«Просто наблюдательный человек»

«Просто наблюдательный человек»

Что может сообщить – достоверно и фактично – Попов о писательстве молодого Довлатова?

Очень мало, да почти ничего. Друзьями не были никогда – скорее шапочными знакомыми, как все питерские литераторы между собой. Знал ли Попов, что написал Серега за пятнадцать лет, интересовался ли вообще писателем Довлатовым, мучительно и старательно ищущим свой творческий метод?

Не только не знал, но и огульно отрицал: «Он писал какие-то средние рассказы на уровне фельетонов, что-то кому-то показывал». Ясно, что взыскательному писателю Попову (таким он себя видит в этих главках) «безнадежный во всех отношениях» Довлатов не показывал ничего. Зато другим – показывал. К примеру, у нас дома не переводилась его проза, которую он давал по-приятельски Володе Соловьеву, а мне – как редактору «Авроры». Да и не только нам – существует множество отзывов, рассказов, воспоминаний о тогдашнем писателе Довлатове. Однако для Попова они как бы не существуют. Как и самого Довлатова. Куда дальше, если в своей книжке-биографии Попов даже не упоминает важнейшее событие в писательской жизни Довлатова – его единственный в России сольный вечер в Союзе писателей 13 декабря 1967 года. Почему такой беспрецедентный для биографа пропуск? Опять-таки из черной зависти – у него самого такого престижного вечера не было.

Это к тому, что необходимо критически относиться ко всем нападкам Валеры на своего – личностно и творчески невразумительного – героя. Вообще-то реальный Довлатов к концу его книжки блистает своим отсутствием, окончательно исчезая с горизонта. Сомневаюсь, что и сам Попов различает, какого «Довлатова» так яростно громит.

Вряд ли в то время, о котором он должен был объективно и непредвзято рассказать, молодой прозаик Попов относился так враждебно, с такой личной неприязнью к рассказам Сереги. Снова перед нами – анахронизм, вымышленный страстями и муками Попова.

Начисто забыв о своих обязанностях биографа, Попов целенаправленно, всеми правдами и неправдами, всеми подручными – годными и негодными – средствами уничтожает в зародыше писателя Довлатова. Нет такого писателя, и никогда не было. А был – «просто наблюдательный человек».

Впрочем, чем больше автор хулит и злобствует на своего героя, тем – от обратного – интереснее, заманчивее становится герой, коли сумел вызвать такое беснование, такие крученые страсти! Вот этого реального писателя Довлатова хочется различить и уяснить себе внутри бушующего облыжным отрицанием текста Попова.

И еще. Помните, что у Попова – двойничные биографии? В главках, где появляется «выдающий себя за писателя» Серега, его био похерено, зато авторское – спесиво выпячено. Вальяжный, самоуверенный и – что хуже – самодовольный, давно усвоивший азы писательства молодой Попов смотрит свысока на суетливого, вечно неуверенного в себе Серегу, презирает его, третирует как полное ничтожество – и еще больше самоутверждается.

Прием, надо сказать, низкопробный и убыточный, неизбежно бумеранговый, и это знает любой мало-мальски опытный писатель. Торжествующий над своим героем автор вызывает у читателя обратную реакцию, и тот ставит под сомнение авторское самохвальство. Но многоопытный и когда-то умелый писатель Попов, в запале ненависти и огульного отрицания, уже не различает, что такое хорошо и что такое плохо в писательской технике. Все средства хороши для его задачи.

Попытаемся уяснить, чтобы понять его ярость, с кем он сражается, кого так запальчиво клеймит. Не с тем же Серегой, которого мало знал, не интересовался вовсе, никогда не держал за соперника, а токмо за неудачника. Нет, перед ним был все тот же «никчемный увалень» Довлатов, но с солидным довеском будущего, где он умудрился каким-то хитрым, ловким способом (Попов вычисляет – каким именно?) взлететь на олимп и добыть небывалую славу. Вот этого воображаемого, но четко различимого в воспаленном мозгу Довлатова, преуспевшего «больше всех нас», Попов ненавидит, презирает и сокрушает. Точнее: сводит с покойником личные счеты.

Книжка очень ругачая. Я говорю не о критическом отношении автора к герою, а о прямой ругани, брани, которая вдруг – ни с того ни с сего – появляется в тексте, так серчает Попов на своего безответного героя. Мало того что он упорно называет «ладного молодца» «увальнем» или «разгильдяем». Хуже (читать тяжело), когда прорывается его активная злоба: «…какой-то двоечник, вылетевший из университета, отслужит в армии, потом вернется, вытащит из драного рюкзака свой „дембельский альбом“ и что-то промямлит! Неужто он в своей глуши не соображает, что здесь, на олимпе, это не интересно уже никому?» Это о «бедном Сереге», застрявшем в армии, но уже набросавшем там вчерне «Зону» – рукопись, которая почему-то (потом я узнала – почему) неизменно вызывает бурное негодование Попова.

Усиливая «отчаянное положение» этого Сереги, мечтающего приникнуть к официальной, то есть печатной литературе, автор подмахивает ему всяческие творческие тупики, провалы и неудачи. И, подлаживаясь под Довлатова, бурно реагирует на них. Здесь мы видим фальшак в действии.

В армии Сергей балуется стишками, очень даже неплохими, не придавая им особого значения. Придавал – прозе, и начинал уже с опаской подбираться к ней. Но вот Попов переживает за Сергея его первую творческую неудачу: «Крепким ударом для него стал негативный отзыв о его стихах „тетки Мары“. К ее замечаниям внимательно относились многие знаменитости, включая маститого и самоуверенного Алексея Толстого… И вот – разгромный ее отзыв о стихах племянника Сергея. Не оценила ни его образов, ни юмора, ни рифм. Так куда ж податься бедному Сергею, если родная тетка, к тому же прямо причастная к созданию литературной жизни в родном городе, не слышит его?.. Да, долго еще Довлатову искать свое, неповторимое!»

Неожиданно Довлатову крупно повезло – его рассказ опубликован в популярнейшем юмористическом журнале «Крокодил», это одна из первых довлатовских публикаций. Успех несомненный, и Сережа какое-то время скромно торжествовал. Но завидущий Попов (его гротески ни разу не пришлись «Крокодилу») сумел обратить успех в позорный провал. Придравшись к скандалу, часто сопровождавшему шуточные публикации в «Крокодиле», он ужасается за Довлатова: его Серега «был напуган и даже ошеломлен… вдруг сразу такой удар! Что же делать? Попытка прильнуть к армянским… истокам… обернулась провалом!» Что же делать?

Таких ложных безнадежностей с непременным довлатовским воем «Что же делать?» и тупиков (особенно тупиков: «Да, он снова оказался в тупике. Но то был самый лучший тупик. Он многое ему дал») Попов подкинул нашему герою немало. Но особенно часто – на уровне повседневности – Серега у Попова «впадает в отчаяние». Раз пятнадцать, не меньше. Обычно – от сознания своего писательского ничтожества. Именно на это напирает по всей своей книжке Попов: Серега не тянет, слабоват, несостоятелен, прямо безнадежен. Вот образчик ужасания Попова за Довлатова: «Самое ужасное, что он ощутил, оглядевшись в литературном мире, – что „Зону“… наверняка не напечатают… И не из-за безнадежности – безнадежен пока что он. И именно это, а не „совиные крыла“ реакции, на которые привычно все валят, повергало Довлатова в отчаяние».

Однако, помимо субъективных комментариев, автору биографии «замечательного человека», как, впрочем, и любому биографу, необходимо в первую очередь представить реальную событийность, неподдельную фактичность жизни – писательской и личной – своего героя. И тут уже Попову, а не «бедному Сереге» надо бы прийти в отчаяние – его «довлатовские» закрома пусты.

Поразительно, как легко и без напряга, по сути – виртуально справляется наш автор с такой, казалось бы, нелегкой задачей. На первый план выдвигается его собственное писательское био, к которому он вольно – в зависимости от обстоятельств – пристегивает «литературного неудачника» Довлатова. Выступая в роли мэтра, Попов уличает, поучает, разоблачает, подозревает, осуждает и, наконец, вовсе отрицает писателя Довлатова. Вроде бы я схватила всю нюансировку отношения автора к своему герою.

Затем – для заполнения биографических лакун – автор дает «картинные» характеристики времени – 60-е, 70-е – и современной литературной жизни, куда произвольно «впихивает» Довлатова, обычно с целью показать, насколько тот «не тянет». Наконец, привычные уже подделки встреч, эпизодов, ситуаций и повсеместная выдача чужих воспоминаний за свои.

Приемы, скажем прямо, халтурные, но автора это не смущает. Он с таким нескрываемым презрением относится к своему герою, что явно не считает нужным проделать тяжелую подготовительную работу. Еще чего, так уж я для этого ничтожества и расстарался!