ПО ДОРОГАМ КАПИТАНИИ

ПО ДОРОГАМ КАПИТАНИИ

Дорога, извиваясь, то стелилась у подножья гор, то, стиснутая каменными громадами, лезла круто вверх, добираясь до очередного перевала, и исчезала на другой стороне его. Солнце стояло почти в зените, и раскаленные камни делали полуденную жару еще нестерпимей. В такие часы все живое пряталось от зноя и только суслики выходили из норок, степенно усаживались недалеко от входа, с любопытством озираясь по сторонам. Однако при малейшем шуме они тотчас же скрывались в подземных лабиринтах.

Вот и сейчас несколько этих симпатичных зверьков заняли было свои наблюдательные посты у самой дороги, но вдруг, словно по команде, стремглав бросились прочь. Сначала нельзя было понять, кого могли испугаться грызуны. Но вот вдали послышались неторопливый мерный цокот копыт и голос человека, подбадривающего животных. Наконец из-за ближайшего поворота показался первый мул, за ним – второй, третий, целый караван из семи мулов, каждый из которых тащил по два перекинутых через спину туго набитых мешка. Мулы шли гуськом, друг за другом, связанные одной веревкой. За ними, на восьмом муле, восседал молодой человек с каштановыми волосами, ниспадающими на плечи. Он был одет в парусиновую рубашку с открытым воротом, темные брюки, заправленные в высокие сапоги с отворотами. Голова его была прикрыта широкополой шляпой с загнутыми краями. На вид всаднику можно было дать лет двадцать, не больше. Загорелое обветренное лицо свидетельствовало о том, что он большую часть времени проводит именно так – в пути, не боясь палящих лучей тропического бразильского солнца.

– Оле, оле! – закричал погонщик и присвистнул. – Ну-ка, друзья, пошевеливайтесь! Скоро мы отдохнем в Минас-Новасе.

Конечно, он мог бы просто свистнуть и закричать: «Оле, оле!», и мулы, без сомнения, пошли бы быстрее. Все равно они не поняли ровным счетом ничего из слов хозяина об отдыхе и привале в Минас-Новасе. Но разъяснения были сделаны просто так. Когда долгие часы пути находишься в компании с такими молчаливыми спутниками, то поневоле начнешь разговаривать сам с собой.

В те времена на дорогах капитании Минас надеяться на попутчиков было трудно, хотя дорог-то всего было две: одна соединяла столицу капитании город Вила-Рику с Рио-де-Жанейро, а вторая шла от Вила-Рики к бывшей столице вице-королевства городу Баия-де-Тодос-лос-Сантос. Как раз по этой второй дороге и двигался караван нашего знакомого.

По тому, как громко разговаривал, не опасаясь, что его кто-нибудь услышит, владелец мулов, можно было заключить, чторазрешение на поездку у него имеется и его не пугает встреча с драгунами, патрулирующими участки дорог, проходящих по капитании. Они ловили беглых рабов и контрабандистов. Ни один житель капитании не мог без разрешения португальских властей заниматься торговлей, ввозить и вывозить что-либо с территории одной капитании в другую. Кроме того, драгуны обязаны были следить за тем, чтобы на территорию Минаса не проникали люди из других районов вице-королевства.

Наш рассказ относится к тому периоду, когда капитания Минас переживала свой золотой век. Правда, старожилы вспоминали время, когда на земле Минаса были найдены первые алмазы. Вести о сказочных алмазных россыпях достигли самых далеких уголков Бразилии, и тогда сюда потянулись любители быстрого обогащения. К сороковым годам XVIII века число искателей алмазов – гаримпейрос – в этом районе достигло почти пятидесяти тысяч, в то время как раньше здесь жило всего несколько сот человек. Вскоре португальские власти преобразовали этот район Бразилии в самостоятельную административную область, назвав ее капитанией Минас, и она стала самой процветающей территорией в этой далекой колонии. Потом были открыты золотые россыпи, и новый поток иммигрантов хлынул из Баии, Пернамбуко, Рио-де-Жанейро. Португальские власти не могли бороться с этой миграцией, хотя на переселенцев в Минасе налагались большие пошлины. Тогда-то и появились на дорогах капитании военные отряды. К 1767 году в Минасе за сезон добывалось около тысячи арроб золота. Это составляло примерно пятнадцать тонн, так как одна арроба равнялась пятнадцати килограммам.

Пока мы с вами занимались выяснением экономической обстановки в капитании Минас, погонщик вместе со своим караваном мулов уже дошел до ранчо, расположенного почти на самой окраине поселка Минас-Новаса.

Во время путешествия из Вила-Рики в Рио-да-Жанеиро.

Почуяв жилье и предвкушая заслуженный отдых, мулы прибавили шагу и, не ожидая понуканий и свиста хозяина, двинулись прямо к распахнутой калитке ранчо. Владелец каравана улыбнулся, глядя на торопливо перебирающих ногами животных. Но потом неожиданно улыбка исчезла с его лица. Он склонил голову набок и прислушался. Со двора ранчо доносились крики человека. Шлепнув рукой по крупу мула, путник заставил перейти его на рысь и, обогнав свой караван, первым въехал во двор. Его глазам предстала картина, которую часто можно было наблюдать в те времена на бразильской земле. В дальнем углу двора был врыт большой столб, около которого лежал на земле прикованный цепью негр. Кандалы охватывали его руки и ноги, так что несчастный был лишен возможности не только передвигаться, но даже не мог закрыть руками лицо и голову от сыпавшихся на него ударов. Рядом с ним, широко расставив ноги, стоял белый мужчина в длинном камзоле, какие в то время носили плантаторы. В левой руке он держал толстый хлыст, оканчивавшийся металлической треххвосткой. Вот он размахнулся и с силой нанес удар по распростертому у его ног телу. Затем еще удар, еще. Негр уже не мог кричать и был, вероятно, без сознания. Спина его походила на ужасную кровавую массу. Плантатор нанес последний удар и отбросил хлыст в сторону. Владелец каравана спрыгнул с мула и сделал несколько шагов вперед.

– Эй, приятель! Наверное, твой раб уже помер. Зачем же бить мертвого?

– А тебе какое дело? Мое имущество, никто не вправе мне указывать.

И, словно желая подкрепить сказанное, он с силой ударил носком сапога по телу раба.

– Ну, это уже слишком. Даже самый последний шакал не будет так обращаться с живым существом! – воскликнул приезжий.

– Это кто, я хуже шакала?! – возмутился плантатор, поднимая с земли хлыст. – А ну-ка, попробуй повторить свои слова!

– Если хочешь, я повторю их двадцать раз. Я сказал, что даже шакал не будет обращаться так с живым существом.

Раз – и удар хлыстом сбил широкополую шляпу с головы приезжего. Еще мгновение, и по пыльной площадке двора катался клубок из двух сцепившихся тел. На шум драки из двери ранчо выбежали несколько рабов, но, увидев, что потасовка идет между белыми господами, благоразумно решили удалиться и не вмешиваться. Приезжий был моложе и сильнее плантатора. Исход поединка не вызывал сомнений, но в этот момент во двор въехала группа солдат. Спрыгнув с лошадей, они окружили дерущихся и растащили их в разные стороны.

– В чем дело? В чем причина драки? – спросил офицер, командовавший патрулем.

Плантатор выступил вперед.

– Этот каналья, – указал он на владельца каравана, – хотел помешать мне наказать моего раба. Мой раб вчера попытался сбежать. Один из ваших патрулей притащил его, перехватив по дороге в Баию. И вот этот каналья осмелился заступиться за раба, который принадлежит только мне Я что хочу, то с ним и могу сделать.

– Правду говорит этот человек? – обратился офицер к второму участнику драки.

– Нет, – отвечал тот, отряхивая с волос приставшую к ним пыль. – Какой толк было заступаться за раба, если к моему приезду он уже не дышал? Я только возмутился, когда увидел, как избивают мертвеца.

– Он назвал меня шакалом! – закричал плантатор, пытаясь вырваться из рук державших его солдат.

– Заберите обоих, – приказал командир патруля. – Пусть поостынут за решеткой, а судья уж разберется, кто прав, а кто виноват.

Плантатору и владельцу каравана скрутили руки веревками, концы которых привязали к седлам лошадей. Когда вся группа собиралась выехать из двора, на крыльце ранчо показался его хозяин.

– Друг, – крикнул погонщик каравана, – прошу, присмотри за моими животными! Я скоро вернусь и заплачу тебе за услугу.

Владелец ранчо, видно, узнал говорившего, потому что глаза его широко раскрылись, когда он увидел погонщика, стоявшего со связанными руками. Однако он не подал виду, что знаком с ним, наверное боясь, как бы его не пригласили в свидетели, что всегда влекло за собой большие неприятности, потому что иметь дело с властями не сулило ничего хорошего.

В Минас-Новасе арестованных довели до тюрьмы и втолкнули в разные камеры.

Владелец каравана ошибался, предсказывая свое скорое возвращение. Постоянного судьи в Минас-Новасе не было, и все дела рассматривались только тогда, когда приезжал какой-нибудь судебный чиновник из Вила-Рики или Баии. А это случалось не часто. Прошло долгих полтора месяца, прежде чем в этот поселок заглянул очередной посланец Фемиды. Все это время погонщика мулов не выпускали из застенка, и он не знал ничего ни о судьбе своих животных и товаров, ни когда ему удастся вырваться на свободу. Наконец однажды, после того как он уже начал терять счет дням, двери камеры раскрылись и заключенного повели на допрос. В небольшом зале, куда двое солдат ввели арестованного, за высоким столом сидел судья, одетый в свою традиционную мантию и черную шапочку. Рядом разместился писец, приготовившийся записывать вопросы судьи и ответы арестованного.

– Твое имя? – обратился судья к владельцу каравана.

– Жоакин Жозе да Силва Шавьер, – последовал ответ.

– Сын чьих родителей?

– Отец – Домингос да Силва дос Сантос. Мать – Антониа да Энкарнасао Шавьер.

– Где они живут?

– И мать и отец умерли.

– Чем ты занимаешься и где твое место жительства?

– Постоянно живу в Вила-де-Сан-Жозе. Занимаюсь торговлей, вожу товары в Рио-де-Жанейро и Баия-де-Тодос-лос-Сантос.

– Знает ли арестованный законы и постановления, действующие на территории вице-королевства и находящиеся под высоким покровительством ее величества королевы донны Марии Первой?

– Да, знаю.

– Знает ли арестованный, что ждет человека, который осмелится покуситься на собственность, принадлежащую другому лицу, вассалу ее величества королевы, проживающего на территории вице-королевства?

– Да, знаю. Но, ваша светлость…

– Арестованный должен отвечать только на вопросы, которые задает ему судья. Если он будет вести пререкания и вступать в споры, то наказание будет соответственно увеличено.

Жоакин Жозе опустил голову. Он понимал бессмысленность и бесполезность каких-либо оправданий. Хозяином положения являлся судья, олицетворявший все законы и все беззаконие португальского владычества.

– Жоакин Жозе да Силва Шавьер, – произнес судья, – вы обвиняетесь в нарушении законов вице-королевства, в попытке заступиться за раба, являющегося полной и неотъемлемой собственностью владельца, властного над его жизнью и смертью. В соответствии с высочайшими законами, действующими на территории вице-королевства, лиц, виновных в преступлении, подобном вашему, приговаривают к наказанию плетьми или к штрафу в три контос. Если через трое суток вы не внесете указанную сумму представителю королевской казны, то подвергнетесь публичной экзекуции на площади Минас-Новаса. Отведите арестованного, – приказал судья конвоирам и, не обращая больше никакого внимания на Жоакина Жозе, стал снимать мантию.

В помещении стояла такая духота, что было удивительно, как это судья мог выдержать даже несколько минут, будучи облаченным в темную плотную накидку.

Ровно через трое суток те же конвоиры ввели Жоакина Жозе в знакомую нам комнату. Тот же судья в той же мантии величественно восседал за столом, только щека его была закутана теплым красным платком. Снова последовали вопросы и ответы об имени подсудимого, его профессии, о его матери и отце. После этого согласно правилам судья должен был объявить, когда Жоакина Жозе подвергнут наказанию, потому что всем было ясно, что арестованный, находясь в камере, никак не мог внести установленную сумму штрафа. Однако судья вопреки правилам не стал читать обвинительный приговор, а передал его писарю, сам же склонился над столом, обхватив голову руками.

– Если у господина судьи болят зубы, то я, может быть, могу чем-нибудь помочь вашей светлости, – обратился к судейскому чиновнику Жоакин Жозе.

Судья отнял руки и удивленно посмотрел на арестованного.

– Ты пытаешься увильнуть от наказания? Каким образом ты можешь помочь?

– В этих местах меня знают как врачевателя, – отвечал Жоакин Жозе. – Если я не смогу облегчить ваши страдания, вы подвергнете меня двойному наказанию.

– Ну показывай свое искусство! – воскликнул судья и даже привстал от волнения.

– Сумка с инструментами, – сказал Жоакин Жозе, – приторочена к седлу мула, на котором я приехал. Прикажите солдатам сходить на ранчо и доставить его сюда. Вы увидите, что я помогу вам.

В глазах судьи затеплилась надежда.

– Ну-ка, – сказал он одному из конвоиров, – бери лошадь и немедленно отправляйся на ранчо. Приведи сюда всех мулов арестованного. Да поживее!

– В полчаса обернусь, господин судья, – ответил солдат.

– Давай! Только не мешкай. А пока лекаря этого отведите обратно в камеру.

Вернулся солдат только часа через полтора, когда зубная боль у судьи разыгралась настолько, что он готов был обещать половину вице-королевства тому, кто избавит его от страданий.

Солдат внес в комнату небольшую кожаную сумку, которую нашел привязанной к седлу, висевшему в сарае ранчо. Снова в комнату ввели арестованного. Жоакин Жозе попросил судью усесться на низенькую скамейку. Порывшись в сумке, он вынул оттуда изогнутые клещи, профессиональным движением поднял голову судьи, велев пошире раскрыть рот. Через минуту операция была блестяще завершена, и судья, так и не сняв свою мантию, пошатываясь от пережитого волнения, удалился в боковую дверь, держась за щеку. Жоакин Жозе остался в комнате вместе с конвоирами, которые в растерянности смотрели друг на друга, не зная, что им дальше делать с арестованным.

– Может, отпустим его? – сказал, наконец, один из солдат.

– Если хочешь сам сесть в камеру, то, пожалуйста, отпускай, а у меня жена, дети, и я не совершу такой глупости, – резонно возразил второй конвоир.

Писец, все время сидевший молча за своим столиком, подошел к служакам.

– Подождите немного, – почему-то шепотом сказал он. – Если у господина судьи пройдет зубная боль, то я минут через десять спрошу, как нам поступать дальше.

– Где этот Жоакин Жозе? – вдруг послышался из соседней комнаты голос судьи.

Писец подскочил к двери.

– Он здесь, ваша светлость.

– Пусть эти болваны отпустят его, но прежде арестованный должен заплатить судебные издержки. Не зря же я три дня торчал в этом проклятом Минас-Новасе. И наверное, зубную боль напустили на меня именно в этом месте. Неспроста, когда я вчера проходил по улице, мне навстречу попалась старуха с завязанной щекой. У нее тоже, без сомнения, болели зубы. От нее-то я и заболел. Но раз арестованный столь искусный зубодер, то часть вины с него снимается, кроме, конечно, судебных расходов, которые он обязан заплатить.

Писец подошел к Жоакину Жозе.

– Ты должен заплатить два контос судебных расходов. Есть у тебя такие деньги?

Жоакин Жозе пожал плечами.

– Только если мне удастся здесь продать товар, который я везу в Баию, – ответил он.

Солдат, ездивший на ранчо за сумкой с инструментами, засмеялся:

– В таком случае тебе придется сидеть в камере до второго пришествия. Хозяин ранчо рассказал о бандитах, которые украли весь твой товар и четырех мулов; оставшихся трех я привел сюда да еще захватил твою сумку.

Жоакин Жозе побледнел.

– В таком случае я разорен. Все мои деньги вложены в товары для продажи в Баии. Я не смогу уплатить сумму, причитающуюся с меня.

Писарь сжалился над Жоакином Жозе.

– Я попробую уговорить господина судью, – опять шепотом сказал он. – Может быть, господин судья согласится взять вместо денег трех мулов?

Судья, конечно, не стал возражать, потому что лучше было получить трех мулов, чем сажать Жоакина Жозе в камеру и не возместить даже части судебных издержек. Кроме того, воспоминания о пережитом были еще так свежи, и никто не мог дать гарантии, что судье никогда больше не встретится на пути какая-нибудь старуха, которая может заразить новым приступом зубной боли почтенного стража португальской законности на земле вице-королевства.

Солнце уже заходило за горизонт, когда Жоакин Жозе вышел из Минас-Новаса и отправился пешком по дороге, ведущей в Вила-Рику.

Месяц с лишним назад он ехал по этой дороге, полный радужных надежд, обладатель целого каравана мулов и тюков, набитых товарами. Сейчас он потерял все и возвращался домой, чтобы начинать заново бороться за место под солнцем. Однако если бы в тот момент вы спросили Жоакина Жозе, наполнено ли его сердце безнадежным пессимизмом или отчаянием, то наверняка услышали бы: «Нет!» Во-первых, он обладал на редкость неунывающим характером, а во-вторых, Жоакину Жозе в то время было всего лишь девятнадцать лет.

Через неделю Жоакин Жозе добрался до Вила-Рики. Безусловно, даже пешком он мог проделать этот путь гораздо быстрее. Но приходилось останавливаться в расположенных у дороги поселках и ранчо, где везде Жоакина Жозе принимали как желанного и дорогого гостя Среди жителей капита-нии погонщик пользовался славой искусного лекаря и зубодера. Когда четырнадцатилетним мальчишкой Жоакин Жозе жил у своих теток в местечке Вила-де-Сан-Жозе, его хотели отдать в семинарию, потому что два старших брата нашего героя уже готовились стать священниками и заканчивали учебу. А попасть в духовную семинарию в то время было не так-то просто. Поступающий в семинарию должен был иметь безупречную с точки зрения католической церкви родословную. Во-первых, кандидату следовало доказать, что он является законным сыном своих родителей, что в роду у него не было отлученных от церкви дедушек и бабушек, что никто из его родственников не происходит от евреев или мавров и никто из них никогда не сидел в тюрьме, не подвергался какому-либо наказанию со стороны святого престола Братья Жоакина Жозе должны были доказать, что в их жилах течет чистая пор тугальская кровь, без примеси негритянской или мулатской Они должны были представить медицинское свидетельство, что у них в порядке ноги, руки, пальцы, а на теле нет шрамов, полученных в драках и скандалах. Если на одном из глаз, особенно левом, у поступающего в семинарию было бельмо, то он мог отказаться от мысли стать священником. Так как два брата Жоакина Жозе успешно прошли через чистилище, то, вероятно, и сам Жоакин Жозе мог рассчитывать на поступление в семинарию. Видимо, именно поэтому после смерти отца его отправили на учебу к священнику Жоану Гонсалвесу Шавесу. Каковы были успехи его в духовных науках, мы не знаем. Однако у нас имеются достоверные сведения, что именно в то время он стал увлекаться медициной и особенно зубоврачебным делом, настолько преуспев в мастерстве зубодера, что все друзья и знакомые стали звать его не иначе как Тирадентис – зубодер. Мы тоже познакомились с Жоакином Жозе и отныне будем называть нашего героя Тирадентисом.

Тирадентис был очень любознательный человек. И когда во время дождливого периода караваны прерывали на несколько месяцев свой путь, он не терял времени даром. Если период дождей заставал его в Рио или Вила-Рике, то он использовал свободное время для пополнения своего образования. Если же ему удавалось добраться до родного селения, то он каждый день ходил в старому учителю, священнику Шавесу, и с ним совершенствовал свои познания в латыни и французском языке. Когда же кончался период дождей и бродячие торговцы отправлялись с караванами мулов в далекий путь, то во всех местечках, селениях, городах от Баии до Вила-Рики и от Вила-Рики до Рио-де-Жанейро Тирадентис был желанным гостем. Его прихода ожидали, его мастерству доверяли, к нему обращались с просьбами, не боясь получить отказ, безразлично будь то владелец фазенды или бедный простой гаримпейро.

Обладай Тирадентис другим характером, он быстро стал бы богатым человеком. Врачей в то время в Бразилии насчитывались единицы. Достаточно сказать, что население Рио-де-Жанейро обслуживали всего два врача. Но, помогая людям, Тирадентис не стремился к обогащению. Просто ему было приятно делать людям добро и он не мог спокойно смотреть на человеческие страдания. Поэтому когда у пациента не было денег, Тирадентис не отказывал ему в помощи, а лечил бесплатно.

И на этот раз путь из Минас-Новаса до Вила-Рики занял у Тирадентиса целую неделю. Добравшись до Вила-Рики, Тирадентис зашагал к мосту Росарио. Подойдя к маленькому домику, он вошел в него и крикнул:

– Падре Франсиско!

– О-ля! – послышалось в ответ, и из комнаты вышел небольшого роста тучный человек в сутане.

Это был священник Франсиско Феррейра да Кунья, друг и компаньон Тирадентиса. Вместе с ним Тирадентис держал в этом домике небольшую аптеку, и, когда торговые дела вынуждали его надолго отлучаться из Вила-Рики, падре Франсиско продавал нехитрые снадобья, а неимущих больных снабжал лекарствами даром.

– О Тирадентис! – воскликнул падре Франсиско, удивленно подняв брови. – С тобой что-нибудь приключилось? Почему так рано вернулся? Я ожидал твоего возвращения из Ваий по меньшей мере через месяц.

Тирадентис снял висевшую на плече сумку, сбросил шляпу и кинул ее на лавку.

– Падре, я имел счастье испытать на себе всю прелесть законов нашей августейшей повелительницы, королевы донны Марии Первой.

– С тобой таки стряслась какая-то беда? – испуганно спросил падре Франсиско.

– По крайней мере все происшедшее со мной нельзя назвать большой удачей. Я вернулся без мулов, без товаров и без денег.

– На тебя напали бандиты?

– Пожалуй, их можно и так назвать, – ответил Тирадентис. – Правда, они были одеты в форму и мантию и действовали от имени закона.

Падре замахал руками, подбежал к входной двери и плотно прикрыл ее.

– Что ты говоришь, одумайся! За такие слова по головке не погладят. Виселица в Вила-Рике редко пустует. Если господину губернатору кто-либо донесет о твоих словах, то нам не поздоровится. Тебе – потому, что ты их произносишь, а мне – лишь за одно слушание крамольных речей.

Тирадентис тяжело вздохнул и сел, подперев голову руками.

– Говорить, конечно, не о чем. На оставшиеся сбережения новый караван не сколотишь. Я, когда шел обратно, думал о будущем и решил заняться разработкой алмазов. Участок достать легко, а на трех-четырех рабов денег хватит. Но, – и Тирадентис поднял вверх палец, – аптека не перестанет существовать. И если тебя станут о чем-нибудь расспрашивать больные, то прошу каждому отвечать: Тирадентис остался Тирадентисом.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.