Глава 4

Глава 4

Еще о бабушке. Ванюша боится школы. Раскол в семье. Первые понятия о зависти. Закаты на Оке.

Муромского уезда отхожники разбредались весной по Руси. Кровельщики шли в Москву, бурлаки в Нижний, а офени-букинисты сначала во Владимир, где запасались образами (во Владимире много работало иконописцев), лубками и «народной» литературой, оттуда — в южные губернии. На юге, на Дону и Кубани, жили посытнее и грамотность была распространена. Свои — что?.. Темные. Редко в приокские села заходил книгоноша.

Губкин признавался в старости: «…Сам я боялся ее, как чего-то неизвестного… Почему я боялся школы — не знаю».

«…Помню, горячо молился всем святым: «Да минует меня чаша сия…»

Но чаша не миновала. Я начал учиться».

В поздняковскую школу по осени приходило мальчиков двадцать; весной их оставалось семь-двенадцать.

Осенью Николай Флегмонтович Сперанский — обычно вечерами, дождавшись, когда все вернутся с поля, — обходил село, стучался в ставни.

— Петровна! В апреле твоему Сережке стукнуло восемь. А Дарьюшке тринадцатый, и я уж устал напоминать.

— И ктой-то? — доносилось изнутри.

— Учитель.

— С нами вечерять?

— Спасибо. Я по делу. В школу записывать.

— Говоришь, Сережке… Ето откеда же ему восемь? Еще только шесть ему!

— У меня записано.

— Записано… Нешто ты по записанному лучше меня знаешь? Он родился на Бориса и Глеба в том году, когда пьяный урядник приезжал.

Разгоралась перепалка, в результате которой Сперанский торопливо запахивался в сюртук, перешитый из рясы (чего никак нельзя было скрыть), и уходил. Бабы его нисколько не боялись, а мужики сторонились. Был он тощ и долгоног; глаза в красных веках запали, глядели отчужденно и добро. Появился он в селе лет пятнадцать назад — кто говорил, что он поп-расстрига, кто — что смутьян он, высланный из первопрестольной, а девицы подозревали несчастную любовь. Во всяком случае, направление от земства у него было, и место ему предоставили.

Жил он при школе, хозяйства не вел, питался приношениями.

Школа стояла под самым холмом. То была простая изба-пятистенка. Оползень приподнял один ее угол. Полы в ней были наклонены, и мальчишки обожали играть «во всадников»: парты сами скользили. Это, конечно, на переменках; на уроках Николай Флегмонтович между партами ходил и вел разом все предметы: у младшеньких поправлял чистописание, второклассникам давал задачки на сложение, а старшим объяснял священную историю. Классное помещение было одно. Освещалось оно двумя свечами в подсвечниках. Один подсвечник стоял на учительском столе, другой на задней парте. Время от времени учитель подходил к печке, подбрасывал березовые поленья.

За окном шуршала поземка. Выйдя из школы, страшно было подумать, что Николай Флегмонтович остался в ней совсем один.

Бабушка Федосья сшила Ванюше сумку холщовую и тетради из каких-то конторских бланков, ею же где-то и добытых.

Много-много лет спустя, будучи сам уже в дедушкином возрасте, Губкин писал: «Бабушку я не забыл… Чту ее память и сейчас».

В крестьянских семьях — в те стародавние времена — старики нередко в тягость были. «Зажился…» Чтобы показать другим свою необходимость да и самим ее почувствовать, старики встревали в любое дело и разговор.

Бабушка Федосья верховодила в доме и по натуре была женщиной властной. Но властность ее проявлялась спокойно, даже неприметно, как у людей, нимало не сомневающихся в своем праве на власть и в том, что пользуются ею исключительно на пользу ближним.

Все, что она делала, было неприметно, прочно и полезно. Жердочку ли в курятнике прибьет, в огороде ли полет или на завалинке сказки рассказывает. К ней сходились связующие нити в семье, и, когда ее не стало, многое изменилось. Во всех окрестных и дальних селах у нее были приятельницы, которые часто приходили к ней испросить совета. С годами она становилась рассеянней, деятельней и полюбила петь песни.

Она одна догадывалась, что происходит в душе Ванюши. Сейчас это трудно понять, попробуем перенестись в прошлый век.

То, что Ванюша стал учиться, и то, что он без особых усилий занял место первого ученика, сделало его одиноким. Между ним и его сверстниками, между ним и остальными членами семьи будто пролегла пропасть. «Школяр», «ваше превосходительство», — кричали ему на улице. Разум мальчика не в состоянии познать злое. Ванюше казалось, чем лучше он будет учиться и больше работать по дому, тем больше его будут уважать. Получалось наоборот. Особенно злобствовала тетка. Однажды, улучив момент, когда они остались вдвоем, она придралась к чему-то и избила мальчика.

А однокашники не любили его за то, что ему легко давалась учеба.

В предыдущей главе поминалось, что события в Позднякове происходили небольшие. Верно, небольшие. Но может ли быть что-нибудь «небольшое», неважное для детской души, беззащитно подставленной всем впечатлениям бытия? Небольшие события ковали волю и великое терпение.

Ах, но разве это вспоминалось ему после, когда он думал о детстве? Нет, конечно! Вспоминались проказы, вспоминались бескрайние мещерские снега, тропка, пробитая им от дома до школы, и добрый учитель Сперанский.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.