2. Февральская и Октябрьская революции

2. Февральская и Октябрьская революции

О Февральской революции в Иркутске узнали с опозданием. И сообщение об отречении от престола Николая II, и сообщение об отказе от царствования его брата Михаила были на несколько дней задержаны иркутским генерал-губернатором Пильцем. А командующий войсками Иркутского военного округа генерал от инфантерии Кшесинский в свою очередь утаил эти сообщения от воинских частей. Войска были выведены на Тихвинскую площадь, чтобы поклясться в верности царю, но церемонию сорвал один из младших офицеров поручик Краковецкий. Он обратился к войскам с сообщением об отречении царя и призвал их присягнуть Временному правительству. Призыв Краковецкого был встречен криками «ура!», и правый эсер Краковецкий возглавил первый Временный революционный комитет Иркутской губернии.

Постепенно в Иркутск стали прибывать освобождавшиеся из тюрем политические заключенные. Из Александровского централа явились в Иркутск эсеры Гоц, Тимофеев и другие, меньшевик А. Церетели (ставший затем первым председателем Иркутского Совета), большевики Боград, Яковлев, Шумяцкий, Постышев и ряд других.

Все театральные и концертные залы Иркутска были использованы для собраний и митингов. Один за другим выступали представители всех партий — от кадетов до анархистов. Целыми днями и вечерами шли дискуссии, в которых самое активное участие принимала молодежь — гимназисты, студенты, рабочие. Процесс революционизирования молодежи шел гигантскими шагами. Все политические партии стали легальными, и каждая из них стремилась привлечь население на свою сторону, доказывая, что именно ее программа открывает путь к благоденствию и счастью народа.

Мне исполнилось семнадцать лет, и я со всей страстью окунулся в политический водоворот. Вместе с моим другом Ю. Гутманом я все вечера проводил на митингах, как губка впитывая в себя идеи и программы. Меня больше всего привлекала программа большевиков, хотя мой старший брат Виктор, в ту пору самый большой для меня авторитет, был меньшевиком-интернационалистом.

Во главе большевистской молодежи Иркутска стояли семинаристы: из них хорошо помню только Стукова и Беляева — прекрасных ораторов и, по моим тогдашним представлениям, весьма образованных людей. Молодых кадетов, меньшевиков и эсеров возглавляли преимущественно студенты. На молодежных собраниях шли жаркие дискуссии между большевиками, меньшевиками, эсерами, кадетами и анархистами. Учащиеся в большинстве поддерживали эсеров и меньшевиков, рабочая молодежь — большевиков.

Октябрьская революция в Иркутске не совершилась по телеграфу. В Иркутском совете было большинство эсеров и меньшевиков. Реальная власть находилась в руках Иркутского ревкома, председателем которого был эсер, поручик Краковецкий. Опираясь на казаков, юнкеров и кадетов (в Иркутске был кадетский корпус и четыре юнкерских училища), местные власти объявили о своей верности Временному правительству.

На стороне большевиков были пехотные части и отряды Красной гвардии, особенно Черемховский отряд, созданный шахтерами и прибывший в Иркутск на помощь большевикам. Бои длились восемь дней. В декабре 1917 года солдаты и красногвардейцы разгромили юнкеров, выбили их из бывшего генерал-губернаторского дома — и в Иркутске установилась Советская власть. Во главе первого большевистского Совета стал Борис Шумяцкий.

Мать, отчим и братья были против моего увлечения большевистскими идеями. Мама пригласила из Читы Виктора, и на тайном — без меня — семейном совете было решено, что Виктор увезет меня в Читу и таким образом оторвет от моих друзей-большевиков. Уговорить меня уехать было нетрудно: я очень хотел учиться, а Виктор обещал подготовить меня к поступлению в Вуз.

Весной 1918 года мы приехали в Читу, и я поселился вместе с Виктором в небольшой комнате, которую он снимал. Работал он тогда председателем Совета кооперативных съездов Читинской губернии. Обедал и ужинал я в столовой, которую мне рекомендовал Виктор: она находилась в подвале того дома, где мы жили. В первый же день, когда я явился туда, постоянные посетители этой столовой узнали во мне «Викторенка», а две его знакомые девушки, осведомленные о наших семейных вкусах, даже заказали для меня пирожки с мясом. В этой столовой я, благодаря Виктору, познакомился со многими молодыми читинцами и продолжал встречаться с ними, усиленно готовясь в то же время к экзаменам, которые должен был держать осенью.

Среди посещавших столовую было много молодых сионистов, главным образом из интеллигентных еврейских семей. Это были преимущественно левые сионисты из так называемой «Поалей-цион». Особенно подружился я с возглавлявшим эту группу Моисеем Бронштейном — отличным оратором и одаренным журналистом (свои статьи он подписывал «Нетроцкий»). Когда мы познакомились, ему было всего девятнадцать лет. Через год, в 1919 году, он вступил в Коммунистическую партию и вскоре стал работать в Коминтерне, заместителем председателя секции стран Востока. Он погиб в возрасте 22-х лет в бою, когда в числе 300 делегатов Х съезда партии ушел на подавление Кронштадтского мятежа. О его гибели сообщила на первой странице «Правда».

Из других левых сионистов помню М. Бонер, Л. Левитана, М. Литвина, Б. Радовского, братьев Владимира и Виктора Шепшелевичей.

Я был решительным противником сионизма, но куда мне было тягаться с такими образованными людьми, как мои новые знакомцы. И наряду с подготовкой к экзаменам я стал под руководством Виктора изучать марксистскую литературу по национальному вопросу.

Не могу сказать, чтобы первые мои выступления против сионизма на собраниях молодежи были удачны. Но постепенно, по мере изучения вопроса, я стал чувствовать себя все увереннее. Да и время работало на меня, на отстаиваемый мной тезис, что еврейский вопрос должен решаться не путем эмиграции, а путем строительства социализма в стране обитания, путем ассимиляции с народами, среди которых евреи живут.

Время работало на меня, на марксизм, потому что после Февральской и Октябрьской революций евреи получили все гражданские права и стали равноправными. Перспектива эмиграции в Палестину все более блекла в глазах молодых евреев, теряла свою заманчивость… Левая сионистская молодежь (во всяком случае, у нас в Чите) все пристальнее присматривалась к событиям в России, все больше склонялась к слиянию с Коммунистической партией.

Процесс этот был прерван возрождением монархического движении в Сибири и на Дальнем Востоке.