Глава 17 БИТВА ЗА БОУМАНВИЛЬ

Глава 17

БИТВА ЗА БОУМАНВИЛЬ

Наш новый лагерь, известный под номером 30, до войны был приютом для умственно отсталых детей. По всей видимости, канадские власти сочли это место более всего подходящим для немецких офицеров. Лагерь состоял из ряда каменных зданий, расположенных в прекрасном парке на юге провинции Онтарио возле Боуманвиля, на озере Онтарио. Климат в этой местности был мягче, чем в других областях Канады. Помимо жилых строений в лагере была столовая, расположенная в отдельно стоящем доме, кинозал, гимнастический зал и даже бассейн. Все это звучало прекрасно, однако, к несчастью, все здесь было предназначено для детей: бассейн был слишком мелок, кровати слишком коротки и так далее. Постепенно мы привыкли к этому и внесли посильные изменения в обстановку, но самым худшим в этом лагере было то, что он был постоянно переполнен. Около 800 мужчин жили в домах, изначально рассчитанных на 300 детей, и когда в один прекрасный день прибыла новая партия пленных из Северной Африки, многие из них вынуждены были в течение нескольких месяцев жить в палатках, а в столовой вместо двух смен мы стали есть в три смены. Это означало, что персонал столовой вынужден был работать целый день напролет.

В этом лагере я провел три с половиной года и здесь встретил всех тех, кого вывезли в Канаду до нас, и тех, кто прибыл после. Среди тех, кто был отправлен в Канаду весной 1942 года, был мой старый товарищ Отто Кречмер.

Отто Кречмер был самым значительным трофеем, захваченным британской противолодочной службой за годы войны. Он был награжден дубовыми листьями к Железному кресту, а за его успехи в последнем походе, который закончился его пленением, он был награжден Рыцарским крестом с дубовыми листьями и мечами – высшей из всех германских боевых наград. Эта последняя награда была передана Кречмеру через Красный Крест, и канадский комендант лагеря вручил ему награду с соблюдением всех формальностей. На счету Кречмера было множество британских и союзнических кораблей общим водоизмещением более 300 000 тонн, а карьера его завершилась благодаря случайности. Он принял участие в атаке на конвой в марте 1941 года и сам потопил не менее шести торговых судов. На обратном пути он наткнулся на группу британских эсминцев и противолодочных кораблей, преследовавших субмарину Гюнтера Прина.

К несчастью для Кречмера, эсминцы засекли его лодку и забросали ее глубинными бомбами. Кречмер вынужден был поднять субмарину на поверхность, а так как запас торпед у него закончился, он вынужден был довольствоваться палубными орудийными установками. Глупо думать, будто с таким вооружением он мог противостоять эсминцам, поэтому он передал азбукой Морзе на ближайший британский корабль, чтобы тот подошел ближе и принял на борт его команду, что и было сделано. Кречмер не потерял ни одного человека, и как только он сошел с палубы субмарины, она тут же затонула. Он ступил на палубу британского эсминца, даже не замочив ног.

Это была поистине черная неделя для подводного флота Германии. Кречмер был третьим тузом, выпавшим из колоды. Капитан-лейтенант Шепке, еще один мой товарищ, был первым из этой тройки. Его субмарина, всплыв на поверхность, протаранила британский эсминец. При ударе самого Шепке зажало на мостике, и освободить его не представлялось возможным. Он приказал своим морякам открыть кингстоны и покинуть судно, а сам ушел на дно вместе со своей субмариной.

Только через несколько недель командование германского подводного флота признало потерю трех своих асов – третьим был Прин, – хотя Би-би-си объявила об этом сразу, а британские и американские газеты даже опубликовали фотографию Кречмера. Из-за умалчивания этих фактов появились самые нелепые слухи о судьбе Гюнтера Прина, в действительности же его субмарина погибла со всей командой как раз перед инцидентом с лодкой Кречмера.

Кречмер по натуре был весьма сдержанным человеком, и нам трудно было вытянуть из него даже слово, хотя он по опыту превосходил любого другого подводника в лагере и мог бы рассказать немало интересного. Я могу вспомнить лишь одну историю, рассказанную Кречмером, и она была весьма характерна для него – героем ее был не сам Кречмер, а британский моряк.

Кречмер как раз потопил торговое судно и тут заметил, что несколько человек барахтаются в воде вместо того, чтобы сидеть в спасательной шлюпке. Кречмер поднял свою субмарину на поверхность, выловил бедолаг из воды и направился к ближайшей спасательной шлюпке, чтобы высадить туда британских моряков, так как он, разумеется, не мог оставить их на борту своей субмарины. Когда подлодка приблизилась к шлюпке, люди в ней стали лихорадочно работать веслами, искренне полагая, что лодка сейчас протаранит их. Однако Кречмеру в конце концов удалось успокоить их – благодаря году, проведенному в Англии, он довольно бегло говорил по-английски, – и тогда моряки в шлюпке подошли к субмарине и сняли с нее своих товарищей. Затем Кречмер осведомился, достаточно ли у них в шлюпке пищи и воды. Моряк, сидевший у руля, заверил, что достаточно, однако на всякий случай Кречмер передал им несколько буханок хлеба и затем оставил их на произвол судьбы посреди Атлантического океана.

Как моряку ему это, конечно, было не по душе, но тут он ничего не мог поделать. Когда шлюпка отплывала, рулевой отдал Кречмеру честь и вдруг бросил на мостик субмарины пачку сигарет. Это был своеобразный жест признательности за благородное поведение Кречмера.

– Меня это тогда сильно поразило, – задумчиво проговорил Кречмер. – Морское братство дорогого стоит. Надеюсь, они благополучно добрались домой.

Когда командиры наших субмарин собирались вместе, чтобы рассказать о своих приключениях, любому историку достаточно было просто записывать за ними их рассказы. Готов спорить, что материала хватило бы на несколько книг. Среди нас был, например, командир Глаттес. В сентябре 1939 года ему удалось подойти вплотную к эскадре британских военных кораблей, среди которых был и авианосец «Корейджес». Глаттес выпустил по авианосцу торпеду с расстояния в 300 ярдов и уже мысленно поздравил себя с успехом, так как о промахе не могло быть и речи, как вдруг торпеда преждевременно взорвалась, не достигнув своей цели. Что произошло с торпедой, нам уже никогда не узнать, но второго шанса Глаттес не получил. Британские глубинные бомбы оказались куда эффективнее, чем его торпеда. Глаттес поднял лодку на поверхность и вскоре оказался в лагере для военнопленных, чуть было не снискав лавры первого подводника, которому в этой войне довелось потопить такой значительный британский военный корабль.

Благодаря нелепой случайности оказался в нашем лагере лейтенант Лоренц – единственный представитель экипажа его субмарины. После атаки на конвой он поднял лодку на поверхность и слишком поспешно открыл люк боевой рубки. Избыточное давление, скопившееся в субмарине, вырвало крышку люка у него из рук, и Лоренц вылетел из лодки, как пробка из бутылки шампанского в руках неосторожного официанта. Вахтенный офицер, который тут же выскочил наверх, увидел своего командира, спокойно плывущего к лодке, но он также заметил и британский эсминец, который на всех парах шел к их субмарине, поэтому поспешно захлопнул люк, лодка погрузилась и спешно отбыла. Субмарина благополучно добралась до базы под руководством помощника командира, а Лоренцу, можно сказать, повезло – вахтенный на эсминце заметил барахтающегося в воде человека и его незамедлительно выловили.

Лейтенант Шрайбер также был единственным из всего экипажа своей подводной лодки, попавшим в руки британцев, однако в данном случае он был единственным выжившим. В Гибралтарском проливе его подлодка случайно встретилась с другой субмариной. Шрайбер не мог определить, был ли это друг или враг, поэтому он подал опознавательный сигнал. Ответом ему был ужасающий взрыв, который подбросил его субмарину в воздух. Шрайбер очутился в воде, а чуть позже – в плену. Та, другая субмарина была голландской. Голландцы сначала не увидели врага, а когда заметили его, немедленно узнали и предприняли необходимые меры.

Среди плененных командиров подводных лодок был командир Лотт, которого некоторые в нашем лагере упрекали за то, что он буксировал шлюпки с теми, кто спасся с только что потопленного им корабля, к ирландскому берегу. Такое поведение не одобрялось нашим командованием. В начале войны командиры немецких подводных лодок считали само собой разумеющимся сделать все, что в их силах, для своих жертв. Но после того, как немецкие субмарины были атакованы вражескими самолетами во время совершения этого благородного поступка, адмирал Дёниц выпустил свой знаменитый приказ, который впоследствии чуть не стоил ему жизни в Нюрнберге:

«Спасение экипажа с тонущего судна, оказание помощи спасательным шлюпкам и снабжение выживших водой и пищей запрещены. Спасательные работы противоречат элементарным правилам ведения боевых действий, которые предусматривают как уничтожение кораблей, так и вражеских экипажей».

Этот приказ вышел в сентябре 1942 года после известного случая с «Лаконией», который в Нюрнберге сочли смягчающим обстоятельством и который, наверное, спас адмирала Дёница от виселицы. «Лакония» – это пассажирское судно линии Кунард водоизмещением 20 000 тонн, потопленное у западного берега Африки 12 сентября 1942 года немецкой подводной лодкой под командованием Гартенштейна. На борту судна было полторы тысячи военнопленных итальянцев, захваченных в плен в Северной Африке. Потопив корабль, командир Гартенштейн сделал все возможное, чтобы спасти выживших. Он принял на борт своей субмарины столько людей, сколько смог, и одновременно передал открытым текстом другим немецким субмаринам, находившимся по соседству, а также кораблям союзников просьбу присоединиться к спасательной операции. Адмирал Дёниц приказал другим субмаринам направиться к месту гибели судна и оказать Гартенштейну посильную помощь. Спасательная операция прошла успешно, и полторы тысячи оставшихся в живых людей были посажены в спасательные шлюпки, а несколько сотен разместились на палубах подошедших немецких подлодок.

Затем появился американский самолет и начал с небольшой высоты бомбить лодку Гартенштейна. Поскольку у того на палубе разместилось пятьдесят пять итальянцев и тридцать пять британцев, включая женщин, Гартенштейн, разумеется, не сделал попытки погрузиться, чтобы спасти свою лодку. Однако субмарина получила повреждения и, когда самолет зашел на повторную атаку, вынуждена была начать погружение. Спасшиеся люди попрыгали в воду, а одна из шлюпок, буксируемая Гартенштейном, перевернулась. Когда стало известно об этом неприятном инциденте, наше командование незамедлительно выпустило приказ:

«Ни в коем случае не ставить под угрозу безопасность наших субмарин. Действуйте соответственно и прекратите все спасательные операции, которые могут идти вразрез с этим приказом. Враг не станет щадить ваши субмарины».

Через несколько дней за этим приказом последовал другой, процитированный мною выше.

Инцидент с «Лаконией» не был единственным в своем роде, и, хотя морякам претила мысль оставлять людей на произвол судьбы независимо от их национальности, мы признавали справедливость этого приказа. В то же время я впервые не жалел, что меня все это не касается и что я больше не участвую в битве за Атлантику.

Кстати, если говорить о битвах, то у нас лагере тоже имела место одна такая. Она стала известна в Америке под названием Битва за Боуманвиль. В Европе об этом мало кто слышал. Как и большинство битв, эта имела свою предысторию. Во время штурма Дьеппа, предпринятого в основном силами канадских войск, были захвачены пленные, которых, по сообщению германского Верховного командования, препроводили в Англию в наручниках.

Пребывание в наручниках в Германии считалось крайним унижением, которому не должны были подвергаться военнопленные. Наручники надевали только на преступников. Германское Верховное командование довело эту информацию до Гитлера, который лично приказал в качестве ответной меры надеть наручники на канадских офицеров, содержавшихся в германских лагерях для военнопленных. Они провели в наручниках целый день.

Дальше последовали ответные меры. Когда об этой германской акции стало известно в Канаде, канадские власти распорядились заковать в наручники около пятидесяти немецких офицеров. Весь лагерь поднялся на дыбы, а мы забаррикадировались в своих бараках и никак не реагировали на требования коменданта лагеря сдаться. Тогда комендант вызвал солдат. Мы защищались хоккейными клюшками, ножками стульев, сковородками и всем остальным, что подворачивалось под руку. Для нас снова началась война. К счастью, несмотря на то, что несколько человек было ранено, обошлось без жертв. Сообразительные солдаты неприятеля выбили окна и направили на нас пожарные шланги. К счастью, комендант лагеря был достаточно благоразумен, чтобы не использовать огнестрельное оружие. Эту битву мы проиграли, и некоторые офицеры были должным образом закованы в наручники.

Впрочем, ненадолго. Полчаса спустя все наручники были перепилены. Когда канадцы заметили это, они принесли новые наручники, которые постигла та же судьба. Затем прибыла партия сверхпрочных наручников, но оказалось, что их легко открыть с помощью импровизированного ключа, и офицеры освободились уже через несколько минут. Я подозреваю, что комендант был прекрасно осведомлен о происходящем, но предпочел не вмешиваться. Все происходящее ему нравилось не больше, чем нам, поэтому постепенно об инциденте забыли.

Однако у нашей «битвы» был еще и эпилог. Молодые канадские солдаты, которых прислали, чтобы подавить наше сопротивление, решили обзавестись сувенирами на память о своей победе. Часы, авторучки, медали и другие портативные вещицы исчезали из наших бараков в огромном количестве. Мы подали жалобу, и из Оттавы в лагерь прибыла комиссия. Мы составили список пропавших вещей и через несколько дней получили назад большую часть своих ценностей.

Это был один из самых приятных эпизодов, связанных с нашим лагерем. Были и другие, в том числе и неприятные, порожденные злобой и мелочностью. Думаю, нет необходимости воскрешать их сейчас в памяти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.