Роттердам. Май 1958

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Роттердам. Май 1958

– Свежо, – предупредил охранник, открывая дверцу «опеля», – с реки сыростью тянет, Степан Андреевич.

– Ничего страшного. – Бандера вышел из машины, оправил пиджак. – Пиджак не помялся?

– Да нет, всё вроде в порядке.

– Ну, веди. Ты знаешь, где могила-то?

– Конечно. Вот план кладбища, место № 1111. Словно специально номер подбирали…

– Да, – коротко сказал Бандера, – специально, с особым, знаешь ли, значением.

Они прошли через центральные ворота кладбища Кроосвейк, свернули направо. Ещё чуть-чуть, и перед ними открылось чёрное мраморное надгробие в виде казацкого креста. На нём был выбит трезубец (в виде эмблемы ОУН) и надпись кириллицей «Евген Коновалец».

Здесь уже собралось немало народу, и, хотя разговоры велись тихо, над толпой всё равно стоял приглушённый гул, напоминая пчелиный рой. Бандера не стал обходить всех присутствовавших с приветствиями. Скорбно смежив веки, сперва поклонился могиле, а потом тем, кто пришёл почтить память Коновальца. Кому положено и позволено, сами потом подойдут.

– Порядок? – обратился он к охраннику.

– Конечно, Степан Андреевич. Всё в норме. Я присматриваю.

– Давай-ка отойдём.

Вдвоём они свернули с главной аллеи на боковую. Остановившись в тени какого-то дерева, Степан Андреевич вынул из кармана несколько аккуратно сложенных листков с тезисами речи памяти основателя Организации украинских националистов.

Проговаривая вполголоса текст, Бандера обратил внимание на белых кроликов, которые, ничего не боясь, сновали чуть не под ногами.

– Откуда? – Он поднял удивлённые глаза на охранника.

– Да это местная достопримечательность, Степан Андреевич, – пояснил тот. – Прижились, все уже привыкли, их тут подкармливают. В руки не даются, но приближаться к себе позволяют, людей не боятся.

– Надо же, – усмехнулся Бандера, – да у нас бы их давно…

Охранник был готов хихикнуть, но, вспомнив о скорбном месте и дате, опустил голову. Степан Андреевич, уже забыв о «местной достопримечательности», что-то черкал в своих заметках. Он не обращал внимания на молодого, лет тридцати, статного темноволосого молодого человека, который стоял чуть поодаль со скромным букетиком в руках и время от времени поглядывал в их сторону.

Сташинский удачно подгадал время, приехав на Кроосвейк до начала траурного митинга, посвященного 20-летию со дня смерти Коновальца. Ещё на стоянке перед кладбищем он вычислил синий «опель-капитан» с известными ему мюнхенскими номерами и теперь неторопливо прогуливался поблизости места предстоящей церемонии в поисках хозяина знакомого авто…

– Двадцать лет – это, безусловно, совсем небольшой временной отрезок в жизни человечества, – негромко, глухо и монотонно бубнил оратор, время от времени отрываясь от лежащего перед ним текста. – Да, но только не то двадцатилетие, которое пролегло между нынешним днём и трагичным маем 1938 года. Оно наполнено событиями такого исторического значения, что по своей весомости могут сравниться с целыми столетиями других эпох… А уж в истории украинского народа и украинской земли это двадцатилетие зарубцевалось такими событиями и процессами, долговременными переменами и трагическими событиями, что их хватило бы на долю многих поколений… И вот стоим мы над могилой этого необыкновенного мужа, полковника Евгена Коновальца. Двадцать лет прошло, как в этой чужой земле, далеко от отчизны, покоится тело одного из великих сынов Украины…

Сташинский увидел, как Бандера оторвался от текста, сделал паузу и промокнул платком сухие глаза.

– Смыслом всей жизни славной памяти Евгена Коновальца было абсолютное самопожертвование и последовательная борьба за волю своего народа, за осуществление на украинской земле, в Украинской державе христианских начал, общечеловеческих и национальных идеалов – воли, правды и справедливости. Бессмертие великой идеи увековечивает и освящает память покойного Полковника, ибо он совершил чрезвычайно много для победы этой идеи… Большевистская Москва хорошо знала незаменимость полковника Коновальца как Проводника украинской национально-освободительной борьбы, украинского национального движения. Убивая Проводника, враг надеялся не только обезглавить Движение, но и полностью его уничтожить. Однако уничтожить Организацию украинских националистов, остановить её борьбу большевикам не удалось даже путём убийства её Вождя.

Когда гитлеризм однозначно проявил свою захватническую сущность, раскрыл свои планы и колониальные методы против Украины, ОУН, не страшась трагичности войны на два фронта, перешла к широким вооружённым действиям, организовав Украинскую повстанческую армию… Неблагоприятные внешние обстоятельства не позволили поднять восстание против большевизма и добиться государственной независимости Украины. Международное положение помогло Москве бросить отмобилизованные в войне армии на удушение освободительной борьбы Украины и других народов, угнетённых большевизмом. Но ОУН – УПА не сложила оружия и не прекратила борьбы… Когда мы стоим над могилой Того, кто был в нашей общей борьбе Первым, Самым Значительным, Единственным, то скорбь и боль охватывает наши сердца с такой неутешимой остротой… – Бандера вновь поднёс платок к глазам, – как тогда, двадцать лет назад, когда впервые, при разных обстоятельствах и не одновременно, но одинаковой молнией сразила нас страшная весть о гибели Полковника. И время, которое прошло с той поры… не в силах смягчить эту скорбь. В двадцатую годовщину смерти Евгена Коновальца прибыли к месту Его гибели сотни сыновей и дочерей украинского народа, чтобы на могилу этого Великого Украинского Патриота, Борца и Проводника положить венки и почтить Его светлую память. Прибывшие – это посланники всей нации, которая хранит память о своём Великом Сыне… И каждый из нас достойно завершит преклонение перед Его памятью, если во время молитвы за вечное счастье Его души даст обет над Его могилой: идти по его следам, всю жизнь отдать на благо Украины и бороться до смерти за её свободу. Чтобы победа великой идеи и правды на века закрепила память и славу их Великого Борца-Подвижника Евгена Коновальца.

За спиной Богдана кто-то из мужчин чуть слышно вздохнул: «Да-а. Умница таки Степан. Лучше не скажешь…» По щекам пожилой женщины, которая стояла рядом, безостановочно катились слёзы. К могиле медленно потянулись люди с цветами. Сташинский тоже подошёл к надгробию, положил свой букетик. Отойдя в сторону, огляделся, ища глазами Бандеру. Увы, но синего «опель-капитана» на автостоянке уже не было…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.