Глава 3

Глава 3

Река Ока, ее берега и плесы. Сорок два внука бабушки Федосьи. О том, как мир готовился встретить нашего героя.

Начнем с даты, этой обязательной подробности, определяющей вместе с именем личность. Дату называют почти так же часто, как имя; по крайней мере при всех переломных и торжественных случаях жизни: поступая в школу или уходя в армию, устраиваясь на работу или подавая заявление в загс. Дата рождения очерчивает нижнюю границу индивидуального бытия: все, что было до нее, навечно останется прошлым. А что будет после? Каких событий мы станем свидетелями и каких участниками? Все предопределила дата рождения. Она, наконец, необходимейшая из двух цифр, которые в скобках будут следовать за нашей фамилией еще долго после нас — в служебных анкетах или в энциклопедиях: в зависимости от того, как мы постараемся в промежутке между двумя цифрами.

Начнем с даты: 1871.

Ванюша родился третьим из пятерых детей, старшим из братьев, которых было трое, и единственным — осенью, в сентябре. Остальные Губкины предпочитали издавать первый крик весной или летом, и отцу этого крика слышать уже не доводилось. Он возвращался домой не ранее октября, а уходил в начале марта, не дождавшись родов. Бабушка говорила: «Ну и слава богу, самого уродства в младенце не видит». Однако некоторого огорчения скрыть не могла.

Отец был отхожником.

Отхожим промыслом муромские крестьяне кормились издавна и многие; где только не встретишь муромских: на верфях Нижнего, в рыболовецких командах под Астраханью и в бурлацких артелях по всей Волге. Муромского уезда славились кровельщики, каменщики, калачники, матросы и офени (это книжные торговцы, букинисты, они ходили по селам, продавали книги, иконы).

Бурлацкие артели состояли из старшого водолива, он отвечал за сохранность товара (говорили: «за подмочку товара») и заодно плотничал, когда нужно; лоцмана (говорили «дядя», «букатник»); передового в лямке («шишки»), двух косных в хвосту, обязанных лазить на мачту, а при тяге — ссаривать бечеву (то есть очищать ее или, если она зацепится за дерево, куст, что нередко случалось, освобождать).

Так вот, отец был старшим артельщиком. К этой должности предрасполагали его огромная физическая сила, невозмутимость и редкостная памятливость: неграмотный, он вел все переговоры с подрядчиками и заказчиками и без записи держал в уме суммы, фамилии, долги, сроки…

Был он молчалив, несуетлив; росту невысокого; любил костры и ненастья.

Странно, сын крестьянина, он тяготился земельным трудом. Правда, земля семью все равно не прокормит: участок меньше восьми десятин, да от них немалый кусок — болото. Дальше, на восток от родного села Позднякова, шли почвы подзолистые, поплодородней, там и села стояли гуще. А в родном селе — что ж… одни яблони и хороши: анис и боровинка, апорт и бели разных сортов. А поди ж ты, дай Михаилу Губкину земли и посули доход от урожая — все равно не удержать его.

Мартовскими стылыми рассветами поднимался он раньше всех, шел на Оку. Слушал… Снег на льду осевший, умятый, голубы следы от полозьев саней. Скоро ли вскроется красавушка река?

«Миша!.. — билась жена его. — Смотри, соха рассохлась, сеновал обвис… Ить ты мужик в доме…»

Все починит Михаил молча, а вечером, почесывая короткую бороденку, подолгу стоит у плетня, смотрит вдаль.

Вина он не пил совсем и домой из Астрахани приносил рублей до ста — немалые по тем временам деньги. Жил он неразделенный с младшим братом в одной избе, а у того тоже семья… Ртов много, а работников? И Михаилу прощались долгие отлучки, неразговорчивость, непонятная, внезапно на него нападающая тоска…

Выходит, три по меньшей мере качества, небесполезные для ученого, заимствовал Иван Губкин у своего отца. Спокойствие характера, любовь к путешествиям и трезвость. Вина Иван Михайлович не потреблял — разве так, пригубит, сидя за столом с друзьями, и к табачному дыму не мог привыкнуть до конца дней, хотя, бывало, в тоскливую минуту и мял губами папиросу.)

Дом Губкиных в Позднякове — третий от краю в правом ряду. Это если стоять лицом к лесу. А именно так чаще всего стоял и именно в этом направлении чаще всего убегал Ванюша. На взгорье теснился чудесный березнячок, к сожалению, не сохранившийся. Под ним текла небольшая речка Теша. Воды в ней летом по пояс, а местами и по щиколотку; ивы вперехлест закрывают небо. Множество холоднющих родничков вспарывают песчаное дно.

В устье вода — слезной прозрачности — журчит по камешкам. Вот и Ока, безмятежно-хрустальная гладь. Лиловеет бор на правом, высоком берегу, пенится под ним перекат. «Эге-гей!..» — крикнет кто-нибудь просто так, из озорства: звук протяжно висит над водой.

Зимою на Теше расчищали каток. Губкины-младшие особым досмотром не балованы были: пропадали здесь до позднего часа. Коньки из березы стругал отец. А то на санках или на корточках с пригорка — ух!.. Возвращались пропотевшие и промокшие насквозь, в сенях сбрасывали валенки и — шмыгом — по приступочкам на печь. Там пахло овчинной сухостью, кислым тестом и чем-то прогорклым.

Мамка не ложится. На ней весь дом и вся работа — и шитье, и жнитво, и косьба, и пахота…

Небольшое село Поздняково, изб сорок.

И события в нем небольшие происходят.

Нюрка платок купила, в Рязань ездила. Плешаковы опять с Козюхиными поругались, чуть до кольев не дошло.

Кто родился да кто забылся, кто с хлебом зимует, а кто бедует…

Внешний мир не касался села, кажется, со времен татарского нашествия.

И нелегко представить, что он вообще существует, Большой Мир, большие города, большие раздоры и большие раздумья.

По Оке тянули баржи бечевой…

В селе Позднякове не догадывались, но Большой Мир знал, какой мальчик родился в селе Позднякове, знал, что ему предстоит в этом Большом Мире играть видную роль. И готовился к встрече.

Академик Губкин будет неустанно восхищаться продуманным и неторопливым строем доказательств теории актуализма, согласно которой изменчив лик Земли, но неизменны силы, на него действующие. Благодаря этой теории можно мысленно восстанавливать картины далекого геологического прошлого. Теорию эту создал Чарлз Лайель. Другой английский ученый, Майкл Фарадей, открыл и описал явление электромагнитной индукции. А это позволило изобретателям сконструировать точные приборы для магнитных измерений, без которых невозможно было бы разгадать загадку Курской аномалии.

В Большом Мире писались романы, симфонии, трактаты…

Нескольких дней до рождения мальчика не дожил английский баронет Родерик-Импей Мурчисон. Но и он успел приготовить свой подарок: первую геологическую карту России (вернее, ее европейской части). Целый ряд счастливых обстоятельств помог ему в этом. В 1830 году Родерик-Импей, тогда блестящий драгунский капитан, участник африканских походов, полюбил тихую девушку, дочь сослуживца Шарлотту Гюгонин. На беду армии и к счастью для науки, она увлекалась геологией. Под влиянием невесты капитан бросил службу и посвятил себя изучению горных пород. Он объездил весь свет. Много бродил и по российским губерниям. Он любил Россию и впоследствии часто выступал в ее защиту в английском парламенте и в прессе.

В 1869 году Дмитрий Иванович Менделеев составил периодическую систему элементов; в марте 1871 года рабочий люд Парижа построил баррикады и образовал Коммуну — прообраз Советского государства, могуществу которого отдал все свои силы Иван Михайлович Губкин.

Нет, мир не с пустыми руками его встречал, и в этом, право, нет ничего удивительного и ничего мистического. Каждого из нас мир встречает всем своим богатством — надо только научиться этим богатством пользоваться.

Теперь Большому Миру оставалось только послать своего представителя в семью Губкиных.

За кандидатурой дело не стало.

Однажды дверь в избу отворилась и вошла бабушка Федосья.

— Михаил, — обратилась она к сыну, — вот что я хочу тебе сказать. Надо бы Ванюшу в школу определить. Умненький он.

Русские бабушки! Скольких мужей для науки вы спасли, скольких для поэзии воспитали! Матерям все некогда, они в поле да в хлеву, их руки горят от морозов и ушибов. Отцы издерганы заботой о куске хлеба…

У бабушки Федосьи было в селе Позднякове ни мало ни много — сорок два внука! И все голубоглазые и русоголовые. И всех она целовала в голубые глазки и гладила по льняным волосам. Ну как тут руками не развести — разглядела ведь, что в одной из сорока двух головок спрятано нечто большее, чем в остальных.

— Еще чего, — буркнул отец. — Учиться…

Сам Ванюша перекрестился:

— Да минует меня чаша сия…

Но от бабушки Федосьи отделаться было не просто.