ГЛАВА II

ГЛАВА II

Детство и ранняя молодость Сенеки. – Его физическое воспитание. – Болезненность. – Образование. – Наставники Сенеки в философии: стоик Аттал, пифагореец Социон, киник Деметрий, эклектик Фабиан Папирий. – Первый этюд по естествознанию

До нас дошло мало сведений о детстве и юношестве Сенеки, у историков его имя встречается, начиная с того времени, когда он был уже известным философом. Ранние сочинения Сенеки до нас не дошли. Однако, зная общий характер римского воспитания и пользуясь теми намеками на эпизоды юности, которые встречаются в старческих сочинениях философа, наконец, на основании его характера, можно сделать некоторые догадки и хотя бы в общих чертах представить себе жизнь Сенеки в ранние годы.

Детство Сенеки протекло дома, и первоначальному своему воспитанию он обязан женщинам – матери и тетке. Об этом свидетельствует и глубокое уважение его к этим женщинам, и общая мягкость и утонченность его характера, и редкая в философе стоической школы любовь к женщинам. В сочинениях Сенеки женщина нигде не рассматривается как помеха отвлеченным интересам, как соблазн, который надо устранить; напротив, часто он упоминает, – в особенности по поводу своей второй жены Паулины, – как он много обязан женщинам за чистоту своих нравов и мыслей. Кроме того, Сенека был слабым, болезненным ребенком, а такие дети всегда пользовались попечением женщин. В своем “Утешении к Гельвии” Сенека упоминает о тяжелой болезни, во время которой за ним ухаживала его тетка.

Семья Сенеки была дружной. Можно предполагать, что в детстве все три брата жили вместе с родителями и теткой. Нежная дружба, связывавшая братьев, продолжалась всю их жизнь.

Подобно большинству зажиточных римлян, семейство Аннеев на лето уезжало из Рима. У самого Сенеки впоследствии было несколько вилл; неизвестно, сколько их было у его отца. Надо, однако, думать, что всего чаще Аннеи проводили лето в той загородной вилле в нескольких часах езды от Рима, о посещении которой в старости Сенека говорит в одном из своих писем:

“Куда ни обращусь я, всюду вижу признаки моей старости. Приехал я в мою загородную виллу и остался недоволен тем, что поддержание ее дорого стоило. На мои сетования управляющий возразил, что он в этом не виноват, что он со своей стороны принимал все меры, но что вилла сама стара. А вилла эта построена на моих глазах. Чем в самом деле стал я, если рассыпаются камни одного возраста со мною? Рассердясь на управляющего, я стал искать случая придраться к чему-либо. “Очевидно, – сказал я, – за этими платанами не смотрят. Их зелень жидка, ветви изогнуты и узловаты, стволы черны и неровны. Ничего этого бы не было, если бы их окапывали и поливали, как следует”. Тут управляющий стал клясться, что он все это делал, не жалел на это никаких трудов, но что деревья стары. А между тем я сам посадил их и видел их первые листья. Взглянув на двери дома, я воскликнул: “А это что за расслабленный старик? Недаром он стоит в дверях: его пора выгнать из дому. Где ты выискал такого? И что тебе за охота таскать чужих мертвецов?” Но старик этот сказал мне: “Неужели ты не узнал меня? Ведь я Фелицио, тот самый Фелицио, которому ты дарил в детстве статуэтки богов. Я – сын твоего управляющего, Филозита, и был когда-то твоим любимцем…”.

На физическое развитие в Риме обращалось гораздо больше внимания, чем у нас. И Сенека, несмотря на кабинетность своего характера и слабое телосложение, занимался гимнастическими упражнениями. Они состояли в садовых работах, в беге, метании диска, а главное – купанье в холодной воде. Излюбленным местом для этого был у римлян Еврин – канал, огибавший Рим, с особенно холодной водой. В детстве и юности Сенека купался в нем круглый год; даже зимой, в первый день Нового года, бросался в купальнях, называвшихся “Девственными водами”, в холодную, почти ледяную воду и плавал там. Состарившись, Сенека выбирал более теплые воды для купанья: сперва Тибр, а затем и искусственные ванны с теплой водой. Сенека, как уже неоднократно упоминалось, был слаб здоровьем. По его собственным словам, он испытал почти все болезни. Вообще Сенеке рано пришлось познакомиться с врачами и лекарствами. В течение жизни ему так часто приходилось прибегать к ним, что и в философских сочинениях своих он часто пользуется сравнениями и аналогиями, заимствованными из области медицины. В старости Сенека страдал астмой; в молодости, кроме обычных детских болезней, Сенеке пришлось испытать хронический катар дыхательных путей. “Сначала, – пишет философ, – я не обращал на него особенного внимания: благодаря своей молодости мне было не особенно тяжело переносить болезнь. Но наконец мне пришлось слечь, так как катар довел меня до того, что я весь истаял и страшно ослаб. Я даже стал подумывать о самоубийстве; но меня удержала мысль о том, как я оставлю моего отца-старика, очень меня любившего. Я принял в соображение не то, как бы прекрасно мог умереть я сам, но как бы он не горевал слишком по моей кончине”.

Друзья Сенеки во время болезни развлекали его утешениями, посещениями и разговорами. Впоследствии Сенека вспоминал о них с чувством глубокой благодарности: “Ничто так не восстанавливает силы больного, как участие друзей. Ничто не устраняет в такой мере ожидания и страха смерти. Я не думал, что я весь умру, если они переживут меня. Я думал, что буду жить тогда, если не с ними, то через них. Мне казалось, что я не испущу духа своего, не передам его им. Все это поддерживало во мне желание вылечиться и терпеливо переносить все мучения”. Еще более содействовала терпению Сенеки философия, бывшая для него не только предметом кабинетных занятий, но убеждением сердца, которое он сознательно и последовательно проводил в своей жизни.

Вообще отвлеченные и научные занятия поглощали большую часть жизни Сенеки. Свое первоначальное образование он получил под руководством отца, известного ритора. Вероятно, Сенека посещал также какую-нибудь школу. В его письмах, по крайней мере, есть указания на то, что ему хорошо известны недостатки римского школьного преподавания. Так, осуждая в одном из писем схоластику, душившую римскую школу не менее чем средневековую и современную, Сенека замечает: “Не ради жизни мы учимся, а ради школы”. В остальных своих сочинениях Сенека выказывает необыкновенную начитанность и знание схоластических авторов, какого, конечно, он не мог приобрести впоследствии, занимаясь философией в часы досуга во время адвокатской и административной деятельности, тем более что обо всех этих школьных авторах он отзывается с большим или меньшим презрением.

Таким образом, с уверенностью можно сказать, что к двадцати годам своей жизни, когда он, оставив школьное образование, обратился к слушанию лекций по философии у лучших тогдашних философов, Сенека имел солидные знания в греческом языке, грамматике, пиитике, музыке, истории и математике. Это было около 19 года от Рождества Христова.

Наставниками Сенеки в философии были стоик Аттал, пифагореец Социон, эклектик Фабиан Папирий и киник Деметрий. В ту пору он изучал философию очень разносторонне. Обо всех своих наставниках Сенека отзывается с большим восторгом, лекции каждого производили на него сильное впечатление. Но особенно тесная связь возникла между Сенекой и Атталом.

В школу Аттала Сенека приходил первым и уходил из нее последним. Мало того, даже в перерыве между занятиями, во время прогулок, Сенека постоянно обращался к своему наставнику с расспросами и вызывал его на рассуждения. Когда Сенека слушал лекции Аттала, на которых стоик обличал пороки, невежество и недостатки, юный ученик испытывал сожаление о роде людском, и ему казалось, что его учитель – существо высшее, чем другие люди. Сам Аттал называл себя царем, но он казался чем-то высшим – царем над царями. “Когда, – пишет Сенека, – он проповедовал бедность и доказывал, в какой мере лишняя и ненужная тягость все, что превышает первые потребности, мне хотелось уйти из школы нищим. Когда он обличал наши страсти и проповедовал целомудрие, трезвость, чистоту воображения и советовал не предаваться не только нехорошим наслаждениям, но даже излишним, хотелось совсем отказать себе в пище и питье”. “Кое-что из его наставлений, – сообщает Сенека своему другу Луцилию в старости, – осталось у меня на всю жизнь. Сначала же я следовал им очень горячо, но затем, отдавшись общественной деятельности, растерял многие из этих правил. Но все же на всю жизнь я отказался от устриц и грибов, ибо эта пища служит не для насыщения, но лишь для возбуждения аппетита, и только помогает съесть больше, чем желудок мог бы вместить. Точно так же, благодаря советам Аттала, я на всю жизнь отказался от духов, тем более что всего лучше для тела, когда оно совсем не пахнет. Бросил я также пить вино и стал избегать бань, находя излишней изнеженностью расслаблять свое тело искусственными парами. Другие же привычки возвратились, хотя я в них наблюдаю строгую умеренность, тем более что она не легче, чем полное воздержание”.

Значительное влияние на жизнь и нравы Сенеки оказывал пифагореец Социон. Изложив доктрину вегетарианства, согласно учению Пифагора и пифагорейца Секстия, Социон склонил и Сенеку к воздержанию от мясной пищи. Около года Сенека питался исключительно растительной пищей. Он уже стал привыкать к ней, и ему казалось даже, что дух его стал подвижнее, а ум острее. Но в это время Тиберий начал гонения на тайные секты евреев и египтян, казавшиеся подозрительными тогдашнему правительству: внешним признаком этих сект было неупотребление в пищу мяса некоторых животных. Отец Сенеки, вообще не сочувствовавший философским увлечениям своего сына, воспользовался этим случаем и уговорил его отказаться от вегетарианства.

Из остальных учителей Сенеки замечателен своим гордым, неуживчивым характером киник Деметрий. Он был ходячей оппозицией всему тогдашнему строю жизни. Он презирал богатство, смеялся над властями, был неоднократно преследуем за вольный язык и между тем держался самых возвышенных правил. “Я любил его, Деметрия, – говорит Сенека в одном из своих писем, – и, бросив жирных улиток в пурпуре, говорил с этим полуобнаженным чудаком и восхищался, видя, что он не чувствует никаких лишений. Все презирать легче, чем иметь все. Кратчайший путь к богатству – презрение этого богатства. Деметрий же так живет, как будто он не то что презирает все вещи, но предоставил другим ими пользоваться”. Во времена Калигулы этот Деметрий удивил своим бескорыстием императора, отказавшись принять от него весьма ценный подарок. “Неужели, – сказал Деметрий, – он думал, что я дам продать себя за такую ничтожную цену? Чтобы подкупить меня, не хватило бы всего его царства”. Одному царедворцу, гордившемуся своим богатством, Деметрий сказал: “И я был бы так же богат, как и ты, если бы стал торговать своей совестью”. В глубокой старости он осыпал оскорблениями Веспасиана; но коса нашла на камень. Этот мудрый император презрительно заметил, что считает лишним убивать собаку, которая на него лает.

Сенека сохранил дружеские отношения с Деметрием до глубокой старости, почти до своей смерти.

Наконец, Фабиан Папирий славился как прекрасный оратор и высоконравственный человек. “Из уст его выходят не речи, но сама нравственность”, – говорил Сенека. В другом месте Сенека ставит его в образец лектора по философии за ясность и плавную медленность, с какою он читал свои лекции. Зато эта манера препятствовала Фабиану хорошо писать: его слог был недостаточно сжат, и хотя изложение его было весьма последовательно, однако казалось напыщенным и водянистым. Фабиан Папирий и стоик Аттал, кроме философии, читали лекции по естественной истории. Под их руководством написал Сенека свое сочинение о землетрясениях, переделанное им впоследствии и вошедшее в состав его “Естественноисторических вопросов” (“Quaestiones naturales”). В этом сочинении Сенека подробно разбирает различные гипотезы древних о землетрясениях, объяснявших эти явления то влиянием подземного огня, то колебаниями мирового океана, на котором плавает земной материк, то напором подземных газов, то сочетанием нескольких из этих причин. Сенека склоняется к объяснению землетрясений как следствия напора скопившихся под землею газов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.