Глава девятая ДРАМА ПРИ ТЕНЕРИФЕ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава девятая

ДРАМА ПРИ ТЕНЕРИФЕ

Улеглись восторги по поводу победы у мыса Сент-Винсент, и продолжилась утомительная и изнуряющая блокадная служба. «Тезей» должен был осуществлять блокаду испанского порта Кадис, того самого, в котором еще совсем недавно так радушно принимали английских моряков.

Блокада была последним шансом Англии поставить на колени своих противников, лишить их всей морской торговли и связи со своими колониями, расшатывая их экономику. А потому от блокады более всего страдали старые колониальные державы, и в первую очередь почти полностью зависящая от своих многочисленных колоний Испания.

Напуганные недавним разгромом, испанцы не рисковали больше выходить в море. Нельсон откровенно тяготился однообразными блокадными буднями. Уже вкусив победы, он желал побеждать снова и снова. Именно поэтому он на свой страх и риск организовал ночные обстрелы Кадиса, а затем в одну из ночей подобрался на вооруженной мортирами барже в гавань к стоявшему в дозоре испанскому линейному кораблю и взял его на абордаж. В этой яростной ночной схватке Нельсон едва остался жив. Его спас случайно оказавшийся рядом матрос Джон Сайке.

Из воспоминаний одного из участников этого боя: «Казалось, ему (Сайксу. — В. Ш.) больше дорога жизнь адмирала, чем своя собственная; каждый удар, нанесенный им, спасал его храброго командира. Дважды Сайке отводил от него удары, которые были бы для Нельсона смертельны. Мы резали, кололи, стреляли, перезаряжать мушкеты было некогда. Испанцы дрались как черти. Казалось, они хотят отомстить Нельсону за его недавнюю победу. Они, видимо, знали его в лицо, потому что направляли свои удары как раз на него и на других офицеров. Сайке успел уже дважды спасти адмирала, когда увидел занесенную над ним саблю, наверняка размозжившую бы ему голову. В долю секунды он понял, что не сможет отвести удар: испанец стоял между ним и Нельсоном. Еще миг, и Нельсон был бы убит… Матрос подставил свою руку. Мы все это видели, мы — свидетели этого подвига. Издав победный клич, мы с удвоенной яростью бросились на врага. Восемнадцать испанцев пали замертво. Мы взяли корабль на абордаж и увели его; на нем оставались только убитые и раненые. «Сайке, — сказал Нельсон, обнимая храброго матроса, — я никогда этого не забуду». Мой раненый товарищ только посмотрел в глаза адмиралу и сказал: «Слава богу, вы живы, сэр!»»

Удивительно, но никогда и нигде Нельсон не упоминал имени своего спасителя. Что стало с одноруким инвалидом Сайксом, тоже неизвестно. При этом Нельсон, хвастаясь этой ночной вылазкой, любил при каждом удобном случае похвалить самого себя:

— В этой драке моя личная храбрость была, как никогда, огромна!

А спустя несколько дней адмиралу Джервису доставили известие, что на остров Тенерифе Канарского архипелага прибыл из Мексики груженный золотом испанский галеон. Едва узнав об этом, Нельсон начал осаждать своего начальника, прося отпустить его на Тенерифе.

— Вспомните, сэр, еще в 1657 году адмирал Блэйк предпринимал набег на Тенерифе, где захватил шесть галеонов с серебром! Неужели мы не в состоянии захватить и одного? — вопрошал Нельсон своего неуступчивого начальника.

Джервис отнекивался, понимая, что испанцы будут защищать свой галеон отчаянно и потерь при его захвате не избежать. Однако в конце концов граф Сент-Винсент сдался.

Вне всяких сомнений, что Нельсона помимо жажды славы на Тенерифе влекла и жажда обогащения. В случае захвата галеона его процент был бы столь велик, что сразу же решил бы все материальные проблемы до конца жизни. Думается, не устоял перед соблазном испанского золота и Джервис. Как бы то ни было, но разрешение на набег он дал. Тогда же Джервис и Нельсон выработали план операции. Выделенный контр-адмиралу отряд кораблей должен был в сумерках подойти к гавани Санта-Крус на Тенерифе, где, согласно разведданным, все еще находился «золотой галеон». Затем произвести неожиданный обстрел гавани и одновременно высадить десант. Предполагалось, что из-за внезапности удара и темноты испанцы не окажут серьезного сопротивления и разбегутся. После этого захватывался галеон. Золото и все самое ценное с него переправлялось на корабли английского отряда, после чего Нельсон должен был возвращаться обратно.

В подчинение Нельсону были выделены три линейных корабля, три фрегата и несколько мелких судов. Младшим флагманом отряда был назначен капитан Трубридж.

Зная нрав своего младшего флагмана, Джервис особо оговорил, чтобы тот не лез в бой, а лишь руководил им. Нельсон в том его полностью заверил.

Однако экспедиция сразу же не заладилась. Штормы и встречные ветры сильно замедлили продвижение отряда к острову. Не удалось рассчитать и время подхода к Тенерифе, а потому Нельсон подошел туда в середине дня. Фактор внезапности был полностью потерян. Кроме этого, в самый последний момент выяснилось, что испанцы уже разгрузили галеон и спрятали золото в подземельях главной цитадели. Теперь, чтобы добраться до него, надо было штурмовать крепость. Правда, в гавани стояло груженное ценными товарами манильское судно, но овчинка выделки явно не стоила. К большой досаде англичан, выяснилось, что береговые форты Санта-Круса находятся в намного лучшем состоянии, чем предполагалось. Даже невооруженным глазом было видно, как испанцы на береговых батареях энергично готовятся к бою, как подтягиваются в гавань пехотные батальоны. В таких условиях надо было начинать отход. Капитаны, тоже понюхавшие пороха на своем веку, советовали Нельсону если не уходить, то хотя бы не высаживать десант, а ограничиться обстрелом. Так, наверное, мог поступить кто угодно, но только не Нельсон! Приказ контр-адмирала был категоричен:

— Через десять часов я буду победителем или же потерплю поражение! Мы захватим все, что движется по водной поверхности! Начинать атаку!

Десант устремился к фортам Санта-Круса. Несмотря на отчаянную храбрость англичан, испанцы без особого труда отбили несколько атак. Но Нельсон был упрям.

— Ничего страшного! — сказал он, собрав капитанов. — Мы повторим атаку через два дня, а пока начнем бомбардировку порта!

Приемный сын Нельсона Джосая умолял разрешить ему участвовать в готовящейся атаке. Нельсон поначалу был против:

— Что будет с твоей матерью, если мы с тобой погибнем? Однако мальчишка не отставал и Нельсон, вспомнив себя в таком возрасте, в конце концов уступил под напором просьб, доводов и даже слёз.

Испанцы, понимая, что раз англичане не уходят, то будут пытаться их атаковать вновь, укрепляли свои позиции. Было очевидно, что легкой победы Нельсону на Тенерифе не видать. Понимая это, контр-адмирал составил завещание, подробно расписав, как распорядиться его нехитрым имуществом. Затем написал письмо и адмиралу Джервису, в котором оправдывался за то, что был убит, и объяснял неудачу своего предприятия: «Не буду затрагивать вопрос о том, почему мы не захватили Санта-Крус раньше. Ваше хорошее отношение ко мне поможет вам понять, что все возможное было сделано, однако — безрезультатно. Сознавая свою скромную роль, я все же поведу за собой этой ночью всех, кому предстоит высадка под обстрелом городских орудий. Завтра моя голова будет увенчана либо лаврами, либо ветвями кипариса»…

Заключительная часть письма Нельсона выглядит не слишком оптимистичной, ведь кипарис, как известно, в античном мире являлся деревом траура и печали.

Не забыл Нельсон и о сорванце Джосае. Понимая, что в случае его смерти мальчишка лишится поддержки и с его карьерой будет покончено, Нельсон просит за пасынка у Джервиса: «Позволю себе поручиться за Джосаю Нисбета перед вами и родиной. Уверен, что в случае моей гибели герцог Кларенс заинтересуется моим пасынком, для чего будет достаточно лишь упомянуть его имя».

Капитаны как один сомневались в успехе. Нельсон был с ними честен:

— Я полностью разделяю ваше мнение, однако честь Англии требует новой атаки, командование которой я беру на себя!

— Но это слишком опасно! — подал голос один из капитанов.

— Не стоит волноваться! — сухо заметил контр-адмирал. — Я уверен, что не вернусь из этой атаки!

В одиннадцать вечера, когда над островом опустилась черная южная ночь, от борта английских кораблей неслышно отошли шлюпки с десантом. Матросам и солдатам было строжайше велено молчать. Чтобы не скрипели уключины, их обернули тряпками. Но ничего не помогло. Едва шлюпки приблизились к берегу, как на них обрушился яростный огонь защитников Санта-Круса. Несмотря на сильнейший огонь и огромные потери, передовые шлюпки все же пробились к берегу, а солдаты и матросы даже сумели кое-как на нем закрепиться. Теперь надо было доставить на остров основную часть десанта. Во главе этого отряда шел сам Нельсон. Ему удалось добраться до берега, однако, едва ступив на песок, он был в упор поражен картечью. Нельсон упал как подкошенный. Выпрыгнувший рядом из шлюпки Джосая услышал его сдавленный стон:

— Я умираю!

Из правой руки Нельсона фонтаном хлестала кровь. Мушкетная пуля раздробила ему кость выше локтя. Несмотря на весь ужас ситуации, мальчик не растерялся. С помощью одного из матросов он затащил отчима в шлюпку. Затем сорвал с шеи свой шелковый платок и туго перевязал им руку выше локтя. Чтобы Нельсон не видел своей обезображенной руки и обилия крови, Джосая прикрыл раздробленную руку адмиральской треуголкой. Затем юный мичман велел матросам взяться за весла и повез Нельсона на ближайший из кораблей. Этот короткий переход был далеко не простым, так как испанцы простреливали из пушек всю гавань. Умело уклоняясь от ядер, Джосая достиг ближайшего из кораблей, которым оказался «Сихорс». Однако Нельсон наотрез отказался подниматься на корабль, так как на борту находилась жена капитана и он не желал пугать ее своим растерзанным видом. Даже в полумертвом состоянии Нельсон оставался джентльменом…

— Я скорее умру, чем побеспокою миссис Фримантл! Кроме того, я не могу ничего сообщить ей о судьбе ее мужа!

Матросы снова взялись за весла и Джосая направил шлюпку к «Тезею». Встречавшие шлюпку матросы хотели поднять командующего на борт, но Нельсон их остановил:

— Оставьте! У меня есть еще одна рука и две ноги. Этого вполне достаточно, чтобы подняться. Передайте врачу, чтобы скорее готовил инструменты к операции. Я знаю, что руку придется отнять, и чем скорее, тем лучше!

С борта кинули веревку, Нельсон схватился за нее левой рукой, и контр-адмирала, помогавшего себе ногами, быстро втащили на палубу. Вид окровавленного командующего был ужасен. В адмиральском салоне его уже ждал хирург, вместо анестезии — два стакана рома. Кость оказалась раздробленной, и врачу пришлось ампутировать руку чуть не до плеча. Во время операции Нельсон не издал ни звука, иногда лишь глухо стонал и кусал в кровь губы.

Из медицинского журнала линейного корабля «Тезей»: «Адмирал Нельсон. Открытый перелом правой руки, причинен пулей мушкета; пробита кость выше локтевого сустава, разорвана артерия. Рука незамедлительно ампутирована, раненому дан опиум».

Пока верный Джосая спасал своего отчима из-под пуль, пока Нельсон лежал на операционном столе, капитан Трубридж, возглавивший десант, попал под перекрестный огонь крепостных пушек и выбросил белый флаг. Песчаный берег был завален трупами матросов и солдат. Из числа высаженных десантников вернуться посчастливилось немногим. Часть погибла еще по дороге к берегу, часть была расстреляна прямо на пляже, остальных расстреляли пушками уже на обратном пути. На корабли вернулись лишь жалкие остатки.

Всего погибли 114 офицеров и матросов, еще больше были ранены. Это значительно превышало потери английского флота при Сент-Винсенте. Таким образом, испанцы рассчитались с Нельсоном за позор Сент-Винсента, и хотя потерь в кораблях англичане не имели, оплеуху они получили увесистую: вместо бочек с золотом — саваны с мертвыми телами.

Впрочем, губернатор Тенерифе дон Антонио Гутиеррес оказался исключительно благородным и сострадательным человеком. Всех подобранных на залитом кровью берегу раненых английских солдат и матросов он приказал поместить в городской госпиталь и лечить наравне со своими. Захваченных в плен в тот же день вернул на английские корабли, предоставив для этого свои шлюпки. Позднее Нельсон был вынужден признать: «Он распорядился, чтобы наших раненых поместили в госпиталь, а всем остальным выдали лучшую провизию из той, что можно было достать: он объявил, что матросы с кораблей, стоящих на рейде, могут брать увольнение на сушу и покупать любые продукты, которые нам будут нужны».

Такое благородное отношение к противнику объяснялось, вероятно, тем, что неглупый Антонио Гутиеррес прекрасно понимал: ему, находящемуся вдалеке от митрополии, возможно, еще предстоит встретиться со всем английским флотом, нападение Нельсона — это наверняка лишь разведка боем, потому следовало, во-первых, не злить лишний раз и без того униженных поражением англичан, а во-вторых, подстраховаться на случай собственной неудачи в будущем. После столь радушного приема англичане уже никогда не посмели бы сделать ничего плохого ни его подчиненным, ни ему самому.

Поведением победителя Нельсон был растроган и написал ему признательное письмо: «Я не могу покинуть остров, не выразив Вашему Превосходительству самую искреннюю благодарность за Ваше внимание ко мне, за Вашу человечность по отношению к английским раненым, которые находятся в Вашем ведении или под Вашим присмотром, а также за Вашу щедрость, проявленную ко всем, кого высадили на Ваш остров. Все это я не премину доложить своему королю, надеясь также на то, что в свое время смогу лично засвидетельствовать свое почтение. Остаюсь Вашим преданным и скромным слугой. Горацио Нельсон».

С письмом он переслал губернатору пиво и сыр, а также предложил переправить его донесения испанскому правительству. Этот поступок был не менее галантным, чем разрешение Гутиерреса об увольнении англичан в город.

Британские корабли покидали рейд Тенерифе. Нельсон отлеживался в своем салоне, страдая не только от болей в кровоточащей культе, но и от осознания того, что именно он явился главным виновником поражения. Ему было совершенно очевидно, что известие о неудаче при Тенерифе погасит славу Сент-Винсента, а недруги и недоброжелатели вновь припомнят ему и внеочередной адмиральский чин, и дворянство, славу и внимание короля. Раздадутся голоса, требующие судить его за напрасную гибель нескольких сотен людей и за позор британского флота. Левой рукой он с трудом писал своему начальнику и покровителю графу Сент-Винсенту: «Я стал обузой для друзей и бесполезным для своей страны; из моего предыдущего письма Вы почувствуете, какую тревогу я испытываю по поводу карьеры моего пасынка, Джосаи Нисбета. Когда я оставлю Вашу эскадру, я умру для всего мира: «Уйдя отсюда, стану невидимкой…» Я надеюсь, Вы дадите мне фрегат, который доставит в Англию то, что от меня осталось».

Печальную новость доставил графу Сент-Винсенту самый быстрый фрегат отряда «Эмерелд». Хорошо знавший четкий почерк своего подчиненного, Джервис с некоторым изумлением разбирал корявые строки и лишь в конце понял, что было тому причиной…

Соединившись с флотом, Нельсон все еще пребывал в тяжелейшей депрессии. Адмирал Джервис отнесся к нему с полным пониманием. Об этом говорит хотя бы тот немаловажный факт, что из уст своего начальника Нельсон не услышал ни единого упрека по Тенерифской операции. Конечно, в том, что произошло, была немалая вина и самого Джервиса, который поддался на уговоры Нельсона и прельстился злосчастным «золотым галеоном». Теперь он делал все от него зависящее, чтобы сгладить впечатление в Лондоне от неудачи. Сделать это можно было, только доказав, что все непременно бы получилось, если бы не тяжелое ранение знаменитого героя Сент-Винсента Нельсона, а потому, спасая его репутацию, адмирал Джервис спасал и свою собственную.

А Нельсон по-прежнему не мог обрести душевного равновесия. Джервису при встрече он говорил:

— Сэр! Я твердо знаю, что однорукий адмирал никогда и никому не понадобится, а потому чем скорее я укроюсь от всех в своей скромной хижине, тем будет лучше. Я просто обязан освободить место для более здорового и деятельного человека, который сможет принести пользу Англии!

Растроганный Джервис отвечал:

— Дорогой Горацио! Любой опыт — это прежде всего опыт, а потому после Тенерифе вы еще более нужны Англии, чем раньше. Рука для адмирала не самое главное, важно, чтобы у него была на месте голова. Несмотря на ваши раны, я буду ходатайствовать перед Адмиралтейством, чтобы вас оставили у меня в прежней должности. Война только начинается, и главные сражения с врагом еще впереди. Неужели у вас хватит совести бросить меня одного в столь непростое время и наслаждаться отдыхом в своей хижине?

После разговора с главнокомандующим Нельсон понял, что винить его ни в чем не будут и в действующем флоте скорее всего оставят. Уже вполне ободренный, он пишет жене: «Это было невезение, обычное на войне, и у меня есть все основания все-таки благодарить судьбу. Я знаю, тебя очень обрадует весть, что именно Джосая, руководимый Божьим провидением, был моим главным спасителем. Не удивлюсь, если меня забросят и забудут; может быть, меня даже сочтут совсем бесполезным, однако я буду чувствовать себя счастливцем, если ты не перестанешь любить меня, как прежде. Умоляю тебя и отца не думать слишком много о моем несчастии, лично я уже давно был готов к чему-либо подобному».

— Если бы не случайное счастье Нельсона при Сент-Винсенте, то за Тенерифе его следовало бы отдать под суд! — злословили недруги.

— Нашему Горацио фатально не везет в береговых операциях! — сокрушались друзья. — В Никарагуа он едва не стал жертвой малярии, на Корсике потерял глаз и вот теперь на Тенерифе — руку! Пусть уж лучше командует на море, там у него все получается лучше!

* * *

Несмотря на все свои обещания оставить Нельсона в строю, Джервис, да и сам Нельсон, понимал, что без квалифицированного домашнего лечения ему на ноги не подняться. А потому, несмотря на слабые протесты раненого, адмирал Джервис дал ему отпуск по ранению и отправил в Англию поправлять здоровье. Итак, спустя четыре года после убытия на «Агамемноне» Нельсон возвращался на родину.

Воспоминания о Нельсоне того периода остались в мемуарах жены тогдашнего первого лорда Адмиралтейства леди Спенсер: «Когда я впервые увидела его в приемной Адмиралтейства, я подумала: какой странный человек. Он только что вернулся с Тенерифе, где потерял руку, и казался таким больным, что на него было тяжело смотреть. Создавалось впечатление, что человек этот «не в себе», поэтому, когда он заговорил и обнаружил блестящий ум, это было полной неожиданностью. На нем сосредоточилось все мое внимание».

Даже самые восторженные почитатели Нельсона среди английских историков вынуждены признать, что Тенерифская операция с самого начала была чистейшей авантюрой, из которой не могло выйти ничего путного. Известный английский адмирал У. Джеймс писал в 1948 году: «Как могло случиться, что контр-адмирал… допустил эту грубейшую тактическую ошибку? Объяснение состоит в том, что… как он сам говорил, его гордость была уязвлена провалом его плана. И его сознание… на какое-то время было помрачено эмоциями, которые не должны воздействовать на принятие решений в ходе сражения». Что и говорить, при Тенерифе Нельсона подвели его гордыня и безрассудный азарт.

1 сентября 1797 года на фрегате «Сихорс» Нельсон прибыл в Англию. Фанни ждала мужа в курортном Бате, куда он должен был приехать, чтобы залечивать рану. Из письма Нельсона жене: «Я настолько уверен в твоей любви, что чувствую: ты получишь одинаковое удовольствие от моего письма, будет ли оно написано правой или левой рукой. Это случайность войны, и у меня есть большие основания быть ей признательным. Я знаю, ты получишь дополнительное удовольствие, узнав, что Джосая, благодаря Божьему промыслу, сыграл главную роль в спасении моей жизни. Что касается моего здоровья, то оно никогда не было таким хорошим, как сейчас… Но я не удивлюсь, если мной пренебрегут или забудут меня, поскольку, вероятно, меня уже сочтут бесполезным. Несмотря на это я буду чувствовать себя счастливым, если ты будешь по-прежнему любить меня».

Наш герой выдавал желаемое за действительное: на самом деле в это время его культя отчаянно болела, причиняя невыносимые страдания. Однако он храбрился и особенно на людях стремился выглядеть молодцом.

Именно благодаря своему тяжелому ранению Нельсон сразу же был возведен народной молвой в ранг мученика, а потому и не понес никакого наказания за тенерифскую неудачу. Чрезвычайно помогла Нельсону и пресса, создавшая образ героя-страдальца. Все газеты превозносили его роль при Сент-Винсенте и обвиняли других за Тенерифе. Главным виновником поражения объявили Джервиса, который поставил перед несчастным Нельсоном невыполнимую задачу. Храбрый Нельсон, выполняя приказ, потерял руку, а его начальник сидел в своей флагманской каюте за сотни миль от места боя… Джервис ничего ответить в свою защиту не мог, так как в это время находился далеко в море. Нельсон же и не подумал защитить своего начальника, поведав правду о том, кто был действительным вдохновителем тенерифской авантюры. Он молчал и наслаждался своим новым образом. Именно в эти дни простой народ Англии узнал о Нельсоне и сразу же полюбил его. Ведь в отличие от большинства других адмиралов Нельсон был таким же, как многие из них, — сыном обычного сельского священника, ведь в отличие от подавляющего большинства холеных и самодовольных тучных адмиралов, маленький и тщедушный, он был весь покрыт боевыми ранами. Дотошные газетчики вызнали и о бедности израненного героя, что тоже прибавило ему популярности в народе. Удивительно, но тенерифское поражение принесло Нельсону славу не меньшую, чем победа при Сент-Винсенте, и вскоре он принял участие в двух весьма приятных для него церемониях. Городской магистрат Лондона объявил его почетным гражданином города, а несколько позднее то же сделал и магистрат города Бата. Нельсона от души поздравил его бывший начальник лорд Худ, а также первый лорд Адмиралтейства герцог Кларенский. По существующему обычаю Нельсону должны были вручить грамоту почетного гражданина Лондона в резиденции лорд-мэра в Гилд-холле при большом стечении народа и прессы. Нельсон очень волновался. Как оказалось, контр-адмирал совершенно не умел публично выступать, однако нашел выход и ограничил свою речь несколькими фразами.

Георг III лично вручил контр-адмиралу звезду ордена Бани. Это говорило о многом, ведь обычно ордена вручали командующие флотами. Но награду тяжело раненному герою вручить решил сам король! Церемония происходила во время большого приема. По старой традиции Нельсону предоставлялось право выбрать двух сопровождающих его на прием лиц. Он остановился на своем брате священнике Уильяме и верном боевом друге капитане Берри.

Во время церемонии встречи короля Нельсон, низко поклонившись, представился Георгу III. Тот несколько мгновений рассматривал контр-адмирала выцветшими голубыми глазами.

— О, Нельсон! Вы потеряли правую руку! Какая жалость! — воскликнул король, будто только сейчас узнал о случившемся несчастье.

— Но не своего верного помощника и соратника! — ответил Нельсон. — Ибо сейчас я имею честь представить вам, ваше величество, моего верного друга капитана Берри!

— Но ваша страна ждет от вас, Нельсон, еще кое-что! — улыбнулся король.

Нельсон просиял. Фраза короля свидетельствовала, что он не будет оставлен на береговой должности, а после лечения вновь получит назначение на боевой корабль.

— Требование его величества совершать новые подвиги во славу Англии дороже мне всех наград! — говорил в те дни Нельсон своим близким. — Потерю же своей руки я не считаю препятствием, и пока у меня останется хоть одна нога, на которой могу стоять, я не перестану сражаться за моего короля и мое Отечество!

Эти слова Нельсона каким-то образом попали на страницы газет и еще более прибавили ему популярности.

Помимо награждения орденом Бани король назначил Нельсону ежегодную пенсию в тысячу фунтов. Сумма для Нельсона поистине фантастическая!

По существующим правилам Нельсон для оформления пенсии составил особый мемориал — краткое описание своих заслуг перед Англией. Там значилось, что он «принял участие в четырех сражениях с вражескими флотами, а именно 13 и 14 марта 1795 года, 13 июля 1795 года и 14 февраля 1797 года; в трех случаях атаковал фрегаты, шесть раз атаковал батареи, десять раз участвовал в лодочных операциях по блокированию гаваней и уничтожению отдельных судов, принимал участие во взятии трех городов. Служил также в армии на берегу четыре месяца и командовал батареями при осаде Бастии и Кальви. Во время войны содействовал захвату семи линейных кораблей, шести фрегатов, четырех корветов и одиннадцати катет ров, захватил или уничтожил около пятидесяти торговых судов. Участвовал в сражениях и стычках с врагом до ста двадцати раз».

Что и говорить, цифры весьма впечатляющие! Однако справедливости ради следует отметить, что нечто подобное могли написать о себе многие тогдашние британские капитаны. За долгие годы почти непрерывных франко-испанских войн их послужные списки выглядели весьма внушительно. И все же Нельсон был первым из первых!

Вот лишь некоторые высказывания о Нельсоне английских газет тех дней.

«Адмирал сэр Горацио Нельсон… который первого числа был встречен в Портсмуте всеобщими приветствиями, прибыл в Бат вечером в воскресенье в добром здравии и хорошем настроении, к великой радости его жены и преподобного отца и удовольствию всех, кто восхищается британской доблестью…»

«Бравый адмирал, безусловно, не в долгу перед своей страной. Он проявил себя самым примерным образом как герой, украшающий анналы военно-морского флота Англии…»

«Защищаемые такими людьми, как Нельсон, мы можем не обращать внимания на злобные угрозы наших врагов и с презрением относиться к диким проектам вторжения (в Англию. — В. Ж)».

Последняя цитата наиболее показательна, ибо упоминание фамилии без всяких титулов означало по английской традиции, что Нельсон уже возведен газетчиками в ранг национальных героев, знать которых обязан каждый англичанин.

Художники наперебой просили написать портрет героя двух жестоких битв. Довольный Нельсон охотно позировал. Почти в каждом магазине теперь продавались репродукции наскоро написанных сюжетов: Нельсон в парадном мундире; Нельсон, задумчиво смотрящий в морскую даль; Нельсон при Сент-Винсенте и Нельсон при Тенерифе; Нельсон с двумя руками и двумя глазами и Нельсон с одной рукой и черной повязкой на глазу. Каждый мог выбрать образ по своему вкусу. Суета вокруг героя двух битв была несусветная. Когда графу Сент-Винсенту рассказали о происходящей вокруг Нельсона шумихе, он передернул плечами:

— Глупый малыш! Неужели он думает, что, позируя каждому лондонскому художнику, что-то добавляет к своей славе? Впрочем, может быть, ему будет полезно натешиться своей известностью! Чем скорее ему это наскучит, тем будет лучше для дела!

Что касается Фанни, то, думается, ей было нелегко увидеть вместо молодого и милого мужа однорукого и одноглазого седого калеку, однако она ничем не выдала своей тревоги.

Несколько месяцев Нельсон залечивал свою тяжелую рану, которая причиняла ему много страданий. Фанни в это время показала себя настоящим и преданным другом. Она не отходила от мужа ни на шаг, была ему и слугой, и нянькой, и медсестрой. Сама меняла повязки на медленно заживающей культе, кормила, читала книги и газеты, помогала разрабатывать левую руку, ободряла и развлекала. Наверное, Горацио и Фанни никогда еще не были столь близки душой и сердцем, как в эти месяцы.

Несмотря на лечение, Нельсон продолжал испытывать сильные боли в культе и, хотя старался бодриться на людях, спать теперь мог, только приняв опиум. Лихорадочное состояние вызывало боли во всем теле. Нельсон считал, что это следствие присущего всем морякам ревматизма. Однако было ясно, что долго так продолжаться не может. Супруги решают ехать в Лондон и проконсультироваться у лучших врачей. Медицинские светила быстро установили, что причиной острых болей является ошибка корабельного эскулапа, который в горячке боя плохо перевязал рану, в результате чего плечевая артерия оказалась пережатой, что и служило источником всех неприятностей.

— Что же мне делать? — поинтересовался удрученный Нельсон.

— Принимайте лекарства, делайте травяные компрессы, и со временем все придет в норму! — посоветовали ему.

— Но в том-то и дело, что у меня нет времени! — возмутился контр-адмирал. — Идет война, и я обязан быть на своем посту!

— Тогда остается только терпеть! — развели руками седовласые хирурги.

С этого дня безрукий герой Сент-Винсента безропотно выполнял все медицинские предписания, стремясь как можно быстрее встать в строй. Одновременно он учился писать и действовать левой рукой.

Первое время Нельсон сильно переживал, что полученное ранение лишит его возможности служить на действующем флоте, но после обещаний короля успокоился. Из себя его теперь выводили лишь бесконечные вызовы на медицинское освидетельствование. Морские врачи не желали давать Нельсону никаких поблажек, и его это сильно задевало.

— Они заставляют меня являться для освидетельствования каждого из моих ранений отдельно, как будто этого нельзя сделать за один раз! И почему прием мне назначают только на вечер, когда я почти ничего не вижу и двигаюсь как слепой! — в сердцах жаловался он Фанни.

Биограф адмирала Карола Оман сетует по этому поводу: «Офицеру, который не располагал экипажем и ежедневно переносил тяжелую перевязку после ампутации руки, приглашение явиться в Сити после того, как стемнеет, в разгар сезона лондонских туманов для обследования раны, полученной три года назад, не представлялось разумным».

Нельсон не был бы самим собой, если бы не объявил «войну» докторам. Вначале он сообщил лордам Адмиралтейства, что готов являться на осмотр хоть каждый день, но только в утренние или дневные часы. Врачам пришлось уступить.

В свободное время, которого у него теперь было вдосталь, Нельсон много и с удовольствием общается со своими старыми друзьями: капитаном Локером и Александром Дэвисоном (ставшим к этому времени преуспевающим призовым агентом). Близко сходится Нельсон и с лордом Минто (Джилбертом Эллитом), занимавшим пост вице-короля Корсики в то время, когда он ее освобождал.

* * *

Тем временем ход войны принял для Англии весьма неприятный оборот. Созданная антифранцузская коалиция рассыпалась как карточный домик. Мир с Парижем, как уже известно, одна задругой подписали Пруссия, Испания и Голландия. Итальянский поход генерала Бонапарта завершился захватом почти всей территории страны. В октябре 1797 года подписала вынужденный мирный договор с Францией и разбитая Австрия. Чтобы избежать полного разгрома, Вена уступила французам Бельгию и все свои владения по левому берегу Рейна. Тогда же прекратила свое многовековое существование и захваченная французами Венецианская республика, в силу чего Парижу достались ранее принадлежавшие ей Ионические острова. Англичане остались совершенно одни, их флоту пришлось покинуть пределы Средиземного моря.

Единственным успехом для Лондона стала блестящая победа адмирала Адама Дункана над голландским флотом при Кампердауне. Этот успех вывел из строя союзную Франции Голландию. Однако было очевидно, что успех этот все же второстепенен, ибо окончательное решение вопроса об обладании морем могло решиться только в генеральном столкновении с главным противником — французским флотом.

В лондонских кабинетах напряженно гадали: куда теперь двинут французы свои главные силы, откуда ожидать новой беды. Военный министр Дандас советовался с первым лордом Адмиралтейства о том, что кроется за военными приготовлениями в Тулоне.

— Из всех возможных целей экспедиции я более всего боюсь за Индию! — говорил он лорду Спенсеру. — Может быть, вы посчитаете это игрой воспаленного ума, но я никак не могу избавиться от этих мыслей. Через своих агентов я имею проверенную информацию, что еще в апреле из Парижа сухим путем был отправлен офицер-разведчик. Есть определенные опасения насчет индийского проекта и у сэра Гренвиля[5], который установил по своим каналам, что Директория строит далеко идущие планы в отношении Леванта и Индии.

— Через Гибралтар и мимо Африки французам никогда не добраться до берегов Ганга! — пытался успокоить своего собеседника первый лорд. — Наш флот уничтожит их огромный и громоздкий караван в пути.

— Но есть же еще один, куда более безопасный путь!

— Какой же?

— Египет!

Спустя несколько дней уже сам лорд Спенсер получил письмо, тайно пересланное из Парижа от находящегося там в плену капитана Сиднея Смита. Капитан писал, что в Париже спешно набирают в какую-то военную экспедицию геологов, математиков, этнографов и историков. Разговоры же ходят о покорении и изучении Египта и Индии. Тут уже призадумался и первый лорд Адмиралтейства, ведь ошибка в определении направления неприятельского удара будет стоить Англии слишком дорого…

* * *

11 октября 1797 года в Северном море, недалеко от побережья Западной Фрисландии, произошло генеральное сражение между английским и голландским флотами, вошедшее в историю как сражение при Кампердауне. Шестнадцать голландских линейных кораблей под флагом контр-адмирала Винтера вышли из Текселя и были атакованы шестнадцатью линейными кораблями адмирала Дункана. Винтер пытался прорваться в Брест на соединение с французским флотом, но был перехвачен. Используя малую осадку своих кораблей, Винтер старался заманить противника на прибрежные мели, но опытный Дункан был настороже. Дальше все решил случай. Английский командующий пытался, как и положено по всем классическим канонам линейной тактики, лечь на параллельный голландцам курс, но из-за свежего ветра все вышло иначе. Английский флот оказался разделенным на две части, которые и атаковали противника без всякого сигнала со стороны своего командующего, прорезав голландскую боевую линию и создав при этом численное превосходство в месте прорыва. Результат не замедлил сказаться. И хотя упорный бой продолжался более трех часов, тактическое превосходство англичан оказалось полным. В результате сражения девять линейных кораблей и два фрегата голландцев были взяты в плен. Среди пяти тысяч пленных оказался и сам незадачливый контр-адмирал Винтер. Отдавая шпагу адмиралу Дункану, голландский флотоводец с нескрываемой обидой сказал:

— Вы погубили меня только потому, что не выждали, покуда мои корабли выстроятся в правильную линию. Если бы я находился ближе к берегу, то, вероятно, увлек бы вас на мель, и тогда победа принадлежала бы мне!

На что Дункан вполне резонно заметил:

— Дело уже сделано, а потому не стоит гадать на кофейной гуще!

Известие о победе британского флота при Кампердауне вызвало ликование по всей Англии. Участники сражения были щедро осыпаны наградами и деньгами. Имя Адама Дункана было на устах у всех от мала до велика, о нем писали газеты, его портреты выставляли в витринах магазинов. О Нельсоне же все забыли, словно его и не было. Эту перемену самолюбивый Нельсон почувствовал сразу.

— Я отдал бы все свои награды и звания, лишь бы оказаться в кампердаунской драке! — не раз говорил он своим друзьям, и те понимали, что он говорит искренне.

Нельсон самым внимательным образом ознакомился со всеми деталями сражения. Особенно его интересовал вопрос отказа от классического боя двух параллельных линий и последующее весьма рискованное прорезание неприятельской колонны.

— Этот маневр — лишь следствие ошибки Дункана! — говорили ему друзья. — И слава богу, что все так хорошо для него закончилось!

— Этот маневр и стал залогом победы Дункана, и слава богу, что у него хватило ума его не отменить! — отвечал Нельсон. — Поверьте, морская тактика не стоит на месте, и в скором времени нас ждут еще большие перемены!

К концу 1797 года здоровье Нельсона стало быстро улучшаться. В жизни Нельсона произошла огромная радость. Вечером 29 ноября он заснул без всякого обезболивающего и спокойно проспал до самого утра. Едва проснувшись и не смея еще поверить, что дело пошло на поправку, Нельсон призвал врачей. Те сняли повязку, и от легкого прикосновения из гноящейся раны вышла вся лигатура. С этого момента рана начала заживать очень быстро.

Немедленно Нельсон отправляет два письма. Первое — в ближайшую приходскую церковь с просьбой отслужить благодарственную обедню по поводу его выздоровления, а вторую — своему другу капитану Берри, которого он приглашает командовать кораблем, на котором намерен в самое ближайшее время поднять флаг. Зная, что Берри собирается обзавестись семьей, он пишет: «Если вы собираетесь жениться, я советую сделать это побыстрее. В противном случае будущая г-жа Берри очень недолго сможет находиться в вашем обществе. Ибо я чувствую себя хорошо, и вас могут позвать в любой момент… Наш корабль стоит в Чатеме. Это 74-пушечное судно, и на нем будет отборный экипаж».

Воспрянувший духом Нельсон зачастил в Адмиралтейство с просьбой о новом назначении.

— Я совершенно здоров и готов показать свою культю сотне медицинских комиссий! — заявлял он на все вопросы о его здоровье.

А газеты тех дней пестрели статьями о победном марше молодого генерала Бонапарта по Италии, о растерзанных австрийских дивизиях, об изгнанном им с престола римском папе Пие VI. Затем Англия вздрогнула, получив известие, что властолюбивый и удачливый Бонапарт публично грозит нанести удар Англии там, где она его меньше всего ожидает. Это не сулило Туманному Альбиону ничего хорошего. И точно! Вскоре поползли тревожные слухи о большом французском флоте, формируемом в Тулоне. Лазутчики доносили об отборном 35-тысячном корпусе, который был сосредоточен в лагерях неподалеку от Тулона. Было известно, что и сам генерал Бонапарт объезжает южные порты Франции, где усиленно занимается военными приготовлениями. Было совершенно ясно, что настоящая битва за Средиземное море еще впереди. Французы явно что-то затевали в южных водах, но что именно и где? Необходимо было срочно наращивать военно-морские силы в средиземноморских пределах. Желающих возглавить вновь формируемую эскадру было хоть отбавляй. Седые и заслуженные флотоводцы буквально толпились в коридорах Адмиралтейства в надежде на столь престижный и ответственный пост. Однако адмирал Джервис заваливал первого лорда письмами, требуя назначить на эту должность только его любимца Нельсона. В кампанию обсуждения кандидатур на пост нового командующего включилась и пресса. Решение журналистов было однозначным: новую эскадру должен возглавить истинный герой контр-адмирал Нельсон.

Так как отказать в должности всеобщему герою и народному любимцу в столь сложной политической ситуации было никак нельзя, то вскоре Нельсон получает назначение одним из младших флагманов на флот графа Сент-Винсента, осуществлявшего блокаду Кадиса и ответственного за Средиземноморской регион.

Назначению предшествовала долгая беседа лорда Спенсера с лордом Минто. Поводом к разговору послужила статья в «Таймсе», в которой говорилось о военных приготовлениях французов в Тулоне.

— Французы, кажется, замышляют что-то серьезное! — озабоченно говорил первый лорд. — А потому нам следует как можно скорее усилить флот Джервиса и быть готовыми к любому повороту событий.

— Именно к Джервису следует направить и нашего общего знакомого сэра Нельсона, — попыхивая трубкой, кивнул лорд Минто.

Лорд Спенсер неопределенно пожал плечами. Поняв этот жест как неуверенность, лорд Минто вынул трубку изо рта:

— Он знает Средиземное море так же хорошо, как вы, ваша светлость, знаете комнату, в которой мы сейчас сидим.

— Да, я знаю Нельсона только с лучшей стороны, — кивнул первый лорд, — но как обстоит дело с его раной?

— Не волнуйтесь, ваша светлость! — снова затянулся трубкой лорд Минто. — Он уже совсем здоров и прямо-таки рвется в бой! Кому, как не ему, разобраться с тулонской загадкой.

— Что ж, — поразмыслив, согласился лорд Спенсер, — я, разумеется, могу назначить Нельсона к Сент-Винсенту, однако окончательное решение, как вы сами понимаете, будет принимать сам граф Сент-Винсент. Своей очереди на должности у меня ждет не менее десятка адмиралов, и, если я подпишу указ о назначении Нельсона командующим отдельной эскадрой, поднимется настоящий скандал. Мы поступим следующим образом: направим Нельсона в распоряжение графа Сент-Винсента, и пусть он сам решит, как ему лучше использовать нашего протеже.

— Уверен, что граф поступит именно так, как мы с вами думаем! — усмехнулся лорд Минто. — Во всяком случае, он никогда не упрекнет вас в том, что вы прислали к нему ни на что не годного адмирала.

На следующий день в кабинете лорда Спенсера сидел уже сам Нельсон. Первый лорд объяснил контр-адмиралу все тонкости его назначения, затем перешел непосредственно к разъяснению задачи:

— Самое главное — это следить за каждым шагом тулонцев. Ни один из французских кораблей не должен выскользнуть в море незамеченным! Вы должны знать о каждом их шаге и немедленно принимать ответные меры. Кораблей у вас, конечно, меньше, чем у французов, но ведь на ваших кораблях английские моряки.

— Я вас понял, сэр! — вскинул голову Нельсон. — На меня вы можете полностью положиться!

— Не сомневаюсь! — кивнул первый лорд.

Нельсон ушел, а лорд Спенсер, сев за рабочий стол, несколько минут молча смотрел на оплывающие в подсвечниках свечи. Несмотря на тонкость назначения Нельсона, ему предстоял не один тяжелый разговор с отвергнутыми претендентами, каждый из которых был старше Нельсона как по возрасту, так и по выслуге лет.

— Буду-ка я ссылаться в разговоре на строптивость Джервиса. Пусть свои счеты они сводят не со мной, а с ним! — решил после некоторых раздумий лорд Спенсер, и у него сразу стало легче на душе.

На следующий день первый лорд был приглашен премьер-министром. Уильям Питт Младший был озабочен.

— Сведения из Тулона с каждым днем все тревожнее, — начал он. — Сегодня мы не можем серьезно рассчитывать на создание новой антифранцузской коалиции, пока не восстановим нашу репутацию на море! Нужна решительная победа над французским флотом!

— Я уже отдал соответствующие указания графу Сент-Винсенту, — кивнул лорд Спенсер. — Думаю, что возвращение нашего флота в Средиземное море явится именно тем фактором, который решит судьбу Европы. Вчера я подписал указ о назначении в его распоряжение контр-адмирала Нельсона.

Уильям Питт помолчал.

— Вы знаете, что я не являюсь поклонником этого безрукого храбреца, однако надеюсь, что ваш выбор окажется удачным!

* * *

К этому времени Нельсон приобрел загородную усадьбу Раундвуд, неподалеку от городка Ипсвич, и усадьба пришлась обоим супругам по душе. Однако чем меньше времени оставалось до ухода Горацио в новое плавание, тем больше тревожилась Фанни. Предчувствие говорило ей, что будущее не сулит ничего хорошего.

В те дни по Лондону ходила злая шутка, что лорд Спенсер не мог найти лучшего наблюдателя и ловца французов, чем одноглазый и безрукий Нельсон. Особенно много спорили и обсуждали новое назначение в портовых кабаках, где собирались люди, морское дело знающие и обо всем свое суждение имеющие.

— Видно, совсем уж плохи наши дела, коль убогих в море посылать начали! — говорили одни, далеко не первую кружку пива пропускающие.

— Адмиралу убогость не помеха! — отмахивались другие, только что заказавшие себе по первой.

— А что же тогда помеха, коль слепой да однорукий?!

— Главное, чтобы удача была. Будет удача, тогда и без глаза, и без руки можно! Все само придет!

— Ну а есть ли у вашего Нельсона удача-то? — не унимались заядлые спорщики.

— А кто ж его знает, поживем — увидим! — приходили к общему выводу и те и другие и, шумно сдув пену, припадали к холодному и терпкому ячменному напитку.

На вооружение корабля, вербовку команды, загрузку припасов ушло несколько месяцев, и только в апреле 1798 года Нельсон оставил за кормой Спитхедский рейд. Его синий контр-адмиральский флаг трепетал на бизань-мачте линкора «Вэнгард».

Прощание Нельсона с женой было грустным и трогательным. Ранение Горацио и самоотверженность Фанни очень сблизили супругов.

Из воспоминаний леди Спенсер: «За день до своего отплытия адмирал Нельсон заехал ко мне, как обычно, но, уезжая, стал прощаться со мной весьма торжественно; он сказал, что надеется на мою доброту и думает, что в случае его гибели я не оставлю его жену, которая его выхаживала как ангел. Здесь я должна сказать, что, пока лорд Спенсер возглавлял Адмиралтейство, я приглашала каждого капитана к ужину, перед тем как он уходил в плавание, но я раз и навсегда решила не приглашать капитанских жен. Нельсон сказал, что из уважения к моим незыблемым правилам он не просит меня знакомиться с леди Нельсон, но, если я соблаговолю ее как-то заметить, он станет счастливейшим человеком. Он сказал: я уверен, что она вам понравится, она красива, умна, а главное — ее ангельская доброта превосходит все ожидания. Он рассказал, что жена сама перевязывала ему раны и что только ее забота спасла ему жизнь. Короче, он настаивал на нашей встрече, причем настаивал так убедительно, как это умеет делать только Нельсон. Мне ничего не оставалось, как просить его привезти жену на ужин в тот самый вечер. Адмирал привез леди Нельсон и ухаживал за ней как любовник. Он сам повел ее к столу и сел рядом; извинившись, он сказал, что бывает с женой так редко, что не хотел бы оставлять ее ни на минуту».

Прощаясь с женой, Нельсон нежно ее обнял:

— Дорогая, честолюбие мое уже удовлетворено, теперь я хочу, чтобы ты знала то высокое положение, которого достойна! Я хочу прославиться в грядущих битвах, чтобы заслужить титул пэра Англии, который обеспечил бы тебе прочное положение среди высшей аристократии!

Данный текст является ознакомительным фрагментом.