2.21 ЭПАС. Подводя итоги
2.21 ЭПАС. Подводя итоги
Не раз мне приходилось слышать, что ЭПАС ничего не дал ни нашей советской космонавтике, ни американской астронавтике, что он был лишь политическим цирковым представлением. Пилотируемые космические полеты — это очень дорогие представления, и если уж их устраивать (а это отдельный вопрос), то это надо делать всем миром. Фактически, это стало ясно всем только много лет спустя.
Что же действительно дал экспериментальный проект «Союз — Аполлон» обеим странам — СССР и США, всей пилотируемой космонавтике? Ответить на этот вопрос непросто, прежде всего, потому что результат складывался из нескольких составляющих: технической, политической и даже социальной. Полностью осветить даже одну техническую сторону, наиболее близкую мне, инженеру, тоже непросто, для этого необходимо привлечь более широкий круг специалистов. Тем не менее, решившись описать дела и события, связанные с ЭПАСом, я должен сделать выводы. Этому научила меня творческая инженерия, мой технический фундамент. Кроме того, вторая часть рассказов о последующих этапах моего пути в космонавтике в большой мере связана с описанными делами и событиями, ставшими своеобразным мостиком между двумя периодами холодной войны и новым периодом кооперации 90–х годов.
ЭПАС оказался весьма длительным и дорогостоящим проектом. Он стоил нашей головной организации НПО «Энергия», ближайшим смежникам и космической отрасли в целом огромных средств. Трудно подсчитать все прямые и косвенные расходы, затраченные на проект. Деньги на космонавтику и «оборонку» в СССР считать было не принято, да и практически невозможно — объективных, не искаженных показателей не существовало. Однако такие факты, как пять лет напряженной работы тысяч высококвалифицированных специалистов, пять летных кораблей и ракет–носителей, большое число макетов и моделей, 17 только одних АПАСов, огромное число других приборов и подсистем, говорят сами за себя.
Что, кроме престижа страны Советов, получили мы за все эти огромные усилия? В совокупности не так уж и мало, ведь не все можно выразить в денежном эквиваленте. По крайней мере проект «окупился» намного лучше, чем, скажем, участие в лунной гонке по программе H1—Л3.
Прежде чем просуммировать то, что дал ЭПАС советской космонавтике, надо еще раз упомянуть о том, что бы он мог дать, владей руководители проекта и космической отрасли настоящей стратегией. К сожалению, все они, даже сам Устинов, воспитанник самого Сталина, смотрели наверх. У Брежнева, казалось бы, не было более высокого верха, но и он оглядывался вокруг, на других членов Политбюро и ждал от советской космонавтики, за достижения которой получил не одну награду, только безоговорочной победы. Для всех них престиж, доказательство того, что на переднем краю науки и техники социализм, по крайней мере, не хуже капитализма, оставался главным, всё подавляющим мотивом для указаний и действий. Если бы по–настоящему мудрое руководство позволило некоторый дополнительный риск, обновленный, усовершенствованный «Союз» с компьютером на борту лет на пять раньше, чем это произошло на самом деле, влился бы в программу ДОСов (это направление стало основным для советской пилотируемой космонавтики).
Хотя новый компьютеризированный корабль к 1975 году не создали, часть его бортовых систем и модернизированную наземную аппаратуру НИПов подготовили, отработали и ввели в действие в ходе работы над ЭПАСом. Обновленный, дооснащенный наземный комплекс управления (НКУ) с ЦУПом под носом, у нас в Подлипках, о котором мы мечтали долгие годы, следует поставить, наверное, на первое место в ряду технических средств, полученных советской космонавтикой в результате ЭПАСа.
Если продолжить перечень наземных услуг, которые создали по постановлениям ЦК и Совмина, то к НКУ надо добавить еще несколько важных наземных сооружений. Это «американская» пристройка на «двойке» Байконура, в которой после ЭПАСа испытали сотни кораблей «Союз» и «Прогресс», а также ряд сооружений в Звездном и в ИКИ Академии наук. Там, в лаборатории ИКИ, где осенью 1974 года мы выполнили контрольную стыковку, в 80–е годы проводились испытания научной аппаратуры, летавшей на ДОСах и по другим, беспилотным программам «Интеркосмоса». Несколько слов о космической науке.
После ЭПАСа международная кооперация в этой области получила широкое развитие, поскольку проект стал хорошим примером для будущего сотрудничества. В ходе работы над ЭПАСом подготовили и провели в общей сложности дюжину совместных экспериментов. Дополнительно у нас и у американцев была собственная научная программа. К отбору экспериментов привлекли лучших ученых обеих стран. С нашей стороны работами руководил академик Р. З. Сагдеев, директор ИКИ. Как было принято официально говорить, эта деятельность внесла весомый вклад в мировую науку, фундаментальную и прикладную. Здесь уместно сказать, что, к сожалению, ни в рамках ЭПАСа, ни в ходе других программ, ни нам, ни американцам, ни ученым других стран пока не удалось осуществить настоящего прорыва науки в космос: до сих пор не сделано открытий, превративших бы орбитальные лаборатории в тот новый уникальный экспериментальный комплекс, который дал бы человеческой цивилизации по–настоящему космический, неземной продукт, недоступный для земных лабораторий. Только в этом случае появился бы настоящий стимул для космических исследований и смысл для полетов с орбитальными скоростями за пределы земной атмосферы и тяжести. Такого сделать в XX веке, похоже, не удалось никому. Несмотря на большие достижения, космические исследования в большей мере продолжают оставаться наукой в себе. Оговорюсь, что это мое личное мнение, с которым, наверное, не согласятся настоящие ученые.
Насколько я могу судить по результатам, полученным остальными рабочими группами, ни управленцы, ни связисты, ни СОЖевцы не почерпнули у американцев ничего радикально нового и не вынесли из самого ЭПАСа такого, что существенно повлияло бы на технику отечественных систем. Безусловно, инженеры и ученые рабочих групп существенно расширили кругозор и обогатили свой опыт. Все они вынесли из этого проекта многое, не заметное взгляду со стороны, крупицы того, из чего складывается высококвалифицированный специалист, без чего трудно рассчитывать на быстрый прогресс техники. В этой части затраты окупились с лихвой.
Я еще раз должен сказать несколько слов о стыковке, и не только потому, что это моя область космической инженерии. Об этом надо сказать потому, что именно техника стыковки, по–видимому, извлекла наибольшую пользу из ЭПАСа. АПАС-75, первые космические андрогины не стали применять ни в американской астронавтике, ни у нас в космонавтике.
Тем не менее новый механизм, его конструирование и испытания дали мощный толчок развитию стыковочной техники и в конце концов замечательные результаты. Новому стыковочному агрегату, названному АПАС-89, по году его появления на свет, было суждено снова связать, состыковать космонавтику и астронавтику в 90–е годы, и на этот раз — надолго.
После ЭПАСа мы также по–настоящему взялись за реконструкцию своей наземной испытательной базы. Позаимствовав у американских коллег идею и, как было принято у нас в Советском Союзе, опираясь полностью на свою технологию и элементную базу, мы создали гибридный динамический стенд. Десять лет спустя этот стенд сослужил нам очень хорошую службу в программе орбитального комплекса «Мир», а еще через десять лет стал работать на совместную программу, на астронавтику и космонавтику, и даже — на Международную космическую станцию XXI века.
Последнее, о чем хотелось бы сказать в связи с этой темой, относится к прикладной науке в стыковочной области космической техники. После успешной стыковки на высокой международной орбите у меня сложилась прекрасная база, фундамент, на котором можно было возводить научную надстройку. Эту задачу удалось выполнить во второй половине 70–х. Главным итогом, по крайней мере с инженерной точки зрения, стала разработка и научное обоснование новых конструкций, прежде всего — АПАС-89.
Еще через несколько лет мне удалось выкроить время и подготовить к изданию открытую книгу о системах стыковки космических аппаратов. Надо сказать, что эпасовская «пропаганда» сыграла на этот раз со мной и с многочисленными экспертами, с цензурой злую шутку. После «Союза» и «Аполлона» все они, как и я, посчитали представленный материал пригодным к открытой публикации, ведь он все равно был доступен американцам, нашим главным партнерам и конкурентам. Только много лет спустя, когда стыковкой стали заниматься в Европе и в Азии, когда вернулись к соединению на орбите в Америке, эту книгу перевели на несколько языков. Только в начале 90–х, с новой, коммерческой точки зрения стало ясно, что помещать в открытую книгу так много детальной информации не следовало.
Руководитель полетов А. Елисеев оказался в этом плане прозорливее. Он издал книгу «Техника космического полета», а мы ему в этом деле немного помогали — фрагментарно, эскизно, с упрощенными, схематичными иллюстрациями.
На рубеже веков мое отношение к своему открытому изданию поменялось еще раз, оно стало более философским. Стыковка — это уже сотрудничество, а книга тоже внесла свой вклад в международную кооперацию в космосе, в объединение разных стран на орбите. Книга стала моим дополнительным вкладом в мировую космическую технику и науку, в общечеловеческий прогресс.
Остается надеяться, что это сотрудничество и прогресс будут продолжаться.
Надежность и безопасность — еще одна область, которая получила мощный толчок в ходе совместного проекта. Было бы неправильным сказать, что работа над повышением надежности и безопасности у нас началась во время ЭПАСа. Катастрофы в 1967 и 1971 году, другие неудачи заставили серьезно совершенствовать РКТ. Американцы же показали нам хороший пример, прежде всего с методической точки зрения. Я имею в виду подход к проверке и обеспечению надежности и безопасности, логические методы анализа, получившие дальнейшее развитие в послеэпасовские годы. В частности, эти методы нашли применение в технике стыковки, что привело к разработке более надежных и живучих конструкций.
ЭПАС внес также определенный вклад в совершенствование нашего подхода к управлению программой, к организации этапов при создании подсистем и космического корабля в целом.
Следует подчеркнуть, что американский опыт кардинально не повлиял на наши принципы в управлении космическими программами, которые базировались на административных и контролирующих пирамидах, на централизации руководства, на институте главных и генеральных конструкторов, на личной ответственности разработчиков за свои изделия, за конечный результат. В годы ЭПАСа приходилось слышать о том, что мы можем многому научиться и многое позаимствовать у НАСА. То, чего боялись американцы, не произошло, не могло произойти. Создать и заставить работать систему, построенную на строгих правилах, порядке и внутренней дисциплине, было у нас невозможно. Да и кто знает, какой подход более эффективен? Каждый из них имел свои достоинства и недостатки. Для каждого необходимы определенные условия, среда, а они могут меняться во времени. Конечно, программа «Аполлон» 60–х годов была чудом, как в целом, так и в организации всех работ. Ее реализовало удивительное, уникальное поколение ученых и инженеров очень высокой квалификации, морали и энтузиазма. Однако этот золотой век астронавтики прошел, а за ним постепенно разошлись и люди.
Уже во времена ЭПАСа начался уход старой аполлоновской гвардии. 20 лет спустя мне довелось работать с существенно обновленными контингентом НАСА и космической индустрии.
Тем не менее мы учились у наших американских коллег методам организации, планирования и реализации космических проектов. Ярким примером стало внедрение четко выраженного двухэтапного подхода, отработочного и квалификационного, который использовался при создании АПАС-75 и который после ЭПАСа мы задействовали сначала в электромеханике наших РКТ, а затем он стал общим при создании новых изделий.
Надо сказать, что американцы также пристально наблюдали за нами. Насколько мне известно, мы внесли серьезные сомнения в умы американских специалистов и заставили задуматься, какой из подходов более эффективный.
Огромным контрастом по сравнению с доэпасовскими проектами стало освещение хода работ и особенно подготовки и проведения самого полета средствами массовой информации. Вскоре после июля 1975 года средства массовой информации, казалось, вернулись к прежнему, регулируемому состоянию. Однако пишущая и показывающая братия и даже некоторые из тех, кто их опекал, уже почувствовали вкус живой космонавтики, и вернуть умы назад полностью было невозможно.
Настрой, программное обеспечение, как бы выразились современные компьютерщики, стал другим. Этот «мягкий продукт» (software), как и человеческое мышление, — более гибкое, более изменчивое, чем «жесткое тело» (hardware), даже чем надстройка, государство со всеми его институтами.
Стремление к большей открытости касалось не только средств массовой информации. Оно проникло в саму РКТ. Прежде всего это относилось к людям, в первую очередь — к участникам совместных работ. Специалистов ЭПАСа уже знали в стране и в мире, и скрыть, упрятать их полностью стало невозможно.
Нас по–прежнему приглашали на встречи с общественностью, и мы иногда соглашались. Согласно инструкциям, нам требовалось спрашивать разрешения. Ко мне часто обращался Е. И. Рябчиков, который, с легкой руки (или слова) К. Симонова назывался репортером со времен войны и послевоенных битв. Первое время я звонил нашему Генеральному В. П. Глушко и получал устные разрешения. Хотя меня никто не останавливал, не контролировал, однако по привычке я оставался осторожным, законопослушным.
Через пару лет стала развертываться программа «Интеркосмос», в которой поначалу участвовали лишь страны социалистического лагеря. Вся деятельность, связанная с поездками за рубеж и приемом иностранных делегаций, у нас, как и прежде, велась под эгидой Совета «Интеркосмос». Основой этой деятельности были опыт ЭПАСа, даже процедура оформления и поведения специалистов, которым по–прежнему приходилось вести двойную жизнь, как говорили у нас в те годы, «по Брежневу».
Оказались полуоткрытыми ЦУП и ЦПК. Хотя и ограниченно, туда стали допускать иностранцев, прежде всего потому, что там уже работали американцы. Для сотрудников этих организаций отпала необходимость придумывать легенды, искать себе академическую «крышу», которая заслоняла бы их космическую суть от иностранных шпионов. Такого завидного положения нам, работникам ГКБ — головного конструкторского бюро советской космонавтики, и многим нашим смежникам пришлось ждать еще добрый десяток лет. В нашей работе ЦУП и ЦПК вместе с академическим ИКИ стали открытыми форпостами, через которые мы выходили в большой свет.
Говоря о кадрах ЭПАСа, хочу прежде всего упомянуть о моих товарищах и коллегах, в первую очередь, о нашем техническом директоре, профессоре К. Д. Бушуеве, который достойно завершил беспрецедентную космическую программу в далеко не простой ситуации, обусловленной как объективными, так и субъективными обстоятельствами. К сожалению, уникальный опыт первого международного директора остался невостребованным. Константин Давидович прожил всего три года после завершения проекта. Не последнюю роль в его преждевременной смерти наверняка сыграли постоянные стрессы, которые сопровождали работу технического директора.
Добрым словом следует вспомнить имена наших ведущих специалистов, прежде всего руководителей рабочих групп: В. П. Легостаева — будущего вице–президента и заместителя Генерального конструктора; В. А. Тимченко — заместителя главного конструктора; Б. В. Никитина и И. В. Лаврова — начальников отделов; руководителя наземных испытаний Н. И. Зеленщикова — будущего первого вице–президента и первого заместителя Генерального конструктора; руководителя полетом А. Елисеева, его заместителей В. Кравца и В. Благова. Все рабочие группы дали нашей космонавтике, ее головной организации НПО (РКК) «Энергия» и ведущим смежникам десятки и сотни возмужавших специалистов, прошедших уникальную школу.
Американцы оценили наши деловые качества. Несмотря на многочисленные задержки, обусловленные необходимостью согласования с инстанциями, и упорство в престижных вопросах, с нами было легко договориться «по делу». Послеэпасовский опыт работы с канадцами и представителями других стран помог американцам лучше понять кто есть кто в мировой космонавтике и астронавтике.
Будь советская власть, ее идеологическая и направляющая сила — Политбюро — поразумнее, наш рабочий класс и трудовая интеллигенция космической отрасли сработали и смотрелись бы еще более достойно. Правда, то же можно сказать и обо всей хозяйственной и другой политике в нашем большом, во многом неразумном государстве. Последствия этой политики, отсутствие здравого смысла во многих земных делах и привели к краху Советского Союза, преданного партийной и другой номенклатурой. Не мог еще раз не вспомнить об этом, подводя итоги тем 70–м, теперь таким далеким годам.
Через 20 лет мне снова пришлось встретиться со многими из ЭПАСовских кадров НАСА и его ближайших подрядчиков. В целом они не составили такого монолитного ядра в будущем совместном проекте, как это произошло с нами. Тем не менее ветераны играли заметную роль на многих местах и на разных уровнях. К сожалению, к началу 90–х годов Г. Ланни покинул НАСА и оказался в стороне от международной программы. Зато его заместители, А. Олдридж и Л. Никольсон, за эти годы поднялись еще выше и внесли достойный вклад в общее дело на новом этапе. Помощник администратора НАСА Олдридж стал одним из самых активных пропогандистов программы «Мир» — «Шаттл», в частности пропагандируя АПАС-89 на важнейшем начальном этапе. Примерно то же самое в Хьюстоне делал Никольсон как заместитель директора КЦД. Перед уходом на пенсию сумел снова поработать на общее дело Д. Уэйд. В начале 90–х годов активным оставался Р. Уайт, хотя он и отошел от стыковочных дел.
Многие из тех, кто был в 70–е годы помоложе, кто не занимал ключевые позиции в ЭПАСе, выросли и возмужали, и спустя 20 лет их инженерный, в том числе совместный, опыт сыграл большую роль. В НАСА, в Хьюстоне и на полигонном Мысе, в КЦК и в Дауни, на фирме «Рокуэлл» мне пришлось работать вместе со многими американцами, которые встречались на моем пути тогда, 20 лет назад, и которых я знал близко. Все они признавали ЭПАС важным периодом в своей космической биографии. В этой связи не могу не назвать Рэя Аджемяна, который в 1973 году начинал сбою деятельность как конструктор космических механизмов на фирме «Рокуэлл» и с которым мы тогда лишь познакомились. Зато в 90–е годы на своей фирме он уже играл ключевую роль в новом совместном проекте.
Обо всем этом мне еще предстоит рассказать.
Особо хочу вспомнить о командире «Аполлона» Т. Стаффорде, ветеране космических полетов 60—70–х. Вскоре после ЭПАСа он вернулся в свои родные Air?Force (ВВС) и получил вторую звезду на погоны, еще раз «побив» своего советского коллегу. Правда, Леонов (вместе с Кубасовым, конечно) тоже получил вторую «Звезду» (но лишь — Героя). Через несколько лет Стаффорд снова вернулся в НАСА. Двадцать лет спустя он остался Железным Томом, сохранив верность общему делу и дружбе. Ему пришлось возглавлять специальную комиссию НАСА, разбиравшую самые острые пограничные вопросы и даже конфликты. Ему доверяли и свои, и чужие, и это говорило само за себя.
Еще несколько слов о том, что приобрели обе стороны от совместного проекта. Прежде всего мы научились работать вместе. Эта наука сложилась из нескольких разделов, начиная от технических и организационных методов согласования интерфейсов во всех их проявлениях, от физических параметров до инструкций для космонавтов и астронавтов, а также для наземного персонала ЦУПа и МСС — центров управления, расположенных на разных континентах. Мы научились хорошо понимать друг друга, и не только в лингвистическом смысле. Мы осознали свои достоинства и недостатки, а главное — стали гораздо больше доверять друг другу.
Несмотря на жесткие ограничения нашей системы, у некоторых из нас установились товарищеские отношения с американскими коллегами, и хотя они оборвались практически сразу после ЭПАСа, все же оказались достаточно долговечными, по крайней мере для меня. Более того, взаимопонимание с американским космическим конструктором Кэдвелом Джонсоном сыграло большую роль 20 лет спустя, когда мы вместе инициировали новый совместный проект.
Заокеанские коллеги признали в нас достойных партнеров, с которыми можно и нужно работать. Кроме того, им было интересно с нами, и этот взаимный интерес основывался на профессиональных и общечеловеческих стимулах. Не случайно каждый раз американцы приезжали к нам в Москву и принимали нас в Хьюстоне с большим желанием. Недаром, каждый раз уезжая из Москвы, они надеялись вернуться сюда снова. Инженеры мечтали о новом интересном проекте.
Как известно, политическая ситуация в мире стала постепенно меняться после ухода со сцены президента Ричарда Никсона, который был, наверное, главным инициатором и движущей силой разрядки и который сам оказался ее жертвой. Оппозиция внутри страны с большой долей антисоветской направленности сумела побороть все остальные силы и совершить, казалось бы, невозможное. Воспользовавшись «уотергейтским» делом, Никсона добили на наших глазах жарким летом 1974–го. Дальше разрядка шла в основном по инерции, с нарастающим затуханием, сначала при преемнике Никсона Форде, затем уже при демократе Картере и, наконец, снова обернулась самой холодной войной при непримиримом республиканце Рейгане. Пик противостояния пришелся на начало 80–х, а тогда, в конце 1975 года, мы, наивные технари, все?таки надеялись, что начатое нами дело будет развиваться.
Если взглянуть на прошедшие периоды нашей жизни философски, то в этих приливах и отливах, в крутых политических зигзагах сотрудничества можно разглядеть и положительные стороны. В 60–е годы, в период лунной гонки, космонавтика и астронавтика накопили огромный потенциал, причем каждая развивалась самобытно. Это подготовило благоприятную почву для сотрудничества, на которой вырос ЭПАС. Потом космонавтика и астронавтика снова разошлись, выполняя свои внутренние программы. Американцы преуспели в создании системы многоразового использования «Спейс Шаттл». Главным достижением Советов стали ДОСы — долговременные орбитальные станции и длительные полеты космонавтов на них.
Когда 20 лет спустя обе страны вновь объединились, партнеры снова пришли в общую программу со своим багажом, со своими достижениями, в то же время нам всем чего?то не хватало. Стыковка снова оказалась посредине и в очередной раз стала не только средством, но и катализатором объединения.
Заключительный рассказ об ЭПАСе является, в каком?то смысле, введением в рассказы о следующих десятилетиях нашей жизни, когда мы работали врозь, и о новом периоде сотрудничества уже в 90–е годы.
Получилось так, что все эти годы в нас жил тот опыт и тот настрой, который мы приобрели в течение незабываемых пяти лет ЭПАСа. Когда пришло новое время, в новых проектах активную роль стали играть люди «Союза» и «Аполлона», в первую очередь у нас в России, в нашем КБ, в Подлипках, в городе с новым названием — Королев.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.