…и призванный
…и призванный
Виктор Борисович Шкловский:
Нужно было, чтоб улица не молчала. Окна магазинов были слепы и пусты. В них надо было вытаращить мысль. Первое Окно сатиры было вывешено на Кузнецком мосту в августе 1919 года. Через месяц работать начал Маяковский.
Владимир Владимирович Маяковский:
Моя работа в РОСТА началась так: я увидел на углу Кузнецкого и Петровки, где теперь Моссельпром, первый вывешенный двухметровый плакат. Немедленно обратился к заву РОСТОЙ, тов. Керженцеву, который свел меня с М. М. Черемных – одним из лучших работников этого дела.
Михаил Михайлович Черемных:
Сразу же Маяковский сделал свое первое «Окно» (все знают, это «Окно сатиры РОСТА № 5») два рисунка и стихи:
Рабочий!
Глупость беспартийную выкинь!
Было это в начале октября 1919 года. Шла партийная неделя. На фронте наступал Деникин.
Владимир Владимирович Маяковский:
Второе окно мы делали вместе. Дальше пришел и Малютин, а потом художники: Лавинский, Левин, Брик, Моор, Нюренберг и другие, трафаретчики: Шиман, Михайлов, Кушнер и многие еще, фотограф Никитин.
Первое время над текстом работал тов. Грамен, дальше почти все темы и тексты мои; работали еще над текстом О. Брик, Р. Райт, Вольпин.
Виктор Борисович Шкловский:
До Маяковского Окно делалось как собрание рисунков с подписями. Каждый рисунок был сам по себе. Маяковский начал делать сюжеты – целый ряд рисунков, соединенных переходящим от кадра к кадру стихотворным текстом.
Рисунок имеет текстовое значение. Текст соединяет рисунки. Если Окна напечатаны без рисунков, то текст надо изменять, иначе получится непонятно.
Михаил Михайлович Черемных:
Темы «Окон» были очень разнообразны. Материал для них давали сводки телеграмм, получавшихся РОСТА, постановления партии и правительства, календарные даты революционных годовщин или праздников.
Заданий ни от кого не получали: мы были так увлечены работой, что сами понимали, что нужно было делать. Готовые «Окна» всегда показывали Керженцеву, но я не помню случая, чтобы он забраковал хотя бы одно из них.
Александр Вильямович Февральский:
Художественный отдел РОСТА, выпускавший плакаты и «окна сатиры РОСТА», занимал несколько комнат, окна которых выходили на Малую Лубянку и на Сретенский переулок.
Открыв дверь в одну из этих комнат, посетитель обычно попадал в клубы табачного дыма. Сквозь дым вырисовывались фигуры трех дядей огромного роста, с папиросами в зубах; все трое рявкали здоровенным басом. Иной раз эти молодцы лежали на полу, рисуя плакаты, и приходилось шагать через плакаты и через них самих. Троица эта была «коллегией художественного отдела»: Владимир Владимирович Маяковский, Михаил Михайлович Черемных и Иван Андреевич Малютин.
Владимир Владимирович Маяковский:
Сейчас (в 1930 г. – Сост.), просматривая фотоальбом, я нашел около четырехсот одних своих окон. В окне от четырех до двенадцати отдельных плакатов, значит, в среднем этих самых плакатов не менее трех тысяч двухсот.
Подписей – второе собрание сочинений.
Как можно было столько сделать?
Вспоминаю – отдыхов не было. Работали в огромной нетопленной, сводящей морозом (впоследствии – выедающая глаза дымом буржуйка) мастерской РОСТА.
Придя домой, рисовал опять, а в случае особой срочности клал под голову, ложась спать, полено вместо подушки с тем расчетом, что на полене особенно не заспишься и, поспав ровно столько, сколько необходимо, вскочишь работать снова.
Лили Юрьевна Брик:
Утром Маяковский ездил (из Пушкино. – Сост.) в Москву, на работу в РОСТА. В поезде он стоял у окна с записной книжкой в руке или с листом бумаги; бормотал и записывал заданный себе урок – столько-то стихотворных строк для плакатов РОСТА.
Амшей Маркович Нюренберг (1887–1979), художник, в 1920–1921 гг. входил в основное ядро коллектива художников РОСТА:
Ежедневно в десять часов утра работники РОСТА собирались вокруг Маяковского: грузный, молчаливый и трудолюбивый Черемных, веселый балагур, темпераментный Малютин и я. Иногда приходили Левин и Лавинский.
Маяковский принимал нашу работу на ходу. Мнение свое высказывал резко и откровенно, смягчая свои слова только тогда, когда перед ним были плакаты Черемныха. Поэт очень высоко ставил все то, что делал этот мастер карикатуры. Я не преувеличу, если скажу, что Маяковский многому научился у него. Малютин и я часто наблюдали, как Маяковский, заимствуя у Черемныха те или другие образы, стремился их по-своему передать. Маяковский и не скрывал этого.
Михаил Михайлович Черемных:
Работали все с колоссальным увлечением. Работоспособность была неимоверная. Если бы кто-нибудь мне рассказал, что он делал пятьдесят плакатов за ночь, я не поверил бы, но я сам делал столько. Работали весело и бодро. Уставали мы при таком количестве плакатов, конечно, дико и выдумывали разные способы, помогавшие заставить себя быстрее сделать срочные плакаты (впрочем, «несрочных» плакатов у нас почти не бывало).
Например, устраивались «бега». Из окна мастерской были видны часы на Сухаревой башне. Приготавливали листы бумаги и по чьему-либо сигналу все одновременно бросались рисовать, не теряя ни одной секунды: кто скорее сделает. Маяковский часто одерживал победы надо мной, над Малютиным, над Нюренбергом.
После прихода Маяковского стихи для «Окон» стал писать только он один: им написаны почти все тексты «Окон». Были случаи, что он писал до восьмидесяти тем в день. Пока наша группа делала плакаты на первые темы, он успевал написать остальные и сам начинал рисовать.
Работать ему помогала Л. Ю. Брик. Он рисовал, а она раскрашивала. У нас были свои названия красок (например, та, которой красились руки и лица, называлась «мордовая»), и на том, что следовало раскрасить, писались первые буквы таких названий. Руководствуясь ими, велась раскраска.
В мастерской дымила буржуйка. Было холодно, руки пухли от холода, работали в шапках и валенках. Маяковский работал в бекеше, в маленькой шапочке, в каких-то галошах, – кажется, в валенках он никогда не ходил – и в перчатках.
Лили Юрьевна Брик:
Работали весело. Керженцев любил нас и радовался каждому удачному «окну».
Для рисования нам давали рулоны бракованной газетной бумаги. Обрезали и подклеивали ободранные края. Удобно! Ошибешься – и заклеишь, вместо того чтобы стирать.
Техника такая: Маяковский делал рисунок углем, я раскрашивала его, а он заканчивал – наводил глянец. В большой комнате было холодно. Топили буржуйку старыми газетами и разогревали поминутно застывающие краски и клей. Маяковский писал десятки стихотворных тем в день. Отдыхали мало, и один раз ночью он даже подложил полено под голову, чтобы не разоспаться. Черемных рисовал до 50-ти плакатов в сутки. Иногда от усталости он засыпал над рисунком и утверждал, что, когда просыпался, плакат оказывался дорисованным по инерции. Днем Маяковский и Черемных устраивали «бега». Нарезали каждый 12 листов бумаги, и по данному мной знаку бросались на них с углем, наперегонки, по часам на Сухаревой башне. Они были видны в окно.
Количество рисунков на плакате одного «окна РОСТА» было от двух до шестнадцати.
Михаил Михайлович Черемных:
Если работы было так много, что нашей группы не хватало, мы засаживали за дело других художников. Их всегда толкалось у нас много, как на бирже. С тех пор как мы перешли на трафареты, работников прибавилось. Коллектив разросся до ста человек. Приходили трафаретчики, приходили художники, желающие получить работу. Я и Маяковский со всем этим управлялись.
Работали мы очень дружно, и стиль «Окон РОСТА» – это, конечно, стиль коллективный. Часто просто невозможно припомнить, кому именно принадлежит «изобретение» той или другой подробности: это мог быть Малютин, а мог быть Маяковский или я, мог быть и Нюренберг. Бросавшиеся в глаза приемы мы друг у друга заимствовали, и нам тогда показалось бы диким, если кто-нибудь увидел в этом что-то зазорное. Один из нас первым решал новую задачу, а остальные потом пользовались этим решением.
Владимир Владимирович Маяковский:
С течением времени мы до того изощрили руку, что могли рисовать сложный рабочий силуэт от пятки с закрытыми глазами, и линия, обрисовав, сливалась с линией.
По часам Сухаревки, видневшимся из окна, мы вдруг втроем бросались на бумагу, состязались в быстроте наброска, вызывая удивление Джона Рида, Голичера и других заезжих, осматривающих нас иностранных товарищей и путешественников. От нас требовалась машинная быстрота: бывало, телеграфное известие о фронтовой победе через сорок минут – час уже висело по улице красочным плакатом.
«Красочным» – сказано чересчур шикарно, красок почти не было, брали любую, чуть размешивая на слюне. Этого темпа, этой быстроты требовал характер работы, и от этой быстроты вывешивания вестей об опасности или о победе зависело количество новых бойцов. И эта часть общей агитации поднимала на фронт.
Амшей Маркович Нюренберг:
Тексты «Окон» Маяковский писал с непостижимой быстротой: за час бывал готов десяток сложных рифмованных тем. Мне это казалось чудом. Написав, он их раздавал вам, учитывая, что кому следует дать. <…> Сам Маяковский работал над «Окнами» с виртуозностью, только ему одному присущей.
Виктор Андроникович Мануйлов:
Владимир Владимирович, с расстегнутым воротом, в белой рубашке и в летних серых брюках, лежал на громадном листе бумаги прямо на полу поперек всей комнаты. Два стола, заваленные бумагами и банками с красками, стояли у приоткрытых окон. Около Маяковского на разостланном листе газеты кисти и несколько банок с краской.
На миг привстав на колени, Владимир Владимирович оторвался от работы: «Простите, очень спешу, надо сегодня же сдать». И он указал на лежащий под ним плакат, на котором только начинал раскрашивать намеченные контуры фигуры. Плакат разоблачал происки Малой Антанты и призывал к бдительности: «Товарищи, подходите и гляньте! Мелочь объединяется в Малой Антанте». <…> Е. А. Львов представил меня, сказал, что я не попал в университет и теперь буду посещать лекции Валерия Брюсова в ЛИТО на Поварской, спросил что-то про Черемных и стал прощаться. Я собрался уходить вместе с Львовым. Но Владимир Владимирович удержал меня: «Не спешите, мы еще побеседуем, а тем временем вы поможете мне. Вот видите, эти места надо закрасить».
Львов ушел. Я неуверенно взялся за кисть. Маяковский поднялся с плаката и уступил мне место.
– Вот тут покройте суриком, – сказал, закуривая, Маяковский, – а вот эти штаны жженой умброй.
К своему стыду, я не знал названий красок. Маяковский заметил мою растерянность и указал на красную с желтоватым оттенком: «Для начала вот эту». Я набрал на кисть слишком много краски, не дал ей стечь обратно в банку и начал с того, что, не донеся кисти до нужного места, разбрызгал громадную кляксу.
– Так, так, очень хорошо, – подбадривал меня Владимир Владимирович. – Вы внесли существенную творческую поправку. Пожалуй, так будет значительно лучше. Не робейте, размазывайте, размазывайте, только не переходите за эту черту. Мы просто поменяем цвета. Ведь иногда и в живописи от перемены слагаемых сумма не меняется. Пусть штаны на этот раз будут красными.
Лили Юрьевна Брик:
Была в нашем отделе и ревизия. Постановили, что Черемных – футурист и надо его немедленно уволить. Маяковского в этом не заподозрили! Он горячо отстаивал Черемных и отстоял.
Количество художников все прибывало, хотя отбор был строгий, и не только по признакам художественности. Один, например, принес очень недурно нарисованного красноармейца с четырехконечной звездой на шапке. Маяковский возмутился, заиздевался, и художник этот был изгнан с позором.
Михаил Михайлович Черемных:
Очень скоро появилась потребность размножения «Окон» для московских витрин и провинциальных отделений РОСТА. Не зная, есть ли там способные художники, мы решили посылать туда по одному экземпляру «Окон». Размножали сначала ручным способом, перерисовкой. Сразу сильно возросло количество работников художественного отдела. Копировали художники и студенты Вхутемаса, стремившиеся подработать, так как время было довольно голодное.
Лили Юрьевна Брик:
Размножались «окна» трафаретным способом, от руки. В первую очередь трафареты посылались в самые отдаленные пункты страны. Следующие – в более близкие. Оригинал висел в Москве на следующий день после события, к которому относилась тема. Через две недели «окна» висели по всему Союзу. Быстрота, тогда неслыханная даже для литографии.
Владимир Владимирович Маяковский:
Окна РОСТА – фантастическая вещь. Это обслуживание горстью художников, вручную, стопятидесятимиллионного народища.
Лили Юрьевна Брик:
Умирание наше началось, когда отдел перевели в Главполитпросвет и заработали лито-, цинко– и типографии. Дали сначала две недели ликвидационные, потом еще две недели, а вскоре и совсем прикрыли.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.