Сады

Сады

Не сады, – а – роскошества.

Бегают белые бэби в зеленых роскошествах; жеманный худой феллашенок гоняется в солнышке за косолапо в кусты убегающим ящером; немо сидит феллахиня-мамаша под розовой веткою: то – олеандры; папаша, почтенная «хаха», читает газету в жасмине; ороситель из пестрой лужайки стреляет струей в широчайшие листья банана; и кроет их перлами:

– «Видишь, другая струя застрелялась!»

– «В кусты – из кустов».

Из кустов с предлиннейшей кишкою выходит ленивый тюрбан: это – сторож; зеленокрылая птица вспорхнула; какая – не знаю. Но знаю: здесь водятся колпицы, ширококлювка, краснеют в водах фламинго; мы видели их, одноногих, – увы, не на воле: в каирском саду; и сидит над водой пеликан, прочитавши молитву над рыбой; и трелит «буль-буль» (соловей) из оранжевых цветиков – ранней весной (в феврале): не теперь; ибис – редок, хотя попадался, как, кажется, он Елисееву.

Тихо сидим под чинарой: толкаю притихшую Асю:

– «Смотри-ка на хаху-папашу, который читает «Revue».

– «Нет, какое достоинство: так и написано en toutes lettres на лице: Мы-мы-мы… Вот у нас… К нам съезжаются короли, пэры, лорды, бароны и графы всех стран»…

– «И мошенники всех предприятий».

– «Смотри, что за нос: нос – изогнутый нос; а надутые губы, как… сочная слива: глаза – тараканы с усами»…

– «Оставь, не болтай таких гадостей»…

– «Буду молчать».

Упадаю глазами в раскрытую книгу; и в книге читаю про… хаху-фел-лаха. {1}

Феллах – куча пепла: вы тронете мумию пальцем; она распадается в пыль; эта пыль, разлетаясь, свивает тела современных феллахов; феллах пристает, навязавши себя, как раба: греку, римлянину, византийцу, арабу, прихожему берберу, чтоб усыпить господина, растлить его в пепле; воистину: «хаха» – страшнее врага; европейца она отрезвляет «пептонами» (трупными ядами).

* * *

Тронулись: тихо пошли по дорожке – под кружевом зелени нежно оделись и тоненький стволик, и ствол, и стволище, обвиснув нежнеющим листиком, лопастью равно-разлапой; сплетаясь в многолистие, переливаясь оттенками, переплетаясь лианами; дико торчит, протопорщась, косматая чаща, точащая капельки в слезоточивые камни, склоненные в вазы бассейнов.

Просунулась морда ушастого ящера в красных кустах; провильнула, скрываясь хвостиком; и на красном песочке, в лучах, пресмыкаясь, бежит косолапая стая играющих ящеров.

Пышный газон; по газону, как будто к нам крадучись, тащатся стволики; я вспоминаю, где видел я это?

– «Не мангровый лес ли?»

– «А я не пойму: это дерево, или это – кучка деревьев?»

– «Нет – дерево».

С каждой изогнутой ветки протянут змеящийся в воздухе корень к земле.

– «Точно рощица!»

Да, сквозь орнамент египетской флоры в садах раскрывают орнамент Кашмир и Цейлон, и Малакка[164], и даже Сицилия.

– «Видишь – магнолия».

Веет своим зеленеющим вретищем – бездна; и – проливень листьев посыплется лепетом, шелестом, треском; и чешется гребень чудовищный финика в ультрамарины небесного свода.

Здесь вечером, может быть, будет носиться, мертвея крылами, собака-летун[165]; и в египетском страхе отчетливо дрогнет косматая роща.

Боголюбы 911 года

Данный текст является ознакомительным фрагментом.