Глава 20 «Гражданка Дюма… обеспокоена судьбой своего мужа»
Глава 20
«Гражданка Дюма… обеспокоена судьбой своего мужа»
К лету 1799 года Мари-Луиза не находила себе места от волнения. Учитывая медлительность транспорта и продолжавшиеся захваты почтовых судов британцами[1031], она привыкла по много недель не получать весточки от мужа. Но она получила письмо Алекса[1032] от 1 марта, где говорилось, что он уезжает из Египта и страстно надеется оказаться в объятиях жены «сразу следом» за этим посланием[1033]. С тех пор как он написал эти слова, прошло три месяца. Даже если бы его корабль захватили англичане, она бы уже узнала об этом. Генералы Французской Республики просто так не исчезают с лица земли.
Она написала военному министру[1034], чтобы узнать, нет ли у него новостей о захвате корабля с ее мужем. Хотя ответа не последовало, к концу июля Мари-Луиза каким-то образом (быть может, от друзей Доломье[1035], которые получили письма от него в июне) проведала о тяжелом положении супруга: он попал в плен. Она связалась с коллегами Алекса[1036], и те постарались навести справки[1037].
Первое найденное мною письмо[1038] подписано генералом Жаном-Батистом Журданом, который в 1799 году, потерпев унизительное поражение от австрийцев, временно покинул армию ради политической жизни, где продолжал обладать значительным влиянием[1039]. Журдан служил с Дюма[1040] в Северной армии в 1794 году и в Рейнской армии в 1795 году. 25 июля он написал новому военному министру Жану-Батисту Бернадоту:
Гражданка Дюма, жена гражданина[1041] генерала Дюма, обеспокоена судьбой своего мужа, который находился в Египте вместе с гражданином генералом Бонапартом, а затем, как она слышала, был вынужден отплыть во Францию Она узнала из надежных источников, что в месяц жерминаль его взяли в плен в Тарентском заливе и отправили в Мессину. Если у вас есть точная информация о его местонахождении, я буду вам чрезвычайно признателен за нее.
Будьте любезны, наведите справки.
Помимо обращения через Журдана, Мари-Луиза сама отправила множество писем различным чиновникам Военного министерства. В их числе было следующее письмо министру Бернадоту, посланное три недели спустя:
Вилле-Котре, 24 термидора[1042] VII года [11 августа 1799] Французской Республики, единой и неделимой
От гражданки Дюма
Генералу Бернадоту, военному министру.
Я имела честь писать вам, гражданин министр, 4-го числа сего месяца, но не получила ответа. Боюсь, мое письмо к вам не попало. Прошу вас, пожертвуйте толикой своего времени, чтобы сообщить мне, что сталось с моим мужем.
26 жерминаля [15 апреля] я получила от него письмо, датированное 11 вантозом [1 марта], в котором он сообщал, что возвращается во Францию для поправки пошатнувшегося здоровья. Он покинул Александрию между 11 и 17 вантоза [7 марта] на судне «Belle Maltaise»…С этого момента я больше не получала от него вестей, а различные сообщения заставляют меня опасаться, что он попал в плен. Кажется, все указывает на то, что его захватили в Тарентском заливе, а оттуда он перевезен в Мессину.
Умоляю вас, гражданин министр, сообщите мне, что вам известно…Участие, которое вы проявляете к вашим соратникам, внушает мне уверенность в вашем участии к моему мужу. Его благодарность, равно как и моя, будут сопоставимы с важностью услуги, что я ожидаю от вас.
С салютом и уважением,
Жена Дюма.
Бернадот был генералом-республиканцем, как и муж Мари-Луизы, и у нее были основания полагать, что он поможет ей. Но Бернадоту, как военному министру, было о чем побеспокоиться и без этого.
Летом 1799 года Франция, ее союзники и сателлиты столкнулись с новой коалицией держав[1043], решительно настроенных отобрать все завоевания семи лет ожесточенной революционной войны. Это были Англия, Россия, Австрия, Португалия, Турция и Неаполь. Потопив французский флот в Абукирском заливе летом прошлого года, британцы – с помощью турок – заперли лучшие подразделения французской армии на Ближнем Востоке.
А теперь в Италии – самом сердце всеевропейской республиканской революции – «братские республики» Франции рушились одна за другой, как костяшки домино. За разгромом в Неаполе последовали сокрушительные поражения на севере, где австрийцы и русские, поддержанные британским золотом, повсеместно атаковали французов. Республики, за создание которых Дюма и его товарищи по оружию сражались около года, падали за считаные недели. Цизальпинская республика прекратила существование в апреле 1799 года, а в конце того же месяца австрийцы захватили Милан. Итальянские патриоты оказались не в состоянии сами защитить себя и почти всегда мешали сделать это французам, поскольку были недовольны французской оккупацией, считая ее противоречащей новым революционным идеалам. Кровавые убийства профранцузски настроенных патриотов произошли в Вероне и других городах Северной Италии, особенно в Тоскане, где толпа вдребезги разбила символы республики, а деревья свободы использовала, чтобы повесить Giacobini (якобинцев). В Сиене контрреволюционеры убивали евреев[1044], и повсюду возрождались еврейские гетто, чье уничтожение рассматривалось как важнейший символ заразы французского свободомыслия. Впрочем, чаще всего профранцузски настроенная Северная Италия сдавалась в результате австрийского (а теперь еще и российского) вторжения. Старые державы Европы снова шли в военный поход.
Поскольку значительное число французских солдат застряло на Ближнем Востоке, австрийцам потребовалось всего три недели, чтобы вернуть себе город-крепость, которую Дюма и его товарищи взяли лишь после упорной девятимесячной осады. Французы сдали Мантую[1045] 28 июля. В результате сражения австрийцы пленили весь генеральский состав французов в регионе. Все достижения славной кампании 1797 года были утрачены. Бывший командир и товарищ Дюма генерал Жубер был назначен главнокомандующим французской Итальянской армией, но погиб в первой же схватке[1046] – в битве при Нови – 15 августа. Римская республика пала 30 сентября[1047].
Страна, которая так недавно несла революцию во все уголки Европы, вновь оказалась на грани вражеского вторжения и поражения. Так что совсем не удивительно, что генерал Бернадот, возглавлявший Военное министерство Франции, мало чем мог помочь Мари-Луизе. В последнюю неделю августа он ответил, что министерство, к сожалению, не может предоставить «удовлетворительную информацию[1048] о положении генерала Дюма», но что «если я получу какое-либо известие о нем, заверяю вас, я передам вам его при первой же возможности».
* * *
Не сумев получить помощь от армии, Мари-Луиза начала бомбардировать письмами влиятельных членов правительства. 1 октября она написала Полю Баррасу[1049], политическому лидеру Директории и давнему патрону Наполеона, умоляя его проявить участие к судьбе ее мужа. Но Баррас, у которого находилось время только на то, что наполняло его карманы, не пожелал помочь. Его мало заботили республиканские генералы или их судьба. Ранее в том же году он участвовал в измене Республике, помогая агентам Людовика XVIII, брата убитого короля, организовывать заговор с целью возвести[1050] Людовика на трон. За эту помощь Баррасу было обещано двенадцать миллионов франков.
Когда на войне началась череда неудач, правительство лишилось поддержки со стороны даже тех коррумпированных людей, которые в него входили. Франция снова очутилась на грани социально-экономического коллапса, поскольку соперничавшие группировки вышли на улицы по всей стране. Небольшие бродячие армии мародерствовали и грабили[1051] сельские районы. Плохое управление финансами и сокрушительные поражения в войне привели к тому, что Париж утратил способность поддерживать правопорядок, не говоря уже о таких первоочередных вещах, как содержание больниц и школ. Стоявшие у власти люди искали выход[1052]. И в начале октября выход нашелся.
Когда 9 октября генерал Бонапарт высадился во Франции[1053], покоритель Египта оказался именно той сильной фигурой, в которой нуждалось правительство. Хотя Наполеон оставил после себя кровавый ад, до Франции пока добрались лишь вести о его победе[1054] над турками в Битве при Абукире десятью неделями ранее. Несмотря на небольшое расстояние между Францией и Египтом, последний располагался на другом континенте, который еще больше отдалился из-за британской военно-морской блокады. Надежные источники информации о ситуации в Египте либо отсутствовали почти полностью, либо находились под контролем Наполеона. По прибытии его кораблю пришлось пройти стандартную процедуру карантина, чтобы убедиться, что ни Наполеон, ни его подчиненные не заражены чумой, которая, как было известно, опустошала оставшиеся в Египте войска. Но карантин не смог сдержать толпы людей, которые бросились на судно Наполеона с криками «Лучше чума, чем австрияки!»[1055].
Наполеон с триумфом проехался от порта высадки до Парижа, где епископ Талейран, всегда ставивший одно шоу[1056] под прикрытием другого, организовал встречи Наполеона с членами Директории. Между тем младший брат Наполеона Люсьен Бонапарт ухитрился избраться[1057] в Совет Пятисот – и даже стать его председателем. Для этого Люсьену пришлось солгать о своем возрасте (ему было всего двадцать четыре, тогда как официально избираться разрешалось минимум с тридцати лет), но этот поступок бледнеет в сравнении с еще большей ложью: он возглавил главный орган законодательной власти и одновременно помогал старшему брату готовить государственный переворот, призванный уничтожить этот орган власти.
Детали заговора были разработаны 1 ноября на послеобеденной попойке в доме Люсьена Бонапарта. Философ Вольней, сделавший так много для идейного обоснования Египетского похода, тоже вошел в число заговорщиков, как и банкир Наполеона Колло[1058], оплативший всю затею.
* * *
Мари-Луиза продолжала писать всем, о ком только могла вспомнить, и умоляла их помочь в поисках ее мужа. Наконец 29 октября она получила первое подтверждение того, что Алекс еще жив. Это было письмо от высокопоставленного правительственного чиновника:
Гражданка, я получил от вас два письма[1059], в которых вы описываете свое беспокойство за судьбу мужа. Поверьте моим словам, я всем сердцем разделяю это беспокойство. Мы испробовали все возможные средства, чтобы выяснить, где держат вашего мужа, но мы [все еще] не знаем этого наверняка. Тем не менее все указания заставляют нас поверить, что он в Неаполе или на Сицилии. Вы можете быть уверены, что он жив: вся полученная нами информация не оставляет в этом ни малейших сомнений. Дабы ослабить ваши переживания, я также заверяю вас, что мы выберем наиболее подходящий вариант его обмена. Прошу вас не сомневаться в том, что я почту своей величайшей обязанностью сообщить вам новые известия, как только получу их.
Салют и братство!
Мулен.
Мари-Луизе повезло, что она получила это письмо, поскольку Мулен (и все остальное правительство) лишится власти одиннадцать дней спустя.
В ту же неделю она выяснила новые подробности – от министра военно-морского флота и колоний. Тот рассказал ей, что справился о генерале Дюма у генерального консула Франции в Генуе, столице недавно созданной Лигурийской республики[1060][1061]. Консул подтвердил, что ее муж «взят в плен неаполитанцами»[1062], и министр по своим каналам связывался с Испанией, чтобы передать Дюма весточку от семьи. Министр пообещал «призвать испанское правительство освободить[1063] вашего мужа». (Париж давил на Испанию вместо Неаполитанского королевства потому, что на тот момент у Неаполитанского королевства не было дипломатических отношений с Францией.) «Надеюсь, гражданка, что этот шаг принесет определенный успех», – заключал министр. Но последующие события этой недели отвлекли всех от подобных дел.
9 ноября 1799 года люди министра полиции Жозефа Фуше расклеили на стенах по всему Парижу следующее воззвание Наполеона: «Совет Пятисот, находящийся под давлением[1064] особых обстоятельств, нуждается в единодушной поддержке и доверии всех патриотов. Собирайтесь возле него. Это способ построить республику на основаниях гражданской свободы, всеобщего благоденствия, победы и мира». Ранним утром следующего дня членов Совета Пятисот разбудили в их домах, сообщив, что раскрыт заговор против Республики и что им необходимо немедленно собраться на экстренное заседание. Депутатов предупредили, что в Париже собираться нельзя и что необходимо немедленно выехать из города в безопасное место. Таким местом должен стать старый дворец Сен-Клу, в десяти километрах от столицы. Там депутаты будут более надежно «защищены».
На рассвете 10 ноября, в холодное, пасмурное воскресенье[1065], Наполеон приказал пяти тысячам солдат окружить оранжерею дворца Сен-Клу, где собрался Совет Пятисот. Сначала не все шло гладко. Когда Наполеон попытался выступить в оранжерее, обманутые законодатели – все до одного одетые в официальную форму из красных тог, накинутых поверх обычной одежды, и трехцветных шейных платков – стали кричать «Долой диктатора!». Наполеон, не обладавший большим опытом в гражданской политике, вспылил и заорал: «Вы сидите на вулкане!» Ответом стал свист, проклятия и даже плевки. «Долой диктатора! Долой диктатора!» Кто-то схватил Наполеона за шиворот и встряхнул его. Члены Совета Пятисот предложили объявить генерала Бонапарта «вне закона», что было бы равносильно смертному приговору.
Ситуацию спас Люсьен[1066] – чрезмерно молодой председатель Совета Пятисот. Увидев, что депутаты решительно настроены против его брата, он обернул обвинения в узурпации демократии против них самих. «Здесь не осталось свободы! – закричал он, срывая с себя красную тогу, которую носил поверх сюртука, и бросая ее на скамью у стены. – В знак гражданского траура я, как ваш председатель, отказываюсь от этого символа народного магистрата». С этими словами Люсьен вместе с братом вышел из зала во внутренний двор, где оба сели на лошадей. Оказавшись в седле, Люсьен обратился к солдатам с речью, объявив, что «дерзкие разбойники, без сомнения, подталкиваемые злодейской волей английского правительства, подняли мятеж против Совета». Он призвал солдат – во имя его брата – освободить Совет от этих разбойников и изгнать их из палаты парламента, «чтобы мы, штыками защитившись от кинжалов, были способны обсудить судьбу Республики».
Наполеон попытался объяснить солдатам положение дел на случай, если речь его младшего брата показалась им слишком мудреной: «Если кто-то будет сопротивляться – убивайте, убивайте, убивайте! За мной, я бог битв!» В этот момент Люсьен предположительно сказал брату вполголоса, что тому следовало бы придержать язык, поскольку он находится в Париже, а не в Египте. «Ты говоришь не со своими мамлюками!» После чего Люсьен сделал самый яркий и действенный жест за время государственного переворота, выхватив саблю Наполеона из ножен и приставив ее к груди брата. «Клянусь, я ударю родного брата прямо в сердце, если он хотя бы попытается предпринять что-нибудь против свободы французов!» В этот момент генерал Мюрат, который в Египте вместе со своим товарищем по оружию генералом Дюма ворчал по поводу деспотизма Наполеона, поступил так, как было нужно, чтобы подтолкнуть кавалерию свергнуть демократический строй. Он поднял коня на дыбы, взмахнул саблей и закричал: «Vive le g?n?ral! Vive le pr?sident!»[1067], a затем указал на двери в оранжерею и приказал: «В атаку!» Вторжение вооруженных кавалеристов в зал произвело настолько неизгладимое впечатление на французских законодателей, что последние кинулись к окнам и стали выпрыгивать из них в поисках спасения[1068].
Эта ночь у группы депутатов, действовавших заодно с заговорщиками, выдалась бессонной. Работая при свечах, они голосовали и составляли проекты указов, чтобы узаконить происходящее. К 3 часам утра все было кончено. У Франции появилось новое правительство. Наполеон стал первым консулом во главе высшего органа исполнительной власти из трех консулов. Естественно, остальные двое будут действовать по его приказу. Термин «консул» напоминал о Древнем Риме, и любой мог видеть, что, как и в Древнем Риме, высшая власть досталась одному-единственному Цезарю.
Участь всего и всех в Европе вскоре будет зависеть от прихоти этого диктатора с трехцветной орденской лентой. Десятилетие французского республиканизма и демократии – эпоха внешне бесконечного движения к свободе со всеми ее необузданными ужасами и надеждами – подошла к концу.
* * *
Спустя шесть дней после государственного переворота Мари-Луиза получила полное бюрократических уверток письмо от Мюрата – старого боевого товарища ее мужа, а ныне восходящей звезды Нового порядка[1069]:
В Генеральном штабе в Париже[1070], 25 брюмера, VIII года [16 ноября 1799] Французской Республики, кавалерийская дивизия
Иоахим Мюрат, дивизионный генерал
Гражданке Дюма в Вилле-Котре
Мадам, чтобы ответить на ваши вопросы, содержащиеся в письме, которым вы оказали мне честь 15-го числа сего месяца, я велел моему адъютанту гражданину Бомону поискать информацию, в коей вы были заинтересованы. Выяснилось, что, согласно отчету службы Министерства иностранных дел от 15 фруктидора [1 сентября], гражданин Бертелан, посланник в Риме, написал гражданину Бельвилю, генеральному консулу в Генуе, и поручил ему уведомить министров иностранных дел и военно-морского флота, что генералы Дюма и Манкур были пленены в Таранто и удерживались кардиналом Руффо как залог выполнения различных требований неаполитанцев. Гражданин Бельвиль выполнил поручение, а министр иностранных дел, полагая, что ваш муж уже освобожден, не счел нужным заняться этим вопросом. Получив от меня уведомление о том, что это не так, он намеревается переговорить с министром Испании и главнокомандующим Итальянской армией, чтобы они могли призвать к его освобождению. Счастлив тем, мадам, что имею возможность с удовольствием заверить вас в моей искренней преданности.
Ваш гражданин
И. Мюрат
Спустя несколько лет Наполеон вручит Мюрату неаполитанскую корону, возведя его на трон вместе с супругой – младшей сестрой Наполеона Каролиной. Вместе они соберут толпу блестящих придворных и будут предаваться удовольствиям в том самом месте, которое причинило столько горя его старому другу Дюма.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.