность своим группам весят куда больше. Тогда сами эти "классовые" или "национальные" интересы начинают служить страстям и лицам (или группам) только поводом для достижения их собственных целей. В какой-то степени и всегда так было. Ведь революционеры тоже люди, и ничто человеческое...

   Правящие элиты почти всех стран "третьего мира" состоят сегодня из "революционеров", т.е. людей, захвативших власть сравнительно недавно разными силовыми методами и склонных к военным действиям по тем или иным поводам. Те из них, что пришли к власти более легитимным путем (например, Марокканский или Иорданский король) более других склонны к мирному разрешению конфликтов.

   Собственно, сами народы, как правило, столь смутно сознают свои интересы, что их воля играет глубоко второстепенную роль во всех реальных событиях. Да у них никто и не спрашивает. Народная воля даже в самых демократических странах есть в значительной степени вещь в себе. Но во всех обществах являются представительные группы, которые охотно берут на себя смелость (и ответственность!) выступать от имени народа. Как правило, они берут на себя эту роль самозванно.

   Конечно не народные избранники так упорно воюют в Чечне, в Косово, в Конго и в Афганистане. И палестинский народ, конечно, не поручал своим героям под шумок "борьбы с сионистским агрессором" присваивать международные средства, щедро выделяемые на "мирный процесс". Какой процент "палестинских бойцов", прибывших из Туниса на территорию Автономии вместе с Арафатом, имеет хоть какое-нибудь отношение к Палестине, останется навсегда неизвестным. Как и происхождение воинственных боснийских мусульман. Люди, имевшие дело с пленными палестинскими боевиками, захваченными во время Ливанской войны (1982 г.), свидетельствуют, что примерно треть из них были родом из Ирана, Ирака, Пакистана и даже из Греции. Эти примеры позволяют совсем по-новому взглянуть на современную проблему войны и мира, а может быть и на движущие пружины истории вообще.

   Никто не уполномочивал в России Герцена или, еще раньше, декабристов вступаться за народ. Еще меньше полномочий было у известной организации с громким названием "Народная Воля". Как скромно написал в своих воспоминаниях Михаил Гоц, по общему мнению "бывший душою этой организации", а затем и одним из основателей столь же "народной" партии эсеров: "...Мне всегда было неловко с народом, я не умел говорить с ним и приспосабливаться к его взглядам..."

   Выступления народолюбцев надоумили и царскую администрацию выступить от имени народа с известной программой "Православия, Самодержавия и Народности" - с равными основаниями, хотя и с далеко превосходящими возможностями. Когда эти их возможности были окончательно подорваны неудачными войнами, бесконтрольностью и коррупцией, очередная самозванная группа "рабочих и солдатских депутатов" захватила государственную власть.

   Таких групповых самозванных претендентов на власть в то время в России было несколько. Но другие группы, и в частности эсеры (см. выше признание их основателя), не сумели проявить такой волчьей хватки. Их организации не имели такой армейской структуры. Их сторонники не были в такой степени готовы на все. Их лидеры были слишком разборчивы... Или недостаточно талантливы...

   В общем, им не повезло.

   Вопрос о власти решался вовсе не поддержкой классов и интересами масс, а самоуверенностью вождей и способностью их сплотить вокруг себя компактную группу безусловных сторонников. Немногие из большевиков, конечно, были рабочими или солдатами, но все они были готовы рисковать головой, своей и чужой, чтобы следовать бредовым директивам своей партии, т.е. перекроить все основы общественной жизни в духе мафиозной групповой культуры, сложившейся среди них за годы подпольной борьбы. Возможно, Ленин был действительно талантливым вождем.

   Здесь кажется весьма уместной идея Льва Гумилева о консорциях - сплоченных группах пассионарных индивидов. Такая группа, утверждающая новый стиль поведения в обществе, порой превращается в потенциальный зародыш нового этноса:

   "Формирование нового этноса зачинается непреоборимым внутренним стремлением к целенаправленной деятельности, всегда связанной с изменением окружения, общественного или природного, причем достижение намеченной цели, часто иллюзор-ной или губительной, представляется самому субъекту ценнее даже собственной жизни... Начав действовать, такие люди вступают в исторический процесс, сцементированные избранной ими целью и исторической судьбой. Такая группа может стать разбойничьей бандой викингов, религиозной сектой мормонов, орденом тамплиеров, буддийской общиной монахов, школой импрессионистов... " (Л.Н. Гумилев "Этногенез и биосфера Земли", Ленинград,1979.)

   Это процесс природный и сам факт возникновения таких пассионариев (и их групп) не зависит от окружающего общества и его культуры, но цели и формы их суперактивности, конечно, определяются культурным и моральным состоянием их окружения и исторически сложившейся обстановкой.

   Одних такая суперактивность захватывает, а другим претит. Пассионарии преуспевают, если им удается не только поразить воображение окружающих, но и в чем-то заразить их своей страстью. Народ, конечно, выбирает кем восхищаться и кого презирать. Но его выбор ограничен тем, какие элементы своей культуры он выбирает для ориентации в текущем моменте.

   Конечно, группа импрессионистов вряд ли могла быть замечена в стране, где живописи не придавали такого значения, как во Франции. Былая разбойничья доблесть викингов не ценится теперь даже и в Скандинавии. Много чего и хорошего, и плохого есть в каждой культуре. Но, хотя выбор модуса поведения (в том числе и такого, например, как в пушкинской драме: "...народ безмолвствует..."), характерного для каждого момента истории действительно определен народным вкусом и настроением, само историческое действие целиком лежит на совести отдельных людей.

   Трудно утверждать, что это вполне ново для нас.

   Вот, что говорит, например, о государствах кочевников историк (Е.Прицак):

   "Когда в степи появлялся талантливый организатор, он собирал вокруг себя сильных и преданных людей, чтобы с их помощью подчинить свой род, а потом племя... Потом он предпринимал со своими людьми разбойничьи походы. Если они протекали успешно, то следствием было присоединение соседних племен..."

   Т.е. это всегда было делом личной инициативы и удачи, исторической случайности. А где правит удача, там всегда есть место подвигу...

   Но все же вера в объективный процесс истории до самой середины этого века не меркла в сердцах историков и могла бы сравниться только с привычным убеждением в конечной победе добра над злом. Эта вера (вместе с упомянутым убеждением) укоренена в основах иудео-христианской цивилизации, в пределах которой мы живем, и ее утрата небезразлична для нашего самочувствия.

   Настроение интеллектуальных кругов в девятнадцатом и даже в начале двадцатого века вообще склонялось к поискам объективных закономерностей и основательных причин равно для исторических событий и субатомных движений. Идеи Карла Маркса, что бы теперь про них ни говорили, очень хорошо отвечали этой потребности.

   Живя теперь в обществе с кейнсианской экономикой, покупая втридорога какие-нибудь фирменные джинсы, поневоле вздохнешь с ностальгическим чувством по объективной теории стоимости или представлению об историческом процессе как воплощению прогрессивной поступи производительных сил. Хорошо было теоретизировать, когда понятие всеобщего прогресса еще не было отменено!

   Правда, уже тогда было неясно, какие такие производительные силы открылись у диких орд готов, гуннов и вандалов, затопивших Европу в пору падения Римской империи. Воинственные варвары ведь потому и были воинственны, что не умели толком себя прокормить и профессионально промышляли разбоем (см. выше о степных кочевниках, викингах и прочих героях). Грабеж они понимали как преобладающую форму производственных отношений и буквально во всем зависели от побежденных, поскольку друг у друга им было нечего взять. Но то была древняя история...

   Концепция объективной поступи истории ("историцизм") была в середине ХХ века сильно поколеблена возвышением Гитлера. Никакая объективная причина не толкала нацистов к войне и уничтожению евреев. Никакой объективной причины не было и для войны СССР в Афганистане. Также не было объективной причины и у правительства Аргентины затевать войну с Англией из-за пустых Фолклэндских островов. Однако эти войны значительно повлияли на ход исторических событий. К сожалению, они все еще не окончательно убедили жителей демократических стран, что мир на самом деле может быть прочно обеспечен только их постоянной готовностью к войне.

   Существует ли в этом безбожном мире реальная причина для вражды католиков и протестантов? Если - да, то почему только в Северной Ирландии? В Германии и Швейцарии они, как будто, мирно сосуществуют. И, если это связано с разницей в уровне жизни, может ли в этом помочь террор? Поднимется ли благосостояние ирландцев, если англичане уйдут и оставят им возможность беспрепятственно убивать друг друга? В странах с неустановившейся демократической традицией и, особенно, в периоды неразберихи, смут и катастроф, чаще других побеждают самые агрессивные, наиболее беззастенчивые клики.

   Если им везет, как повезло в России большевикам, они составляют новую элиту и навязывают свое групповое представление о справедливости всему народу. Как сказал В.Молотов спустя всего несколько лет после революции: "Мы не те русские, что были до 17 года, и Русь у нас не та..." (Но спустя несколько десятилетий она опять оказалась все та же.)

   Если их стесняют в их стране, как это случилось с "ФАТХ"-ом в Иордании и Израиле, они зато могут составить новый, "свободолюбивый" (или "прогрессивный"?) народ (например, палестинский или "албанский народ Косова") и претендовать на отдельное существование, в котором их роль будет, наконец, определена в соответствии с их амбицией и наличной культурой.

   Но и в первом, и во втором случае интересы соответствующего государства или представляемого ими "народа" играют глубоко второстепенную, подчиненную роль. (Неслучайно и в том, и в другом случае вожди все время сбивалась на "всемирную", одни - "пролетарскую", другие - "антиколониальную", революцию. А вдруг пофартит где-нибудь еще?)

   Возникновение таких лихих клик есть процесс естественный, т.е. природно обусловленный, а наличие народа, который якобы ожидает их заступничества, или насущной проблемы, якобы требующей разрешения, напротив, есть дело исторической случайности.

   Группа одержимых последователей Джозефа Смита в начале ХIХ в. в США вместо того, чтобы начать истребительную религиозную войну, как это обязательно случилось бы двумя веками раньше в Европе, просто отселилась в пустынный штат Юта, положив начало ныне вполне мирной жизни процветающей секты мормонов. Сложившаяся к тому времени в Америке тенденция культуры и наличие незаселенных территорий толкнули их к следованию ветхозаветной парадигме Исхода, а не недавнему опыту европейских религиозных войн.

   Исходным импульсом, однако, всегда служит избыточная человеческая энергия, пассионарность,которую господствующей культуре не удается загнать в приемлемые рамки. Любая культура ограничивает человека, но она же направляет его энергию в допустимое для общество русло.

   Спорт - гениальное изобретение демократической культуры античных греков, возрожденное затем демократической культурой англичан - отчасти поглощает поток раскаленной магмы, исходящей из этого постоянно действующего вулкана. Страстная приверженность болельщиков своей команде не подкреплена внятным классовым или однозначно национальным интересом, но способна приводить к кровопролитию.

   Всеобщие выборы и партийная борьба со всем сопутствующим им идиотизмом, есть далеко не худший способ утихомирить страсть к самовыявлению и инстинкт власти без убийства. Для этого, впрочем, необходимо, чтобы господствующая традиция все-таки заранее предусматривала недопустимость прямого насилия.

   Менахем Бегин, будучи успешным главой вооруженной военной организации "Эцель", демонстративно отказался от сопротивления временному правительству Бен Гуриона во время Войны за независимость, тем самым предопределив демократический стиль политических взаимоотношений внутри Израиля. Ему зато пришлось 30 лет дожидаться своей победы на выборах.

   Само наше существование в регионе не только было бы невозможно без начального насилия, которое положило основание государству, но и в дальнейшем сионистская идея взаимовыгодного мирного сосуществования внедряется в сознание окружающих народов только в ходе ежедневной, многолетней войны. Наличие у нас внутренней дискуссии о тактике этого внедрения наши соседи, принадлежащие к совсем другому культурному типу и чуждые библейским парадигмам, принимают (правильно или неправильно) за обнадеживающие признаки приближающегося развала.

   Парадокс Ближнего Востока: чтобы убедить противника в необходимости отказа от насилия,его надо обезоружить. Но, может быть, тогда уже не надо и убеждать?

   Существующая в израильском обществе культура открывает для суперактивного индивида множество вдохновляющих возможностей помимо войны - он может посвятить себя науке или заняться спортом. Он может потрясти мир своим искусством, он может разбогатеть, возглавить партию, профсоюз, основать фирму или поселение. Наконец, он может отчаянно (и довольно безопасно) бороться за мир, за права арабов, за справедливый процент восточной музыки в радиопередачах. Сексуальные маньяки, игроки, гомосексуалисты, пьяницы и даже наркоманы в израильском обществе сравнительно безбедно могут предаваться своим страстям без всякой конспирации. Наше общество интегрирует практически всех и оставляет так мало отпетых диссидентов, что они не смогли бы сформировать потребность в чем-то вроде революции. Самые решительные деятели, типа Меира Каханэ или Авигдора Эскина, появились у нас в результате импорта из великих держав. Израильтянин, даже произведенный в генералы за храбрость, не решится сказать, что военная опасность его увлекает. Друзья и недремлющая пресса, не медля его осудят.

   Не та ситуация в окружающих нас арабских странах. Там нет сексуальной свободы, осуждается пьянство, слабо развит спорт, нет интереса к искусству, практически нет науки. Уровень светского образования невероятно низок. Профсоюзное движение, как и всякая иная политика, смертельно опасно, бизнес связан со взятками и покровительством кланов. Газеты не имеют голоса, а оппозиция возможна в столь узких пределах, что легче выдвинуться, вступив в террористическую организацию. При таких условиях почетная смерть в бою с сионистскими захватчиками, американскими империалистами или в результате покушения на своего президента представляются неплохим вариантом карьеры для честолюбивого арабского мальчика.

   Война - не худшее из человеческих занятий, и имеет позади себя многотысячелетнюю престижную традицию. Культура войны в большом почете у мусульманских народов. Военная профессия - единственная массовая техническая профессия во многих мусульманских странах, обеспечивающая вполне современный уровень cпециалистов. Народные массы очень ценят своих военных героев. Духовные лидеры Ислама поощряют это настроение. Причины для войны всегда находятся и почетное поражение совсем не позорит погибших. Эта культурная ситуация поощряет все новые и новые темпераментные группы во всех мусульманских странах пытать свое счастье.

   Война (и как победа, и как поражение) желательна в недемократических странах скрытым "революционерам" всех уровней, которые надеются сменить сегодняшних правителей и их камарильи. Однако война современными средствами (и особенно, поражение) слишком опасна (и потому нежелательна) для режимов, в которых бюрократические порядки в какой-то степени уже установились. Она угрожает и самим диктаторам, и их недавно сложившимся элитам. Только наличие этой двусторонней опасности, собственно, и обеспечивает то весьма хрупкое взаимопонимание с бюрократическими (или плутократическими?) верхушками окружающих стран, которое может внушить нам надежду на конечный мир в нашем регионе. Участие "народов" почти во всех случаях только осложняет этот, и без того трудный, процесс. В любом случае мир, который возможен в нашем районе, это мир основанный на военном равновесии, а не на отсутствии конфликтных интересов.

   Можно ли судить народы за их пристрастия? Ответ на этот вопрос зависит от того, как мы ответим на вопрос о том, КТО будет их судить.

   Военных преступников, к сожалению, судят только после их военного поражения. К тому же ничто в подобных ситуациях не заставит верить, что судьи свободны от политической предвзятости.

   Это значит, что гуманистическая цивилизация может рассчитывать на торжество своих принципов "доброй воли" только при условии очевидного военного превосходства. Но "принципы доброй воли", навязываемые с помощью силы, это и есть парадокс Западной цивилизации, который ей еще только предстоит разрешить в ее взаимодействии с другими. Нам следует подготовиться к тому, что либо торжества "принципов доброй воли" не произойдет вообще, либо это торжество не станет всеобщим.

   Что есть справедливость для бесчисленных народов, "не умеющих отличить правую руку от левой"? Намного ли она отличается от той, что была у готов, гуннов и вандалов всего полторы тысячи лет назад?