Глава II

Глава II

Генерал Захаров, командир 303-й истребительной дивизии, в которую входила эскадрилья «Нормандия», вызвал майора Пуйяда в свой штаб, или, как мы его называли, КП. Он крепко пожал Пуйяду руку и долго молча смотрел ему в глаза. Наконец генерал заговорил:

— Майор Пуйяд, я прежде всего хочу вам сказать о том, что советское командование и вся наша дивизия, глубоко опечалены гибелью майора Тюляна. Он навечно останется для нас самым ярким образцом храбрости и героизма французских летчиков. С глубоким волнением мы узнали о гибели этого бесстрашного, образцового командира. Эта потеря еще больше скрепит дружбу между советскими и французскими летчиками. Вместе, плечом к плечу, пойдем мы к победе. Мы отомстим за погибших друзей. Вместе мы освободим наши земли от гитлеровских захватчиков.

Неожиданно генерал Захаров умолк и смущенно отвел глаза в сторону. После небольшой паузы, стараясь придать своему голосу оттенок суровости и твердости, хотя это ему явно не удавалось, он продолжал:

— Однако, майор Пуйяд, не следует никогда забывать о том, что путь, который нас ожидает, будет длинным и тяжелым. Поэтому я требую, чтобы без приказа или разрешения командования дивизии вы лично не вылетали на боевые задания.

— Слушаюсь, мой генерал, — ответил Пуйяд, заметно раздосадованный и решивший про себя никогда не считаться с этим ограничением.

Через три часа после разговора с генералом Пуйяд вылетает на барражирование во главе группы из шести «яков». Какая удача! Отряд захватывает врасплох двух «юнкерсов», имевших неосторожность и нахальство прогуливаться без сопровождения истребителей. Короткая, отрывистая команда по радио, и де Форж, Леон, Альбер и Риссо начинают классический захват в «клещи». Все совершается мгновенно. Несколько разворотов, и «яки» оказываются в хвосте «юнкерсов». Воспламеняется мотор первого бомбардировщика. Почти отвесно он пикирует к земле. Стрелок кормовой турели не отвечает. Он, видимо, убит первой же пулеметной очередью. Длинный шлейф густого черного дыма тянется за фюзеляжем. Создается впечатление, что самолет вот-вот врежется в виднеющуюся внизу маленькую березовую рощу. Ничего подобного! Величайшим усилием летчик выводит самолет из пикирования. Словно большая подбитая птица, он, судорожно покачиваясь, скользит параллельно земле, а затем взмывает в небо и скрывается в облаках.

Через четверть часа после возвращения «яков» на аэродром пехота сообщила о падении подбитого вражеского бомбардировщика. С самым невозмутимым видом майор Пуйяд докладывает генералу Захарову:

— Товарищ генерал, сегодня, 19 июля, мы преподносим вам нашу тридцатую победу.

Генерал весело смеется:

— Ох, эти французы! Дисциплинка у них, видно, не на высоте, но это не помешает им очень скоро иметь в своих рядах Героев Советского Союза.

В этот же день, то есть 19 июля, прибывает новый летчик — аспирант Ларжо и возвращается из московского госпиталя де ля Пуап, которого Альбер обвинял в том, что он «оброс жиром», позабыв все из-за хорошеньких медицинских сестер московского госпиталя в Сокольниках.

Поздно вечером стало известно, что на соседнем аэродроме приземлился первый летчик, дезертировавший из немецкой армии.

— Если они все последуют его примеру, мы очень скоро превратимся в безработных, — шутит в офицерской столовой Ля Пуап, потирая от удовольствия руки при виде фронтовой порции водки.

— Ну, на это особенно не рассчитывай, — замечает Альбер, как бы предчувствуя, что его товарищ и он сам после окончания войны будут носить на груди Золотую Звезду за одержанные победы.

Вскоре из Москвы прибывает новое пополнение:

Дени, Астье, Фуко, Рей, де Сибур — сын знаменитого летчика и, наконец, Фору — стройный красавец, приехавший в Россию прямо со студенческой скамьи из Алжира. С этим же самолетом пришел список первых награжденных.

Сразу же после прибытия самолета весь летный состав выстроился на площадке около небольшой мачты, на которой развевались советский и французский флаги. В небе слышался отчетливый гул самолетов, летящих по направлению к фронту. Из-за горизонта доносился приглушенный грохот артиллерии. Вдали над рощами медленно клубился черный дым пожаров, раздуваемый степным ветром. Это были волнующие минуты и для тех, кого уже называли «старичками», и для еще «зеленых».

Перед строем в положении «смирно» застыл командир эскадрильи Пуйяд. Говорит советский офицер, отчеканивая каждое слово:

— Майор Пуйяд, от имени Советского правительства я имею честь передать вам ордена Отечественной войны, которыми награждены погибшие в бою майор Тюлян и капитан Литольф.

И два ордена тут же прикрепляются к оставшимся после их гибели парадным кителям.

Затем награды получают Дюран, Лефевр и Дюпра. На лацканы их походных мундиров прикалывают ордена, на которых сверкают позолоченные серп и молот. Едва награжденные успели принять самые искренние поздравления своих друзей, как по лагерю мгновенно распространяется важная новость: скоро уедут наши механики. Они будут направлены на Средний Восток, а их заменят русские, не боящиеся тяжелых климатических условий и лучше знающие тонкости «яков».

На другой день аспирант Лоран, недавно прибывший с Мадагаскара, заставил волноваться всю эскадрилью.

Во время выполнения упражнения по самолетовождению он отстает от майора Пуйяда. Разыгрывается непогода. Потерявший ориентировку летчик блуждает как слепой. Под ним на земле однообразная картина: леса, дороги, озера и поля. Туман искажает очертания даже тех отдельных ориентиров, которые он сумел запомнить.

Что делать? Он не знает, где проходит линия фронта. Горючее на исходе. Волнение Лорана перерастает в тревогу: где приземлиться? Растерявшись, он летит то в одну, то в другую сторону, возвращается, снижается почти до земли, кружится над одним и тем же местом. И все-таки удача не покинула его. За одной из многих похожих друг на друга березовых рощ он вдруг видит пустынное поле. Месяц назад оно служило аэродромом. Он сажает машину и живет шесть дней в деревне Роканово, окруженный заботой колхозников. Проклятый Лоран! Он доставил много волнений своим друзьям из «Нормандии».

Снова перемена аэродрома. Полк будет теперь базироваться в Спас-Деменске. На арке, стоящей у въезда на аэродром, вывешено большое полотнище с надписью:

«Добро пожаловать, летчики «Нормандии», отважные сыны французского народа! Вместе с нашими союзниками мы победим ненавистного врага!»

Основной аэродром здесь служит нам только для отдыха. По утрам «яки» вылетают на другой, полевой, аэродром, расположенный всего в пяти километрах от линии фронта. С этого аэродрома взлетают дежурные звенья. Отсюда вылетают на новые подвиги Альбер, Лефевр и Ларжо. С этого же клочка земли поднимается в воздух Леон, чтобы спасти жизнь Фуко, самолет которого был серьезно поврежден зенитным снарядом. И именно здесь произошло событие, которое глубоко опечалило всех летчиков «Нормандии».

Как-то ранним утром Пуйяд зашел в одну из землянок:

— Астье и Рей, вылетайте на нашу прежнюю базу в Козельск и доставьте туда срочное донесение. Возьмите По-2. Поведет самолет Астье, Рей — за штурмана. Будьте особенно внимательны в районе передовой. Вас могут обстрелять.

Через двадцать минут По-2, пилотируемый Астье, пролетал над линией фронта на бреющем полете со скоростью 120 километров в час. Немецкая противовоздушная оборона решила отыграться на беззащитной жертве.

Орудия, пулеметы и даже винтовки — все было пущено в ход. В течение двух минут машина была буквально изрешечена. Как удалось Астье сделать разворот и под градом пуль, петляя и маневрируя, достичь русских позиций, — никто, даже он сам, не смог объяснить. Чем яростнее обрушивались на него фрицы, тем с большим упорством старался он удержаться в воздухе. В это время на заднем сиденье вместо штурмана лежал искромсанный труп Рея. После посадки в Сухиничах, где Астье сделали перевязку прямо на аэродроме, он вернулся в полк и привез с собой тело погибшего товарища.

Ужасное зрелище. Астье подавлен настолько, что не может вымолвить ни слова. Закончились последние вылеты. Шесть летчиков понесли наспех сколоченный из новых досок гроб к могиле, только что вырытой русскими солдатами. В необычной тишине, которая царит над степью, озаренной багровыми лучами заходящего солнца, раздается прощальный залп. Последние почести. Последнее «прощай». Так 29 августа 1943 года еще один из добровольцев «Нормандии» был похоронен в истерзанной войной белорусской земле.

Уже на следующий день немцы дорого заплатили за гибель Рея. Только за один вылет второе звено сбило три «юнкерса» и повредило три других.

В столовой Альбер высказал предположение, что немцы замышляют какую-то новую пакость:

— Я уверен, что немцы подбросили сюда бомбардировщики Хейнкель-111. Увидите, нам очень скоро придется с ними повозиться. Завтра — 31 августа, и надо бы закончить месяц как следует. Однако осторожность не повредит. Негодяи, безусловно, будут находиться под сильным прикрытием.

Действительно, последний день августа выдался ужасным. Как и предполагал Альбер, эскадрилья встретила в воздухе, кроме истребителей Фокке-Вульф-190, бомбардировщиков Юнкерс-87 и Юнкерс-88, также знаменитые бомбардировщики Хейнкель-111.

Утром Лефевр, Альбер, Риссо и Ля Пуап сбили один бомбардировщик Юнкерс-87. Это была сорок вторая победа «Нормандии».

После полудня десять «яков» вылетели с заданием прикрыть с воздуха Ельню. Город горел. Над ним стояла плотная туча дыма и пепла. На высоте 3500 метров самолеты сновали, как потревоженные пчелы.

— Внимание! «На 9 и 3 часа» «хейнкели», прикрываемые «фокке-вульфами», — слышится в наушниках.

Десять «яков» набрасываются на сотню с лишним немецких бомбардировщиков, сопровождаемых большими группами истребителей. Немцы решили сравнять Ельню с землей. Вся их авиация на этом участке фронта была в воздухе.

«Нормандия» бросается в атаку первой. После боевого разворота, при котором моторы отдают всю свою мощность, «яки» атакуют группу в тридцать «хейнкелей». Завязывается ожесточенный бой. Кажется, что в один клубок смешались крылья, фюзеляжи, винты. Образовалось настоящее месиво металла и дерева, бурлящее в урагане огня. Противники стараются упредить друг друга. Дюран приканчивает первого «хейнкеля». Схватка достигает кульминационной точки. Лица летчиков искажены от неимоверных перегрузок. От прилива крови к голове темнеет в глазах, прикованных к прицелам, а пальцы судорожно сжимают гашетки. В фантастическом круговороте на максимальных скоростях, напоминающем гонки мотоциклистов в «колесе смерти» на ярмарке во время праздников, каждый ждет ошибки своего противника. Рано или поздно она должна произойти, и ее не прощают. Фуко, Леон, Риссо и Матис бьют точно в цель и поджигают три «фокке-вульфа». Но и немцы не остаются в долгу. Сбиты капитан де Форж, аспиранты Лоран, Фору и де Сибур. Лорану и Фору удается спастись, но для де Форжа и де Сибура утро 31 августа было последним.

Еще одна тяжелая ночь в землянках, когда хорошее настроение поддерживается искусственно и всякие шутки кажутся вымученными. Съежившись в спальных мешках, перед тем как забыться во сне, каждый вспоминает дорогие образы оставленных в далекой Франции родных и знакомых или товарищей, которых уже больше нет в живых. И каждый не в силах заглушить в себе внутренний голос: «А завтра? Чья очередь? Может быть, моя?» И вот наступает завтра, само собой разумеется, не дающее ответа на этот вопрос. Говорят, что дни не похожи один на другой. Но на фронте они все похожи как две капли воды. Их можно сравнить с серией фотокарточек, отпечатанных с одного и того же негатива. Нет ничего более обыденного, более монотонного, чем жизнь летчиков на войне. Встают, едят, вылетают, сражаются или не сражаются, погибают или не погибают. А вечером, если возвращаются, обедают на том же самом месте, из той же тарелки, чтобы потом погрузиться в сон, который, сколько бы ни продолжался, всегда кажется очень коротким. Сильная усталость остро чувствуется в каждом мускуле, туманит голову. Сердце бьется в такт с мысленно произносимыми словами: «За кем очередь? Кто следующий?» Но лица напрягаются в насмешливой улыбке, и с уст срываются только шутки и анекдоты. И лишь когда в середине анекдота взгляд рассказчика нечаянно остановится на пустом спальном мешке, в котором товарищ уж больше не расправит свое усталое тело, его глаза начинают мигать в замешательстве, словно смерть бросила на мнимого весельчака свой неподвижный наглый взгляд.

Если погибает товарищ, в этот день о нем говорят почти шепотом, на следующий день уже громче, затем делят между собой его пожитки, а потом только изредка можно услышать: «Да, ты помнишь такого-то?..» Так от человека остается лишь мимолетное воспоминание.

Первое сентября. Лето уходит. Пожелтевшие листья падают с деревьев, медленно кружась над землей. Воздух становится более холодным, утренний рассвет более серым. Русская осень подкрадывается мелкими, торопливыми шагами. А за нею уже угадывается такая страшная зима.

Перед самым наступлением холодов погибает Дюран. Леону один раз удается ускользнуть от снаряда, но через два дня другой снаряд, пробив кабину, пригвождает его к сиденью. Самолет врезается в землю в шести километрах к востоку от Ельни.

Ряды летчиков тают. Строй эскадрильи печален и горестен. Погибло больше, чем осталось в живых. Прибывшего пополнения — Мурье, Жуар, де Сэн-Фалль — недостаточно, чтобы заткнуть дыры, пробитые немецкими пулеметами. Нужно, чтобы пополнение превышало потери, но все получается наоборот.

Эскадрилья опять перебазируется. Неужели это последнее перемещение перед концом, перед полным истощением из-за отсутствия бойцов? С угрюмым видом объявляет Пуйяд о нашем переезде из Спас-Деменска в Мышково. Всего лишь двадцать километров по прямой отделяют нас от нового аэродрома, но двум квадратным приземистым грузовикам, выпущенным на одном из тракторных заводов, эвакуированных на Урал, понадобилось четыре часа, чтобы преодолеть это расстояние. А их вели опытные шоферы — ребята необычайно расторопные и ловкие. Пришлось переправляться через реки, двигаться по дорогам, от которых осталось только одно название, тащиться по шоссе, разрытому гусеницами танков, изуродованному воронками от снарядов, пробираться через обезображенные леса со скошенными на метр от земли деревьями, проезжать мимо сгоревших танков, опрокинутых и исковерканных автомашин, перевернутых повозок, разбитых орудий, развороченных блиндажей. Такой умопомрачительный вид имела бывшая линия фронта под Спас-Деменском, оставленная вермахтом после длительных, жестоких и кровопролитных боев.

В Мышкове «Нормандия» пробыла 15 дней. За это время поступили новые самолеты, вооруженные 20-миллиметровыми пушками, и Лефевр, Ля Пуап, Риссо, Альбар и Фуко успели увеличить список своих побед над «фокке-вульфами». Буквально накануне переезда на новый аэродром погиб Ларжо.

За эти пятнадцать дней пропали без вести Прециози и Кастелэн. Бегэна и нашего знаменитого Альбера наградили орденами Отечественной войны.

6 сентября Матис, раненный в руку, был вынужден выпрыгнуть с парашютом. Его подобрал экипаж русского танка, совершавшего разведывательный рейд в тылу у немцев. Матис имел при себе увольнительное удостоверение убитого немецкого солдата, и лишь с большим трудом ему удалось доказать своим спасителям, что это удостоверение взято им в качестве сувенира.

Осень в полном разгаре. Дни становятся короче. Ряды французских летчиков продолжают таять. Но надо крепиться, так как битва за Смоленск только начинается.