Глава четвертая. Наступление
Глава четвертая. Наступление
1
15 июля 1960 года 50 000 человек рукоплескали Кеннеди — официальному кандидату в президенты от Демократической партии.
— Я принимаю это выдвижение с чувством ответственности и решимости. Сердечно благодарю вас… и беру лишь одно обязательство — посвятить каждое движение моего тела, мысли и духа возвращению нашей партии победы, а нации — величия.
Благодарен я и за то, что вы снабдили меня столь убедительным манифестом партийной платформы. Права человека — гражданские и экономические… — таковы, без сомнения, и наша цель, и наш принцип.
Может ли выстоять нация, организованная и управляемая так, как наша? Вот в чем вопрос! Обладаем ли мы необходимой энергией и волей? Можем ли мы прорваться сквозь эпоху, в которой столкнемся не только с новыми орудиями разрушения, но и с борьбой за власть над небом и дождем, океаном и приливами, высотами космоса и глубинами ума?
Готовы ли мы выполнить задачу и встретить вызов? Готовы ли мы, подобно русским, жертвовать настоящим ради будущего? Или должны пожертвовать нашим будущим ради наслаждений нынешнего дня?
Это — вопрос Новых рубежей!
«Новые рубежи» — как сочетание слов, как видение, концепция и — в будущем — политика впервые забрезжили перед Америкой там, в Лос-Анджелесе, в середине лета первого десятилетия второй половины прошлого века. Так дозорный с мачты кричал Колумбу: земля! Так первые поселенцы с Восточного побережья с восторгом взирали на бескрайние прерии: Запад!
Путь Кеннеди, некогда указанный отцом, вел его туда — к Новым рубежам. Но только ли во исполнение плана отца — обретения кланом вершины власти? Или во имя воплощения мечты, взлелеянной в душе Джека? Во имя свободы и грядущего мира? Во имя нового неба и новой земли? Сейчас, обращаясь к восхищенным сторонникам, он тайно задавал себе этот вопрос…
Лидеры партии и почетные гости, «золотые девушки» и потные делегаты аплодировали стоя. А он бросал в их повседневность слова, которые им еще предстояло понять.
— Таков выбор, перед которым стоит нация… И едва ли это выбор между двумя людьми или двумя партиями, но между общественным благом и покоем обывателя, между величием нации и ее упадком, между свежим ветром развития и нудной обыденностью — между пресмыкающейся посредственностью и высокой целью.
Нечасто такие слова звучали прежде с трибуны, украшенной фигурой орла.
2
Но следом за речами шла рутина. Агитация. Бой за Белый дом. Кеннеди еще не стал главнокомандующим армией США, но возглавил штурм твердынь республиканцев.
О его начале мир известили теленовости, сводки агентств, шапки газет, яркие репортажи.
В Los Angeles Times вышел подробный фотоотчет.
Вот демонстранты накануне конвента требуют запрета атомного оружия. Вот Спортивная арена полная людей. Вот техасская красотка Мэри Бэйли агитирует за Джонсона. Вот Джек в окружении поклонников в холле «Билтмора». Вот за столом званого ужина Пэт Кеннеди что-то тревожно ему говорит, а рядом лучится улыбкой Фрэнк Синатра. Вот мама Роуз в роскошной шляпке толкует с журналистками. Вот помощница Стивенсона Патрисия Диксон рыдает, узнав о победе Джека. А вот и он на трибуне решительным жестом отметает все сомнения в успехе.
С этой минуты поток информации о кампании непрерывно нарастал.
«Со дня утверждения кандидатов логика и не ночует в политике», — пишет знакомый нам Теодор Уайт. Логика и выборы — из разных миров. Кому нужна логика? Главное — голоса!
Агитация превращает кандидатов в существа, равные величием автогонщикам, бейсболистам и кинозвездам. В почти героев приключенческих и фантастических картин, а то и вестернов. Впрочем, как правило, эта битва бескровна, а ее финал — полон такого же напряжения и страсти, как happy end классической голливудской ленты. Только там в нежном поцелуе сливаются уста героя и героини, а здесь — души голосующей нации и образ ее избранника.
Есть мнение, что лидеров демократий избирают восторженные болельщики, а не ответственные граждане. И отчасти это верно. Технологии управления выбором достигли уровня, когда соперничающие стороны могут сравнительно легко настраивать человеческие эмоции на нужные им волны. Собственно, эти технологии и есть оружие борьбы интересов. Возможно — то самое, о котором говорил Джек: оружие борьбы «за власть над небом и глубинами человеческого ума». Но те, кого именуют «массами», этого не видят. И лишь порой — и всегда после объявления победителей — догадываются, что приемы, использующие чувства, инстинкты, фобии, мании и желания избирателей, служили деловой и строгой стратегии избирательной борьбы.
Главное в ней — знать проблемы и ожидания масс в момент ее старта.
Это было важно и кандидатам, и их операторам гуманитарных технологий. Ведь, в конечном счете, выбор гражданина основан на сравнении будущего (какое они обещают) с прошлым и настоящим (каким он его видит).
Так какой же была Америка, перешагнувшая во вторую половину XX века? Чем отличалась от довоенной? Что умела? Чего хотела?
3
Внешне Штаты 1960 года напоминали Штаты года 1950. Но только внешне.
Население выросло. Со 151 300 000 до 179 300 000 человек. Это сильно изменило бюджетную ситуацию. Каким образом? А вот таким. В стране рождалось больше детей, пожилые уходили медленнее, но прежним оставалось число работающих налогоплательщиков. Семьи молодели — в 1960 году 29 % вступивших в брак было по 19 лет и у них рождались дети! А им нужны садики, больницы, врачи, школы, учителя. А многим — и дешевое государственное жилье. И все — за деньги. Точнее — за налоги работающих по найму и занятых бизнесом. Но налогов собирали столько же, сколько прежде. А значит, бюджетных денег на обеспечение такого же, как десять лет назад, качества жизни нового поколения не хватало. Не говоря уже о более комфортном.
Десяти лет хватило, чтобы большая часть Америки выехала за пределы городов.
Средний класс вырос, требования банков смягчились, ипотека стала доступней, и в итоге две трети от 28 000 000 детей, рожденных за десять лет, появились на свет и росли в пригородах.
Переезд отразился на политике: массовое кредитование породило миллионы заемщиков и кредиторов — новые группы интересов. С ними хочешь не хочешь нужно было работать. Отъезд среднего класса сделал города местом жительства бедных слоев — изменил состав, облик, язык и интересы тамошнего избирателя. И создал избирателя нового, пригородного: образованного, квалифицированного, платежеспособного, прагматичного профессионала — потребителя, берущего товар не в магазине по соседству, а в огромном торговом центре.
Появились новые зоны предвыборной агитации — обширные кварталы частной застройки и колоссальные моллы. С этим пришлось считаться и демократам, и республиканцам. Города — особенно крупные — всегда были оплотом «ослов», а число избирателей там сократилось. «Слонам» же предстояло понять, каков он — пригородный избиратель и как с ним говорить. Может, он консерватор? Может. Таков его образ жизни — свой дом, большая семья, хороший доход. А может — либерал? Тоже может. Он культурен, склонен к творчеству и хорошо образован.
Рост качества образования изменил структуру рабочей силы. Раньше в промышленности на один «белый воротничок» приходилось три «синих»[99], а теперь соотношение стало три к двум в пользу «белых». Как это влияло на предпочтения избирателя индустриальных зон? Никто не знал.
Мало кто представлял, как работать с организованным черным избирателем. Только что он просто пахал, ел арбуз и пел свой блюз. И взирая из гетто на политику белого мира, мало видел в ней интересного. Его призывали — он шел на войну защищать демократию. А после возвращался туда, где и политика была «черным делом» negro politician — черного дельца, торгующего голосами.
Но новые лидеры научили его видеть свои интересы, создали нового избирателя — объект споров вошел в число субъектов борьбы.
Со времен Великой депрессии, когда Рузвельт много сделал для цветных, они в основном поддерживали демократов. При этом черный рабочий класс, подобно белому среднему классу, бежавшему в пригороды, уходил на Север. И вот уже в Нью-Йорке трое черных из четырех голосуют за демократов, а в Детройте — восемь из девяти. Это соотношение было оружием их вождей — они учились управлять избирателями, а после обменивать голоса на реформы.
Они были готовы к диалогу. Но не были готовы расисты — и идейные, и бытовые — белое большинство жителей Юга, раздраженное переменами в отношениях рас.
А были еще китайцы. Латиносы, евреи, поляки. Другие новые и старые иммигранты. Было соотношение голосов белого рабочего и белого специалиста, протестанта и католика…
Все это была новая Америка, очертания которой различал Кеннеди.
Видели их и его сторонники и противники. И им было важно освоить все это, собрать воедино, использовать в деле. Ибо победа на выборах — это успех многомиллионного делового предприятия. Как и поражение — равносильно краху колоссального бизнеса.
4
Встреча руководства конкурирующей фирмы — республиканской партии — прошла в июле в Чикаго. Там утвердили кандидатом Дика Никсона — вице-президента при Эйзенхауэре. До съезда он смирил либеральную оппозицию во главе с губернатором Нью-Йорка Нельсоном Рокфеллером, а после просто сдул сенатора от Аризоны Барри Голдуотера с его десятью голосами.
Его партнером стал представитель в ООН Гарри Кэбот Лодж-младший. Для него победа над Джеком стала бы реваншем (вспомним о давних счетах семей Лодж и Кеннеди). Никсон обещал и собирался вести свою кампанию по всей стране. Он всерьез опасался Джека — его победы на праймериз и съезде показали, что это сильный противник. Опасный, но — уязвимый. Советники Никсона указывали на «болевые точки» Кеннеди: молодость, меньший, чем у него, опыт государственной службы и вероисповедание.
До сих пор только однажды в президенты выдвигался католик — демократ Альфред Смит. И был разгромлен. В Штатах — стране, где доминировали протестанты, когда речь заходила о религии, выяснялось, что весомая часть населения не доверяет католикам. Вспомним сложности Кеннеди в Западной Вирджинии и попытку Хэмфри разыграть «католическую карту». Как говорится: карты нет — ходи с бубей. Это собирался сделать и Никсон.
Но Кеннеди был готов. Его ребята посчитали: в США есть 14 штатов, играющих особую роль в избирательной системе страны: победа в них всех дает голоса 261 выборщика — на восемь меньше, чем нужно для победы в стране. И относятся они к разряду swinging states[100] — то есть раз за разом голосуют за разные партии. Этих штатов и касались подсчеты: в Нью-Йорке католики составили 40 % населения, в Род-Айленде — 60, в Массачусетсе — 50, 49 — в Коннектикуте, 39 — в Нью-Джерси, 31 — в Висконсине. В других подобных штатах их доля не меньше одной пятой. И если католики проголосуют, то скорее за, чем против Кеннеди. И дадут ему много процентов.
Да, с ними требовалось работать. Но и к этому Кеннеди был готов. Больше того — он желал этого. Вдохновленный видением новой, юной и мощной Америки — примера миру, — он был готов почти на все ради магического числа: 269. Столько голосов выборщиков должен получить президент.
* * *
Большой бизнес и большая работа — вот что такое выборы. Это переговоры, сделки, планы, решения и деньги. Неустанный труд многих интеллектов, облекающих высокие ценности в простые слова и конвертирующих идеалы в знаки и смыслы[101].
Джек после съезда сразу улетел на Кейп-Код. Отдышаться на свежем воздухе Атлантики. Хоть на пару дней отдаться ветру и романтике. Поиграть с Кэролайн, поплавать на яхте с женой. Он знал: скоро кончится рай и начнется безжалостный адский зной. Но именно там — в краю парусов, соленого бриза и облаков в белоснежных ризах — он начал избирательную кампанию.
Телефон (шнур цвета травы) ставили на лужайке. В креслах: О’Доннелл, О’Брайан, Смит, Сэлинджер, Бейли (с сигарой) и Соренсен (в очках). И, конечно, Бобби — теперь он их шеф.
Задача: план на десять недель.
1. Стратегия. Девять крупнейших штатов имеют в Коллегии выборщиков 237 голосов из нужных 269. Если Джонсон даст 60–70 голосов южан и удастся «взять» ряд штатов Новой Англии и Среднего Запада — то вот она победа. Вывод: главный удар — на Северо-Запад.
Там соседствуют семь из девяти упомянутых штатов. Джонсон мобилизует Техас. Калифорнией занимается лично Джек.
2. Избиратель. Согласно опросам из 107 000 000 американцев, имеющих право голоса, 40 000 000 не зарегистрируются. Но если 70 % из них проголосуют, то, скорее всего, за «ослов» (показали те же опросы). Значит надо привести к урнам как можно больше людей.
3. Расписание. С минуты выдвижения жизнь кандидата расписана по минутам. В ней отведено время для прессы, боссов и личных вопросов. За это отвечает О’Доннел. Он уже умчал в Вашингтон и дальше по стране — готовить турне.
4. Умные слова. Без них не обойтись. На ужине в «Гарвардском клубе» основали мозговой трест: профессора помогут своему питомцу с анализом деловых, социальных, культурных трендов, с речами и повесткой дня — национальной и глобальной. За плату, конечно.
5. Структура. Избирательная машина национального масштаба. Повсюду работают тысячи «Добровольцев за Кеннеди-Джонсона». В Вашингтоне — Национальный комитет поддержки. Дело поручили О’Брайану и Байрону Уайту по прозвищу Свистун.
Прочее — в рабочем порядке. За дело, джентльмены.
5
Меж тем республиканцы не теряют времени. На Юге их люди ведут яростную агитацию против «папизма» и его ставленника Джека Кеннеди. А он и отреагировать толком не может: как сенатор обязан работать на сессии до 1 сентября.
А 2-го летит выступать в Мэн. А 3-го — в Сан-Франциско. А 4-го — на Аляску.
А в понедельник — День труда! — открывает кампанию на митинге рабочих Детройта.
В Детройте — шесть часов сна. Три завтрака: в 7 — с помощниками. В 8 — с кандидатом в губернаторы штата. В 12 — с лидерами профсоюзов. Дальше — фотосессия. Потом доработка речи. Обращение к дорогим трудящимся. Съемка с местной звездой бейсбола.
А дальше — гонка по Мичигану: мы выбились из графика на 15 минут!
Пикник работяг в городе Понтиак (День труда как-никак). Дальше — Флинт — еще пикник. Речь. Перелет. Пикник. Речь. Перелет. Голос садится. Ужин в отеле (стейк, салат, два стакана молока). Звонок Джеки. Речь в поддержку местного демократа, идущего в Конгресс. Перелет в Айдахо. Два ночи. Пять часов сна и — новые речи, пикники, фотосессии и переезды.
Быстрее, быстрее, быстрее. У нас всего десять недель.
Через десять дней он нашел стиль. Теперь к людям выходил молодой вождь. Интонации и ключевые слова отработаны до автоматизма: «президент ведет страну», «в мире не должны соседствовать рабство и свобода», «фермер — вот кто главный», «страна держится на рабочем», «будущее США — люди с образованием», «предприниматель — гарант свободы», «вперед!», «мне нужна ваша помощь».
Америка должна быть в движении; наш престиж в мире падает; впереди — заботы и труды; дело у нас тяжелое, но мы его знаем; за мной! Такова отныне формула его риторики.
В нее вплетается важная личная нота: семья. Братья, сестры и родители — важные персонажи. Но главные герои — жена и дети. Почему он без жены? Это надо объяснить людям. Джеки беременна? Отлично. Скажем об этом. Но скажем тонко! И вот, стоя в лучах солнца в парке далекого провинциального городка, он вдруг сделает паузу и тихо скажет: «Жаль, нет со мной жены, но она… у нее сейчас другое и очень важное дело». Аплодисменты.
— А у жены-то моей, друзья, есть теперь и другие обязанности, — это следующим утром, в Северной Калифорнии. И снова — хлопают.
А в полдень: «У нас с Джеки будет ребенок!» Овация.
И завтра, в долине Сан Хоакин: «Моя супруга подарит мне сына!»
— Откуда известно, что сына? — кричат из зала.
А он не теряется: «Сэр, так она мне сказала!»
Гип-гип ура!
Взлеты-посадки, отправления-остановки, целыми днями — толпы, толки, шум и гам. Ни минуты покоя. Общение с людьми труда и студентами, спортсменами и скаутами, домохозяйками и клубными дамами, полицейскими и экологами. Люди сажают на плечи малышей: глянь, Билли, этот дядя — наш будущий президент.
— А кто это — президент, паппи?
— Да тот, кто все решает там — в Вашингтоне.
* * *
И это — верно. Так он и впрямь считает — этот фермер, учитель, адвокат или водитель грузовика. Поэтому каждое выступление, даже в самой глубинке, должно быть отличным, чтобы новость о нем из захолустья разлетелась по стране, дала новые голоса. Стала его проповедью.
Ну а что уж говорить о выступлениях перед проповедниками. Особенно перед теми, что агитируют против него, как баптистские пасторы на Юге.
Там, на Юге, в Хьюстоне (штат Техас) 12 сентября Кеннеди произнесет одну из самых ярких своих речей. Перед протестантскими проповедниками.
Они ждали ясного ответа на вопросы, которые подсказал им коллега — преподобный Норман Пил. Первый: разве не каждый католик выполняет указания римского папы, своего кардинала или епископа? Второй: разве католики не объединяют церковь и государство? Третий: зачем американцам президент, послушный воле Ватикана?
Они пригласили Джека, чтоб услышать ответы. И Джек ответил.
В отеле «Райс». Выступая перед 300 членами «Великой ассоциации священников» и 300 гостями. Рядом председатель — преподобный Герберт Меза. Впереди — зал. За спиной — никаких ангельских крыльев. Только политика. Отступать некуда.
«…Я верю в Америку, где государство и церковь абсолютно независимы друг от друга. Где ни один католический прелат не говорит президенту (если тот — католик), как ему действовать, и ни один протестантский священник не указывает избирателям, как голосовать. Где ни одна церковь и ни одна церковная школа не получает денег от правительства и не имеет привилегий. И где ни для кого не закрыт путь к государственной должности просто потому, что его религия отличается от религии президента, который его назначает, или людей, которые его избирают…».
Он предельно точен. Он не может быть понят неверно. Он говорит с теми, кто ему не верит и выступает против него. Он обязан их переубедить. Или, по меньшей мере, — нейтрализовать.
«…Я — не католический кандидат… Я кандидат Демократической партии, …исповедующий католицизм. Я не представляю церковь… а церковь не говорит от моего имени».
«…Сегодня я был в Аламо[102]. Там вместе с Боуи и Крокеттом пали Маккаферти, Бейли и Кейри[103]. Никто не знает, были они католиками или нет. В Аламо это было не важно. Такому обычаю я прошу следовать и вас — оценивать меня, исходя из итогов моей четырнадцатилетней службы в Конгрессе… вместо того, чтобы судить, основываясь на всем нам известных, умело сфабрикованных брошюрках с ловко подобранными цитатами из речей… произнесенных в других странах… в другие века. И где, конечно, нет ни слова из «Заявления американских епископов»[104] 1948 года, в котором они твердо поддерживают разделение церкви и государства и которое отражает позицию фактически каждого американского католика».
И — переходя в наступление — спросил: справедливо ли, что католики, составляющие четверть граждан страны, все же кое-где у нас порой считаются гражданами второго сорта?
На вопрос: «Что бы вы сделали как президент, если бы в католической Южной Америке стали преследовать протестантов за веру?» он ответил: «Я… использовал бы все мое влияние для утверждения свободы… Свобода совести — одна из главнейших свобод, и хочу надеяться, что как президент буду отстаивать эту свободу всюду, невзирая на географические, религиозные или…»[105].
Закончить ему не дали — грянули аплодисменты.
На каждый вопрос он дал ответ, достойный большого политика. И сумел расположить к себе тех, кто только что не скрывал своей враждебности и подозрительности.
Фрагменты этой речи показали главные телеканалы страны. Семь недель его агитаторы крутили запись в протестантских и католических районах. Это был один из пиковых моментов кампании. Начиная с него, в опросах стало резко снижаться число высказываний «Я против Кеннеди потому, что он католик». Это стало плохой новостью для Дика Никсона. Его «католическая карта» если и не была еще бита, то явно теряла свою силу. Протестанты склонялись на сторону Джека. Как и южане в целом. Ему аплодировали Сент-Луис и Новый Орлеан[106].
Он отвечал им улыбкой, взмахом руки и летел на Север.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.