Слухи

Слухи

2-е орудие отражает нападение кавалерии, объявленное сержантом Дорошенко. 1-е меняло направление стрельбы, 4-е тоже не стояло на одном месте. Только в 3-м орудии расчет занимался в должной последовательности — седьмой раз приводил гаубицу к бою и обратно в походное положение.

Пятнистая тень, отбрасываемая деревцем, делалась все короче. Солнце пришло в зенит. В зыбких волнах горячего марева качался домик вдали. Поздняков вытер платком потный лоб.

— Мне, пожалуй, пора,— он притушил папиросу,— скучно у вас на позициях. То ли дело на НП... можешь в холодке, а нет, так на солнышке...— он хотел подразнить огневика Гаранина.

— Поэтому ваш взвод командир батареи упоминает частенько, и не всегда с лучшей стороны,— проговорил Гаранин вслед уходившему Позднякову.— Добросовестные у нас сержанты, согласитесь, можно полагаться.— Он поднялся.— Эй, Дорошенко, как там, осталась вода в ведре? Должно быть, теплая. Я не прочь попробовать... Заодно и людей своих поите.

Объявлен перерыв. Я подал команду «Отбой», чтобы произвести перестроение.

— ...Жара адская,— Гаранин вернулся от орудий.— Одежда у всех... хоть выжимай... Сколько до конца занятий? Нельзя ли сократить? Как раз в парк... успеем искупаться.

Старший на батарее не распоряжается служебным временем огневых взводов.

— ...Сегодня они вполне заслужили десяток минут отдыха сверх того, что предусмотрено расписанием,— Гаранин ценил прилежание огневиков.

Орудийные расчеты заняли места «за орудие». Я сказал о том, что наблюдал за ходом занятий. Трудились все добросовестно. Я принимаю предложение младшего лейтенанта Гаранина и готов прекратить занятия. После возвращения в парк отправляемся на речку.

Установка орудий заняла меньше времени, чем обычно. В конце работ явился старший сержант Проценко с докладом о поведении орудийных номеров за истекшие сутки. Как всегда, аккуратен, подтянут. Выцветшая пилотка посажена на бровь.

— ...Дозоры, патрулировавшие в прошлую ночь Зимно, слышали от жителей... война... начнется не сегодня завтра. Орудийные номера спрашивают...

— Спрашивают? — повторил Гаранин.— О чем? Заместитель по политчасти на политинформации, кажется, ясно ответил на этот вопрос. Разве вы не понимаете значения пакта о ненападении, заключенного с Германией?

Проценко явно растерян.

— ...Разрешите идти? — осипшим голосом спросил в нерешительности.

Его, кажется, не удовлетворяет ответ младшего лейтенанта?

— Так точно! Что я скажу людям?

— Разговор откладывается на завтра. Я доложу командиру батареи.— Проценко повернулся на месте кругом и зашагал недовольно к орудию.

— Товарищ лейтенант, зачем водить людей за нос? Командир батареи скажет то же самое, что и замполит, вы же знаете,— Гаранин присел на стрелу передка, задумался.

Младший лейтенант имел к этому причин более чем достаточно. Люди сбиты с толку. Действительность опровергает уверения должностных лиц. Концентрация немецких войск по ту сторону границы продолжается. Разведывательные самолеты ежедневно летают над головой. Активизировалась деятельность рекогносцировочных групп. Личный состав частей укрепрайона не располагал сведениями о том, как далеко зашли немцы в своих приготовлениях, и судил о степени готовности их к нападению по ответным мероприятиям, которые проводились в наших частях и подразделениях.

— Война, наверное, близка. Мы морочим головы людям...— мрачно говорит Гаранин. Куда обращаться орудийным номерам со своими тревогами... что ждет их завтра? Вопрос естественный... Раздастся выстрел... Ложь, которую я повторяю вслед за кем-то... претит... от этого я чувствую себя болваном... и порою... готов поступать соответственно...

По мнению Гаранина, нападение начнется внезапно. Командир 2-го огневого взвода считал, что к действиям такого рода подразделения дивизиона готовы меньше всего. Тактические учения и боевые стрельбы — орудийные, взводные, в составе батарей — еще не проводились, не закончен перевод подразделений на механическую тягу. Гаранина тревожила уязвимость линий связи и вся система управления, которая вводилась в действие с начала войны.

Я не разделял опасений младшего лейтенанта Гаранина. Почему? Не хотелось расставаться с мыслью, которую внушало сообщение начальника штаба укрепрайона. Разумеется, он не раскрывал никаких сверхсекретов. Почти все, о чем говорилось у дота, известно в общих чертах всякому курсанту и командиру. Привлекала сама идея обороны, подборка сведений о мощи наших Вооруженных Сил. Слушатели сознавали себя причастными к этой мощи и склонны были собственные возможности отождествлять в какой-то мере с подразделениями, которые представляли.

По уставам того времени в обороне полагалось 500 пуль на каждый погонный метр переднего края. На рубеже передовых опорных пунктов плотность ружейно-пулеметного огня — в два раза превосходила эту цифру. 42 батареи — 76- до 152-мм калибра — участвуют в постановке заградительных огней, более четырех орудий на километр фронта.

В полосе Владимир-Волынского укрепрайона дислоцировались соединения и части 9-го МК, артиллерийские части БМ резерва Верховного Командования, части специальных противотанковых соединений. Начальник штаба укрепрайона не стал упоминать об этом, вероятно, потому, что в первом эшелоне достаточно сил для удержания пограничных рубежей. Несокрушимая мощь! Местное население напрасно гадает о своем будущем.

Так думал не я один. Подавляющее большинство командиров, принимавших участие в рекогносцировке,— я видел по выражению лиц — было убеждено, что наши войска в состоянии отразить немецкое нападение и затем пограничные столбы их не остановят.

Как предполагалось вводить в бой эти силы на случай войны?

Инструкция не давала вразумительного ответа. Не отличались определенностью высказывания на этот счет и майора Каролинского. Но ведь война — событие исключительное. Время, по-видимому, еще есть. Верховное Командование снабдит войсковых командиров всех степеней четкими и недвусмысленными указаниями относительно применения оружия, как всегда делается на полигоне перед боевыми стрельбами. Артиллерийское орудие нельзя использовать как, скажем, самолет. Он в районе цели метает бомбы или барражирует. Артиллерийское орудие может вести огонь либо не вести.

Что же преобладало в этих суждениях — иллюзии, навеянные курсантской политподготовкой, или невежество малоопытного воина?

Командир, вышедший из стен училища, далек от предрассудков. На его голову валились обвинения в формализме чаще, чем в безразличии к недостаткам. Буква устава и содержание его — одно и то же. Я понимал вполне, что огневые взводы 3-й батареи не были полностью приведены в состояние, определенное инструкцией на случай войны. Несколько орудийных номеров находилось на конюшне... Но, во-первых, орудийный номер обязан нести службу там, где приказано. Во-вторых, ничего чрезвычайного не произойдет, огневые взводы не потеряют боеспособность. Слово присяги незыблемо. И смысл ее независим от обстоятельств. Орудие должно вести огонь, если в расчете остался хотя бы один человек.

Так рисовалась ситуация с точки зрения воинской дисциплины. А с точки зрения морали... воинской?

У орудия, готового к ведению огня, недостает какого-то числа людей, предусмотренных штатным расписанием. Почему, спрашивал себя орудийный номер, глядя вслед немецкому разведывательному самолету. Одно из двух... либо неразумно определена численность орудийного расчета, либо же командование заранее расписалось в собственной неспособности использовать в полную меру боевой потенциал гаубицы. Что же происходит? Как поступать орудийному номеру по команде «к бою», на погрузке боеприпасов, т. е. на каждом шагу? Так, как диктует закон или следовать примеру командования? Он — орудийный номер или сержант —делает все необходимое для поддержания режима готовности, но командование не пресекает действий, которые наносят ущерб боеспособности орудийного расчета, подразделения, части. Командование, призывающее к порядку, не выполняет обязанностей, утвержденных законом по отношению к орудийному номеру и расчету в целом, тем самым законом, именем которого оно приводит к повиновению личный состав войск. Неужели призывная повестка лишает рядового военнослужащего прав и оставляет ему только обязанности орудийного номера, топографа, разведчика и т. д.?

Нет, тот же закон во многих параграфах обращается к военнослужащему с настоятельным призывом всеми мерами крепить дисциплину, более того, он обязывает его бороться с злоупотреблениями, наносящими ущерб боеспособности Вооруженных Сил. Закон требует от начальников считаться с мнением военнослужащего, если оно не противоречит интересам службы.

В те времена артиллерия находилась на особом положении. Все командные инстанции наблюдали за ее боевой подготовкой. Приказ наркома обороны строжайшим образом запрещал отвлекать личный состав подразделений батальонной, полковой, дивизионной артиллерии от плановых занятий.

А в пехоте и пулеметно-артиллерийских батальонах? Треть и более личного состава подразделений пребывала, что называется, у черта на куличках, в составе строительных, лагерных, полигонных команд, работала в подсобных хозяйствах и военторгах, на заготовке продовольствия, фуража, топлива, на выпасе скота, обслуживала всякого рода бесштатные учреждения, легальные, полулегальные и нелегальные, но совершенно необходимые в жизни войск.

Тот же коэффициент следовало применять вплоть до роты и взвода при рассмотрении количественных показателей, которые характеризуют состояние дисциплины, степень обеспечения, исправность оружия, воинского транспорта и т. д. Поэтому численность штыков, пулеметов и прочих боевых средств, приведенных к бою, выражалась цифрой значительно меньше той, что была принята в качестве исходной в планировании важнейших оборонительных мероприятий высших штабов. Это обстоятельство нельзя не учитывать при оценке соотношения сил к началу боевых действий, в обороне и нападении.

Между тем, что значилось в отчетных документах, и реальным положением вещей существовал разрыв. Воздушная подушка подпирала в одинаковой степени и цифры и понятия.

Уместно спросить, поскольку речь идет о предвоенном времени, кто подкачивал подушку? Командиры подразделений и частей, те должностные лица, которые высказывали и продолжают высказывать обвинения в адрес Верховного Командования, оно-де не предусмотрело и то и это, не приняло меры и так далее в этом духе. «Мы не при чем... все они... «Мы псковские». Обвинения построены на фактах. Да, но факт, если рассматривать его в отрыве от обстоятельств, сопутствующих тому или иному решению и действию, уводит исследователя нередко в сторону, прямо противоположную от истины. На первый план выдвигаются субъективные мнения. А если говорить прямо, то критика задним числом — это стремление переложить с одной головы на другую примерно то же самое, что с больной головы на здоровую.

Уставы Вооруженных Сил разграничивают обязанности должностных лиц и подлежат соблюдению в малом и большом деле строго и неукоснительно. Разграничивают, да, но не разделяют железобетонной стеной. Старшие командные инстанции и младшие работают в полном согласии друг с другом.

Если согласие нарушено и старшие начальники не понимают младших или наоборот, уставы требуют принимать решительные меры с той и другой стороны для восстановления согласия. Иными словами, если старшие командные инстанции ставят задачи подчиненным, превосходящие по масштабу возможности последних, подчиненные инстанции обязаны незамедлительно опротестовать либо истребовать все необходимые подкрепления и таким путем восстановить согласие, т. е. намерения старших привести в соответствие с теми средствами, которые имеются в наличии на данные момент.

Войсковые командиры от имени войск приняли на себя задачи по удержанию приграничных позиций, не имея представления о группировке немецких сил и ее намерениях, и заверили старшие командные инстанции в своей способности отразить нападение.

Верховное Командование не сделало, может быть, многого, очень многого. Но это его дело. А дело войсковых командиров взять на себя ту часть, в которой они повинны, для того чтобы снять необоснованные обвинения с высших командных инстанций и подвести черту в длинном и всевозрастающем перечне ошибок и недочетов первого и последующих периодов войны, которая была завершена победой.

* * *

Странно создан человеческий разум. Военных людей привлекает внешняя сторона службы больше, чем содержание. Рвение орудийных расчетов при занятии огневых позиций создает видимость всеобщего порядка и согласия. В сравнении с этим неочищенный снаряд или некомплект орудийных номеров либо имущества представляется мелочью, вроде как пятно на мундире должностного лица. Стоит его покритиковать — и на глазах окружающих пятно без всяких усилий со стороны испарится, исчезнет.

Мы свыкаемся исподволь с явлениями, недопустимыми с точки зрения воинского порядка. Так обитатели жилого дома сживаются с портретом или трещиной в потолке. Все видели и единодушно хотели устранить опасную трещину, но... на голову не каплет. Трещина примелькалась, ее перестали замечать. Среди обитателей жилища нет того, который «...лицом к лицу...», нет, он существует, но он не положен, не практикуется. Трещина становится неотъемлемой деталью представлений о жилище. Безначалие, непорядок, зло все глубже пускают корни и уже независимо от сознания людей сами по себе утверждаются и приобретают право на существование.

* * *

Конечно, война начнется, но, может быть, не так, как рисовал себе Гаранин. К тому моменту кое-что изменится. 3-я батарея должна провести боевые стрельбы, поступят автомобили и все прочее из недостающего имущества. Закончу я выездку Перикла? Придется передать коня. Кому он достанется?

На коновязи Позднякова уже не было. Уехал четверть часа назад. У него дела с хозяйкой. Я осмотрел наскоро Перикла, прежде чем сесть в седло. Гаранин толкнул свою кобылицу, и кони с места перешли в рысь.

Перикл требовал постоянного внимания. Нужно то удерживать поводья, то перекладывать, когда он оставлял колею в пыльной траве.

Заслышав стук копыт, ржала лошадь Позднякова. Сам он во дворе беседовал с панной Зосей и стариком, который сидел на скамейке в тени клена.

— Этот человек... из-за Буга,— начал Поздняков, когда ушла панна Зося,— перешел границу прошлой ночью у Млынска.

Старик поднялся. Высокого роста, лет шестидесяти, сухощав, по виду довольно еще крепок. Подойдя, обнажил голову, поклонился.

— Пан...— Поздняков обратился по-польски, назвал имя,— герман готов начать войну?

Старик проговорил невнятно несколько слов и остался стоять, теребя в руках поношенную шляпу.

— Садитесь, пожалуйста,— пригласил Поздняков,— расскажите снова, что вы видели на немецкой стороне? Не смущайтесь... эти командиры... мои сослуживцы. Ну, говорите. Панна Зося явилась на крыльцо вовремя, чтобы вывести старика из затруднения. Он явно не был склонен вступать в разговор.

— Швагер... устал с дороги... нужно отдохнуть,— заявила панна Зося.

— Но, одну минуту,— Поздняков двинулся навстречу.

— После, после... стол накрыт... швагер подождет, правда? — и панна Зося увела старика.

Обед закончился. Кресло старухи пустовало, ни разу не заглянула в столовую панна Зося. Вслед за младшими лейтенантами я вышел во двор, надеясь увидеть старика. Но его не оказалось. Поздняков вернулся, постучал в дверь. Вышла панна Зося, крайне расстроенная. Куда девался старик?

Панна Зося в ответ только шевелила беззвучно губами. Поздняков сделал шаг к порогу. Что случилось? Девушка в слезах скрылась за дверью.

Гаранин вынул карманные часы. Пора ехать. Кони тронулись. Поздняков говорил о том, что слышал от старика. Он житель одного из сел неподалеку от Грубешува. Перед тем как пуститься в опасное путешествие через границу, родич панны Зоей ездил на праздник в село под названием Бельки Очи, в полусотне километров от его собственного. Вся местность, уверял старик, наводнена немецкими войсками. Населенные пункты заняты пехотой. Овраги и лощены — артиллерией. В Грубешуве танки, обозы, склады. Немецкие солдаты похваляются, что в полосе от Буга до Владимира-Волынского все населенные пункты будут сметены с лица земли. Старик не внял совету жителей Бельки Очи, они просили его остаться, и пожалел об этом. Проехать нельзя. Всякое движение в тот день цивильным людям немцы запретили. Многочисленные посты и караулы беспрерывно задерживали повозку. Старик опасался, что не успеет помочь эвакуации родственниц — одиноких женщин.

— Упустили,— Поздняков сожалел, что его настойчивость была истолкована превратно,— вряд ли увидим старика. В Зимно его привели родственные чувства... думаю. Что еще могло заставить старика рисковать жизнью?

— Да, разумеется... На контрабандиста он не похож,— согласился Гаранин.— А впрочем... кто знает... дух предприимчивости проявляется в любом возрасте.

Кони переходили на шаг. Мы попустили поводья. Уже виден замшелый флюгер на коньке крыши КПП.

—Старик состоит в родстве с женщинами, следовательно, и с этим... коммерсантом Яном... и кто ему ближе? — спросил Гаранин.

— ...Он скрылся... почему? Обманул... казался мне искренним,— размышлял Поздняков.

Гаранин продолжал:

— Искренность не исключает умысла. Перейти границу в то самое время, когда, по его же собственным словам, начинается война...

— Не знаю,— отвечал Поздняков,— но, видимо, мы сменим, столовую. И скоро, если не сегодня... панна Зося...

Со стороны КПП донеслась команда «Смирно!». Ворота распахнулись. Выезжали всадники. Капитан Корзинин держался во второй шеренге, за ним следовали командиры батарей: старший лейтенант Чикало, лейтенант Криклий, старший лейтенант Шилкин. На три корпуса впереди шел конь майора, которого я раньше не видел. Держа руку под козырек, майор повел взглядом вдоль шеренги лиц наряда, застывшего под створками ворот.

— Вольно... продолжать занятия! — громогласно переложил на слова жест майора дежурный по дивизиону.

— Наш новый командир... майор Фарафонов,— объявил дежурный всем, кого задержала команда.— А, Поздняков, Гаранин, как дела? — приветствовал обоих младший лейтенант Березовский — дежурный по дивизиону.

Поздняков сдержал лошадь. Гаранин тоже. Оба вступили разговор. Я переложил поводья, Перикл двинулся дальше.

Послеобеденный отдых личного состава заканчивался через полчаса. Есть возможность переговорить с командиром батареи относительно просьб старшего сержанта Проценко. В канцелярии никого не было. Я заглянул в казарму. Дежурный по батарее ответил, что лейтенант Величко не вернулся с рекогносцировки. Заместитель по политчасти — в городе.

У входа я встретился с Гараниным и Поздняковым. Они хотели присутствовать при разговоре с командиром батареи.

— Товарищ лейтенант... то, что месяц назад всеми называлось немецкой пропагандой... провокационными слухами, которые фабрикуются вражескими элементами, теперь очень смахивает на правду,— заявил Поздняков.— Лейтенант Величко... пусть обратится к старшим начальникам... мы не можем пренебрегать настроениями личного состава.

— Живой свидетель, родственник хозяйки... пришел с той стороны и скрылся,— говорил Гаранин.

Вместе с младшим лейтенантом я вышел во двор. Синее небо над головой, беззаботный смех встречных и война... нет, неправдоподобно... Старику померещилась пехота, артиллерия и танки. Что он еще плел... И Поздняков верил... кому? Панна Зося расстроилась от страха за перебежчика... скрылся, чтобы избежать наказания.

В тени под липой я нашел многих командиров: лейтенантов Желудя и Луценко, командира штабной батареи младшего лейтенанта Березовского, а также военинженера 3-го ранга Попова, начальника артиллерийского снабжения и начальника тыла дивизиона интенданта 2-го ранга Маркова С. М., командира 1-й батареи старшего лейтенанта Чикало, воентехника Хана. Они обсуждали мероприятия по подготовке к строевому смотру. Стало известно, что майор Фарафонов намерен возбудить ходатайство и оставить командирских лошадей. Разговор об этом не прекращался со дня моего прибытия в дивизион.

Подошел лейтенант Павлов. Разговорились. Вчера он занимался вместе с командиром 2-й батареи в районе Хотячева. Подразделения 96-го СП, оборудовавшие там позиции, имеют приказание прекратить работы. Пехота возвращалась на зимние квартиры для подготовки к отъезду в лагеря. Военинженер Попов сообщил, что на железнодорожную станцию прибыл эшелон с танками Т-34. Ему говорили об этом знакомые техники, когда он получал винтовочные патроны на гарнизонных складах. Новыми танками комплектуется по одному батальону в танковых полках 41-й ТД [24].

Огневые взводы проследовали в артиллерийские парки. День близился к концу, занятия прекращены. Я осмотрел орудия, передки, укладку боеприпасов в тягачах. Времени осталось ровно столько, сколько занимал путь на коновязь и оттуда в село на ужин.

Дом панны Зоси. К воротам навстречу торопливо шла незнакомая женщина. Где панна Зося, старая хозяйка? Поздняков дважды повторил вопрос. Вначале женщина отмалчивалась, затем сказала, что их нет в доме. Уехали. Она — дальняя родственница. Ей поручили готовить поручикам пищу.

— Надолго уехали хозяева? — спросил Поздняков.

— ...Воют собаки... Нехорошо... То к беде...— женщина перекрестилась.— Матка боска, смилуйся над нами.— Она умолкла, обратив глаза к распятию.

Окна закрыты. В комнате душно. Листики герани в горшке будто привяли. Начался ужин. Младшие лейтенанты принялись благодарить женщину. Она грустно улыбнулась. Поручикам не нравится пища? Завтра она приготовит вкусный обед.

За селом кони перешли на шаг. В сумерках светятся огни. На коновязи лица наряда зажигали фонари ночного освещения.

— Ну и дела...— заговорил Поздняков, слезая,— я навестил семью... только и разговоров, что о войне... стыдно сознаться, но чувствую... сгущаются тучи.

Дневальный увел лошадей.

— Ну, ну,— возразил Гаранин,— атмосфера действительно не того... не располагает к благодушию. Отъезд женщин... перебежчик... Не кажется ли вам, что немцы шантажируют? Подают поводы для слухов? Но, конечно, угроза налицо и кое-кто уже принялся за дело... а старик? Надо же, перебрался через границу... где-то теперь панна Зося?

В канцелярии держалась прохлада. Гаранин открыл окно, зажег свечу. Тоскливо завыл, захохотал филин, и не поймешь, где он уселся, в ветвях липы или на крыше? Гаранин пробормотал ругательство. Поздняков высказал сожаление, что нет дробовика под рукой и ушел. Его постель в каптерке у старшины. Командир батареи к отбою не вернулся. Погашены свечи.

Со двора доносятся шаги. Разводящий провел смену караульных на посты, туда и обратно. Гаранин курил, долго ворочался на диване. Я уснул.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.