Десятая глава ПРОМЫШЛЕННИК ГОСПОДИН СЮРМОН

Десятая глава

ПРОМЫШЛЕННИК ГОСПОДИН СЮРМОН

1763 г. был примечателен для графа тем, что прекратились преследования господина де Шуазеля, поскольку тот был уже не министром иностранных дел Франции, а всего лишь военным министром. К тому же после подписания 15 февраля в Хуберсбурге договора между Австрией, Пруссией и Саксонией Семилетняя война завершилась, а после подписания 10 февраля договора в Париже между Францией и Англией завершилась и морская война между этими странами. Как мы помним, именно из-за переговоров, нацеленных на подписание этого договора, господин де Шуазель преследовал графа Сен-Жермена,

Таким образом, граф мог снова совершенно свободно передвигаться по Европе, что он и сделал, поменяв, однако, фамилию. Он купил в Голландии, недалеко от Неймегена, поместье Юбберген, переделал это название на французский манер и назвался господином де Сюрмоном.

В первых числах марта 1763 г. он направился в Бельгию (называвшуюся в то время "католическими Нидерландами"), которая находилась под властью Габсбургов.

Будучи проездом в Брюсселе³⁵⁹, как-то поздно вечером — ибо он днем никогда никуда не ходил³⁶⁰ — Сюрмон направился к Кобенцлю³⁶¹ — полноправному представителю (послу) царствующей императрицы Марии-Терезы при генеральном губернаторе князе Карле Лотарингском. Граф знал, что в 1746 г. господин де Кобенцль был добровольным корреспондентом князя Фридриха-Людовика Уэлльского — старшего сына Георга II Английского³⁶². Поскольку, как мы уже сказали, господин Сюрмон был другом князя, ему не составило труда явиться в особняк Мастэнг и быть принятым послом. Тем не менее позже племянник Кобенцля напишет: "Он проник к дяде странным образом, благодаря рекомендательным письмам, написанным, не знаю кем"³⁶³.

Кобенцль принял Сюрмона в большом кабинете, стены которого были завешаны гобеленами, изображающими легенду о Психее. В середине комнаты стоял великолепный стол с ножками в виде ног серны, инкрустированный севрским фарфором, с письменными приборами из серебра и севрского фарфора. В углах комнаты стояла драгоценная мебель с редчайшим фарфором.

Сюрмон понял, что его собеседник — ценитель искусств, и когда узнал, что он к тому же владеет великолепными картинами, то выразил свое восхищение. Позже Кобенцль об этом скажет: "Поскольку я очень ценю дружбу, я предложил ему свою"³⁶⁴.

"Однажды посол сказал, что мало частных лиц, владеющих оригиналами Рафаэля. Господин Сюрмон ответил, что это так, но, тем не менее, у него такая картина есть, и спустя две или три недели в качестве доказательства он подарил картину господину Кобенцлю. Брюссельские художники заявили, что это подлинный Рафаэль. Господин Сюрмон не согласился взять картину обратно, убедив господина Кобенцля в том, чтобы тот принял ее в знак дружбы.

В другой раз он показал Кобенцлю крупный бриллиант, на котором были пятна, сказав, что скоро сделает его безупречным. И действительно, спустя несколько дней он принес бриллиант с такой же огранкой, но без единого изъяна, утверждая, что это тот же самый камень. После того как Кобенцль осмотрел бриллиант и хотел его вернуть, Сюрмон, сказав, что у него этих камней предостаточно и он не знает, что с ними делать, упросил Кобенцля сохранить его на память. Кобенцль не хотел ничего принимать, но гость так настаивал, что ему пришлось согласиться"³⁶⁵.

Первое впечатление Кобенцля от Сюрмона были следующим. "Я увидел самого странного человека в своей жизни. У него большие богатства, но живет он скромно. Его честность и доброта достойны восхваления. Искушенный во всех искусствах, он — поэт, музыкант, писатель, врач, физик, химик, механик, художник: я не знаю более эрудированного человека³⁶⁶. Благодаря его знаниям он был интереснейшим человеком, и я провел с ним приятнейшие часы. Единственное, в чем можно его упрекнуть, это в том, что он слишком часто хвастается своими талантами и своим происхождением"³⁶⁷.

Они разделяли интерес к рисованию и графике. Как-то вечером разговор зашел дальше, и господин де Сюрмон заговорил о своих открытиях. Увидев недоверчивое отношение господина Кобенцля, он выполнил перед ним и его друзьями несколько опытов, среди которых было превращение куска железа в металл, не менее красивый, чем золото³⁶⁸, а также различные способы крашения и дубления кожи³⁶⁹.

Опыты имели место в городе Турнэ у эксперта-промышленника Рассе — доверенного лица Кобенцля. Спустя несколько дней Сюрмон согласился их повторить, на этот раз на шерсти, шелке и дереве. "Сначала он окрасил дерево в ярчайшие краски без индиго и кошниля, затем занялся красками, изготовил такой ультрамарин, какой делают из ляпис-лазури. Наконец, он взял обыкновенное масло, ореховое или льняное — такое, какое используют для рисования, очистил его от запаха и вкуса и сделал из него замечательное съедобное масло"³⁷⁰.

Будучи просвещенным покровителем нидерландской торговли, Кобенцль вдохновился достигнутыми результатами и решил извлечь из них пользу для имперской казны, благо, деловое чувство было у него врожденным. После того как тщательным образом изучил всю технологию Сюрмона, он связался с госпожой Неттин — королевским казначеем.

Кобенцль скажет позже: "Способности графа воодушевили госпожу Неттин³⁷¹ не меньше, чем меня. Со своей стороны Сюрмон проявил дружеские чувства к ней и ее семье. Мы поняли, что овладение этими тайнами зависит только от нас. Стали активно исследовать их полезность, и заметили, что некоторые образцы были замечательными. И металл, и краска для дерева были более красивыми, чем то, что производят во Франции; кожа могла иметь большую цену, а шляпы представляли собой выгодный товар".

С некоторым цинизмом Кобенцль добавил: "Иначе чем соглашаясь на постройку завода, никак нельзя заполучить эти тайны, даже если это сопряжено с некоторыми затратами"³⁷².

С привычной торопливостью госпожа Неттин кинулась в это дело, одолжила необходимый капитал, и мануфактура была в основном создана на базе мастерских торговца Расса в Турнэ, у которого Сюрмон проживал, когда приезжал для дела. Во время одной из таких остановок и произошла "фантастическая" сцена, о которой Казанова повествует в своих "Воспоминаниях". Вот что он рассказывает:

"По дороге в Турнэ я увидел двух конюхов, которые вели замечательных лошадей. Они мне сказали, что лошади принадлежат графу Сен-Жермену.

— Я хотел бы увидеть вашего хозяина.

— Он никого не принимает.

Ответ подтолкнул меня к тому, чтобы попытать счастья. Я написал графу, выразив мое жгучее желание увидеть его. До сих пор его ответ на итальянском языке лежит перед моими глазами. Он гласил: "Мои занятия не позволяют мне принимать кого-либо, но для Вас сделаю исключение. Приходите, Вас тут же пустят. Не стоит только называть себя. К столу своему Вас не зову, он Вам не подойдет, особенно если Вы сохранили бывший аппетит".

В восемь часов я стоял у его двери: был он в армянском платье³⁷³, в острой шапочке. Его длинная, густая, черная борода доходила до пояса, в руке он держал маленькую палочку из слоновой кости. Вокруг стояло более двадцати аккуратно поставленных в ряд бутылок, содержащих различные снадобья. Я размышлял, чем же он мог заниматься в такой одежде среди этой аптеки, когда со всей серьезностью он мне сказал:

— Граф Кобенцль, австрийский премьер-министр³⁷⁴, не дает мне скучать. Я работаю над проектом фабрики для него.

— Стекольная фабрика?

— Шляпная. Его превосходительство ассигновал лишь тысячу форинтов на это дело, а я восполняю недостающее из собственного кармана.

— И многого вы ждете от этой фабрики?

— Через два или три года все головы в Европе буду носить мои шляпы.

— Это будет большим успехом.

— Огромным!

И он стал бегать по комнате с резвостью молодого человека. Я подумал, что он сошел с ума. Он спросил:

— Кстати, что стало с госпожой д’Юрфе?

— Она умерла.

— Умерла! Я так и знал, что она так кончит³⁷⁵. И в каком же была она состоянии, когда умерла?

— Она утверждала, что беременна.

— Надеюсь, Вы в это не верите.

— Я убежден, что она ошибалась.

— Превосходно. Приди она ко мне, она бы в самом деле забеременела. Единственно, я не смог бы предсказать пол ребенка. Честно признаюсь, мой предсказательный дар здесь ограничен.

— Господин граф дает советы беременным женщинам?

— Я лечу всяких больных. Может быть, и Вам нужна помощь? У Вас, как я вижу, и язык сухой, пульс жесткий и глаза опухшие… Лимфа.

— Увы, нет, это…. — и назвал свою позорную болезнь.

— Чепуха! — сказал граф и вручил мне бутылек с белой жидкостью, которую он назвал универсальной археей.

— И что же мне делать с этим ликером?

— Похоже на ликер, но не ликер: это имитация того вируса, который поражает ваши сосуды. Возьмите иголку, проколите восковую печать, закупоривающую бутылек.

Я сделал то, что он сказал.

— Ну, — сказал он с гордостью, — что Вы об этом думаете?

А я не знал, что и думать.

— Посмотрите, что осталось в бутылке. Ничего, не так ли? Беловатая жидкость испарилась. Таким же образом, если Вас уколоть в определенное место, вся болезнь испарится.

Конечно же, я отказался от лечения. Лекарь был огорчен.

— Вы первый, кто во мне усомнился. Я мог бы заставить Вас об этом пожалеть, но буду снисходительным. Как и Всевышний, я всемогущ и всемилостив. Вам же хуже, что Вы мне так мало доверяете. В ваших руках было ваше богатство. Есть ли у Вас при себе деньги?

Я вывалил в его руку все содержимое кошелька. Он взял монетку в 12 су. Затем, положив на горящие угли, накрыл ее черным бобом. Он раздувал огонь, дуя в стеклянную трубочку, и я увидел, как монетка покраснела, загорелась, оплавилась. Когда она остыла, он сказал, смеясь:

— Берите, вот ваша монетка. Узнаете?

— Так ведь это золото!

— Чистейшее³⁷⁶.

Разум не позволял верить в такое, и я счел эту трансмутацию ловким фокусом наперсточника, однако промолчал: в своем безумии человек так радовался!

— Это так необычно! Если Вы часто повторяли это чудо, то должны были часто сталкиваться с недоверием.

— Кто сомневается в моих знаниях — недостоин того, чтобы смотреть мне в лицо.

Я посмотрел прямо на него. Он сказал:

— Вы благородный человек, приходите через несколько лет.

И, пожав мне руку, он меня отпустил"³⁷⁷.

Пусть хитрец Казанова едет дальше, в Брюссель. Мы же вернемся к господину Сюрмону.

Как раз в это время фарфоровая фабрика в Петеринке испытывала трудности. Один из ее владельцев плохо управлялся с делами, и нужно было выкупить его долю. Кобенцль решил реорганизовать предприятие³⁷⁸. Он выпросил право использовать часть фабрики для крашения шелка и вообще для красильных работ у князя Карла Лотарингского, получил землю и разрешение на строительство новых зданий³⁷⁹ — и превратил фабрику в кожевенную и шляпную мануфактуру.

"Этим многообещающим и надежным предприятием будут управлять младший сын госпожи Неттин — ему 15 лет³⁸⁰, и ее зять, Валкиерс³⁸¹. Кадрами будет заведовать господин Расс. Ланиуа будет заместителем директора, a его сын — секретарем"³⁸².

Кобенцль рассчитывал уже на "прибыль в один миллион, учитывая то, что среди самых крупных купцов города Турнэ двое, Барбиери и Франколэ, намереваются дать ему шелк на крашение. Одним словом, это предприятие будет играть большую роль в процветании монархии"³⁸³.

А изобретатель? Что же ему причислялось? Воспользовавшись дружбой, Кобенцль вытянул из Сюрмона все его тайны. Более того, он должен был отказаться от своего права на них в обмен на часть прибыли³⁸⁴.

Как раз тогда представитель австрийского правительства Кобенцль и написал Кауницу в Вену, чтобы заинтересовать его в этом деле и получить через него помощь от государства в покупке зданий и оборудования. Кауниц выразил удовлетворение, узнав о финансовой поддержке госпожи Неттин и об участии Валкиерса в администрации, однако усомнился в самом предприятии: "Модель — не сама машина, и мелкомасштабный эксперимент еще ничего не говорит о заводе, обустройство которого стоит очень дорого, без гарантии для вложенного капитала"³⁸⁵. К тому же выбор приграничного города Турнэ для строительства завода вызвал у него удивление. На это возражение господин Кобенцль ответил следующее: "Стоимость жизни в Турнэ невелика. К тому же отдаленность от Брюсселя позволяет обезопасить себя от неприятностей, которые могли бы чинить различные корпорации этого города"³⁸⁶.

Кауниц на этом не успокоился и проинформировал Кобенцля о всех слухах, ходящих о графе Сен-Жермене, среди которых был и такой: "В 1759 г. в Париже некий человек, как утверждалось, близкий родственник одного из почитателей графа, своим упорством добился права нанести ему визит домой. Жилье оказалось грязнейшим. В ответ на его вопросы об изобретениях граф показал несколько образцов и старый фолиант о магии, в котором были лишенные всякой ценности формулы"³⁸⁷. Слова о жилище — явная ложь, ибо в Париже граф Сен-Жермен проживал в гостинице вдовы Ламбер, куда Глейшен много раз приходил к нему в гости, — грязь он бы заметил. Поговаривали также, что граф купил у господина де Сен-Флорантена землю стоимостью 1,8 миллиона франков, не смог собрат" деньги и покинул Францию.

В ответ Кобенцль сказал, что у Сюрмона — "у кораблевладельца в Копенгагене лежит ценностей больше, чем на миллион, что где бы он ни был, он делал роскошные подарки, тратил много и никогда ничего ни у кого не просил, никому не был должен"³⁸⁸.

27 мая Кобенцль направил Кауницу все образцы металлов и краски по ткани, шелку, шерсти и коже: "Я сделал пакетики, оставив надписи и объяснения изобретателя"³⁸⁹.

Спустя два дня, 29 мая, Сюрмон отправился в Турнэ с молодым виконтом Неттин для того, чтобы передать ему все секреты производства. По возвращении был написан проект контракта между ним и Кобенцлем.

"В течение всей своей жизни господин Сюрмон будет получать прибыль от мануфактуры Турнэ, которая в настоящее время строится на паях.

Из причисляющейся ему прибыли будут вычитаться одолженные ему суммы, а также те, которые были потрачены на него. После того как эти суммы будут возвращены, он сможет свободно пользоваться прибылью.

Граф обязуется перед Кобенцлем передать нужную информацию для изготовления синей и зеленой краски, для рафинирования масла, плиссировки кожи, идущей на изготовление шляп, а также все прочие известные ему тайны и подходящие средства, позволяющие повысить качество изготовляемой продукции до совершенства"³⁹⁰.

Однако прежде чем подписать контракт, госпожа Неттин отправилась в Париж проконсультироваться со своими зятьями маркизом Лабордом³⁹¹ и господином де Лалив де Жюлли³⁹². Она ничего не узнала "предосудительного о графе Сен-Жермене и приобрела уверенность в том, что ни о чем беспокоиться не стоит ни с какой стороны"³⁹³.

Итак, никаких препятствий к подписанию контракта не оставалось, но 8 июня пришла депеша из Вены господину Кобенцлю от господина Дорна³⁹⁴, сообщающая, что страдающий "жестокими коликами" (дипломатическая болезнь) Кауниц поручил ему передать следующее: "Следует остановить все предварительные работы и все то, что было предпринято для крупномасштабного производства; не представляется возможным заключить какое-либо соглашение с господином Сюрмоном. пока не будет дано специальное разрешение Его Величества".

Это означало полное отстранение Сюрмона. По получении этого письма Кобенцль поменял тон в разговорах с изобретателем, и, несмотря на вмешательство бургомистра Хасселаара, лично приехавшего из Амстердама в Брюссель поручиться за своего друга, Кобенцль своего решения не изменил³⁹⁵. Более того, по поводу предметов, привезенных Сюрмоном из Голландии в залог денег, одолженных госпожой Неттин, Кобенцль сказал, "что предметы эти не представляют ценности, а в Голландии остались картины, которым он [г. Сюрмон] придает большое значение, тогда как они большой ценности не представляют"³⁹⁶. Доказывая тем свою предвзятость, Кобенцль добавил: "Так что мы можем только мечтать о том, чтобы избавиться от него и забрать себе его изобретения за минимальную цену, избежав прочих трат и устранив его от руководства всем проектом"³⁹⁷.

С этой целью Кобенцль написал "памятку" о произведенных затратах:

Затраты по окрашиванию тканей

Общая сумма в гульденах 99 935

Сюда следует добавить отдельный счет для господина Сюрмона:

Различные суммы, полученные

от госпожи Неттин авансом³⁹⁸ 81 720

Затраты господина Расса и госпожи Неттин

на обустройство графа, а также для

его поездок в Турнэ и пр. 12280

Итого в гульденах 94000

То есть всего около 200 000 гульденов³⁹⁹. Увидев эти (преувеличенные) суммы, Кауниц отказал в поддержке правительства. Кобенцль тогда предложил, чтобы госпожа Нетгин забрала все предприятие целиком. Получив выводы своего канцлера" императрица Мария-Тереза тотчас же приняла и утвердила это предложение. Канцлер писал следующее: "Совершенно очевидно, что такого рода опасные предприятия⁴⁰⁰ не отвечают требованиям государства ни по своей природе, ни по требуемому управлению, ни по своей деятельности. Однако, поскольку госпожа Неттин неосторожно заплатила авансом из собственного кармана 200 000 гульденов⁴⁰¹, и она желает забрать себе эти заводы⁴⁰², было бы справедливо, чтобы Ваше Величество ей их передало, заодно поручило правительству предоставить госпоже Неттин всяческие возможности, а также оказать ей помощь, не противоречащую интересам финансов и государства в целом"⁴⁰³.

Императрица Мария-Тереза тотчас же написала князю Карлу Лотарингскому, генеральному губернатору Нидерландов, следующее: "Мой государственный и дворцовый советник доложил мне о своей переписке с господином Кобенцлем о так называемых тайных способах изготовления и производства, якобы имеющихся у некоего господина Сюрмона, а также о мануфактуре, которую господин Кобенцль в соответствии с этим уже открыл в городе Турнэ, с разрешения Вашего Высочества… Я разрешаю Вашему Высочеству оказать госпоже Неттин всякую помощь и поддержку, не противоречащую интересам моих финансов и благу моих бельгийских провинций"⁴⁰⁴.

Как видно, Кобенцль повел себя искуснейшим образом, и в этом деле Кауниц ему помог: они представили то "выгодное дело в виде организованного господином Сюрмоном "промышленного" мошенничества"⁴⁰⁵. Вследствии этого последнему срочно пришлось покинуть город. Кобенцль писал: "Ожидаю скорый отъезд господина Сюрмона, и надеюсь, что госпожа Неттин скоро сможет вернуть себе те суммы, которые она одалживала. Среди тех тайных способов наверняка есть что-то хорошее, как это видно, по крайней мере, в изготовлении шляп и в дублении кожи. К тому же все наши торговцы шелками и льняными тканями считают окрашенные ткани чудесными"⁴⁰⁶.

Если это так, то к чему весь этот фарс? Это тайна. Мы находимся в том же положении, что и Кауниц: "Я не очень хорошо понимаю, что означает фраза из вашего доклада от 2-го числа этого месяца: "Ожидаю скорый отъезд господина Сюрмона". Добровольно ли он уезжает, или его наконец выгнали? В первом случае он может увезти с собой не только деньги госпожи Неттин, которую мне искренне жаль, но и те самые замечательные секреты. Во втором случае, надеюсь, что удалось заполучить от него и секрет очистки масел"⁴⁰⁷.

Ответ Кобенцля: "Господина Сюрмона не выгнали. Однако пока мы ожидали решения Ее Величества о том, заберет ли она мануфактуру или оставит госпоже Неттин, сын последней оставался в Турнэ и обучался всем тайным приемам господина Сюрмона. Когда от него узнали все, что он знал, и его присутствие более не было необходимым, я написал ему, что получил высочайшие указания о том, что Ее Величество и слышать не желает о каких-либо секретных способах. В то же время молодой Неттин дал ему знать, что его мать оставляет себе мануфактуру для того, чтобы покрыть свои расходы и что денег она вперед больше не даст. Тогда он решил уехать, сказав, однако, что вернет все суммы в течение следующих нескольких месяцев"⁴⁰⁸.

"К тому же он разрешил применять его секретные способы изготовления, и если нужно было какое-нибудь дополнительное разъяснение, он готов его дать, где бы он ни находился. Он уехал в Льеж и обратится, наверное, к маркграфу Баден-Дурлахе в Карлсруэ⁴⁰⁹. Неттин еще надеется вернуть хотя бы часть тех сумм, которые она отдала"⁴¹⁰.

Именно так и случилось. И если для Кауница "дело было закрыто"⁴¹¹, то для госпожи Неттин оно приняло выгодный оборот: "Основанная в Турнэ мануфактура начинает развиваться. Верю, что госпожа Неттин останется довольна, или по крайней мере вернет свои расходы"⁴¹².

Этим закончилось так называемое "промышленное", одно время нашумевшее в городе Турнэ, мошенничество.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.