Последние годы жизни

Последние годы жизни

Что было причиной этого неожиданного решения? В материальном положении Сен-Симона произошло сравнительно мало перемен. Приятели, правда, перестали давать деньги на его литературные начинания, — но разве в первый раз пришлось ему столкнуться со скупостью и равнодушием людей, казавшихся близкими? Ученики не оправдали ожиданий: Тьерри ушел, вступив на самостоятельный путь, Конт тоже начал отдаляться и разрабатывать свои собственные теории, — но разве новые последователи — Базар, Олинд Родриг, Анфантен — не могут продолжить дело учителя? Личная жизнь текла ровно, близкие благодетельствовали, а сердечные драмы, если даже они и были, не могли переживаться слишком остро шестидесятилетним человеком, да еще таким, как Сен-Симон. Словом, судя по всему, никаких внешних поводов для самоубийства не существовало.

Причин следует искать во внутреннем состоянии философа.

А состояние это незавидно. Не забудем, что Сен-Симон — человек широкого размаха и практической складки. Ему недостаточно того, что о нем говорят в прессе и салонах, — он хочет видеть свои теории воплощенными в жизнь или по крайней мере быть уверенным в их скором осуществлении. А между тем ни к какому широкому общественному движению его проповедь не привела. Вместо многочисленной и влиятельной партии за ним стоит только горсточка учеников и последователей, да и из них лишь немногие охватывают его теории во всей их полноте и значении. Двадцать лет прошло со времени опубликования его первой работы, а мир по-прежнему равнодушен и к его социальным учениям и к его политическим рецептам. По сравнению с этой основной и самой главной неудачей сущими пустяками, ничтожной мелочью кажутся те утешеньица, которые на склоне лет послала ему судьба: любящая дочь, безгранично преданная мадам Жюлиан, сравнительный комфорт, созданный для него стараниями Олинда Родрига и еще нескольких учеников и почитателей. И тяжким грузом лежат на плечах шестьдесят два года, предупреждая нового пророка, что никогда, никогда не увидит он землю Ханаанскую.

9 марта 1823 года Сен Симон под разными предлогами удаляет из квартиры всех домашних, садится за стол и пишет своему другу Терно следующее письмо:

«Милостивый государь, я убедился, что вы были правы, говоря мне, что потребуется много времени, прежде чем внимание публики обратится на работы, которые уже давно одни только и занимают меня. Поэтому я решил попрощаться с вами. Но мне нестерпимо больно, что я оставляю женщину (мадам Жюлиан), которая вместе со мною жила в ужасных условиях… Я прошу вас оказать ей всемерное покровительство».

Затем он заряжает пистолет семью крупными дробинами, назначает час, когда он должен покончить с собой, садится к письменному столу и кладет на него часы и пистолет. Перед смертью он хочет сохранить полное спокойствие духа и употребить остающееся время на обдумывание своих заветных теорий. Не людям, а идеям будут посвящены его последние мысли. Только идеям и больше ничему. Стрелка доходит до назначенного часа, и Сен-Симон спускает курок.

Неудача и здесь! Вместо мозга заряд попал в глаз… С вывалившимся глазом, истекая кровью, Сен-Симон идет к соседу-доктору, живущему на той же лестнице. Доктора нет дома. Сен-Симон возвращается в комнату и спокойно садится на кровать. Так, в спокойной позе мыслителя, и застали его Конт и доктор, явившиеся немного спустя.

— Объясните мне, доктор, — любознательно осведомился у вошедшего врача пациент с вытекшим глазом, — каким образом я, имея в мозгу семь дробин, продолжаю мыслить?»

Не пускаясь в научные рассуждения, доктор осматривает рану и ищет дробин. На полу их оказывается только шесть, следовательно, седьмая застряла в мозгу. Если это так, то значит не только дни, а и часы раненого сочтены. Доктор не скрывает от Сен-Симона безнадежности положения и поясняет, что к ночи у него начнется воспаление мозга, а к утру его, может быть, не станет.

— Ну что ж, — спокойно произносит Сен-Симон, обращаясь к Конту, — значит, надо употребить оставшееся время на разработку наших теорий.

Теоретическая беседа продолжается до тех пор, пока у раненого не начинаются нестерпимые боли, а затем и бред. Но утром нехватающая дробинка найдена в камине, — значит, мозг не поврежден. К вечеру Сен-Симону становится лучше, а через две недели он уже здоров. Друзья, вероятно устыдившись своей скаредности, которая чуть не стоила жизни философу, ассигнуют ему довольно крупную сумму на новые издания. От уныния и подавленности не осталось и следа. Сен-Симон опять полон творческой энергии, как будто стараясь усиленной работой искупить минутную слабость.

В декабре 1823 года выходит первый выпуск «Катехизиса промышленности», а в марте 1824 года — второй. Это — наиболее продуманный труд Сен-Симона, в котором точно выясняется понятие «индустриала» и роль индустрии в общественной жизни. «Индустриал — это человек, который производит или предоставляет в распоряжение различных членов общества один или многие предметы, удовлетворяющие их нужды или их физические вкусы… Индустриалы образуют три больших класса — класс земледельцев, класс фабрикантов и класс купцов… Индустриальный класс должен занимать первое место; он — самый важный из всех, так как он может обойтись без всех остальных, а ни один другой класс не может обойтись без него, ибо он существует собственными силами, своими личными трудами. Прочие классы должны работать для него, так как они целиком от него зависят и получают от него средства существования; словом, так как все делается индустрией, то все должно делаться ради нее». Таким образом спор о первенстве между наукой и промышленностью разрешен — ученый должен уступить первое место индустриалу.

1824 год — год окончательного завершения сен-симоновских теорий и вместе с тем самый счастливый год. творческого периода его жизни. Над готовыми уже стенами своей системы он возводит наконец крышу — индустриальную социальную философию он увенчивает индустриальной религией. Эти последние его выводы изложены в книге «Новое христианство», вышедшей в апреле 1825 года.

Название обманчивое, порождающее неосновательную тревогу у одних и неосновательные надежды у других. Неужели этот скептик, дитя вольнодумного восемнадцатого века, возвратился к поверженным алтарям и свои беспокойные искания закончил возгласом: «Ты победил, Галилеянин!» На самом деле ничего подобного не произошло. В «Новом христианстве» нет ни обращения, ни превращения, — здесь есть только последовательное развитие идей, поглощавших философа с самого начала его деятельности.

Вера в бога, о которой идет здесь речь, есть вера в «первый толчок», в нераскрытый икс мироздания, сухая и скучная вера вольтерианца, в которой сквозит не то уступка ходячему предрассудку, не то ирония над собственным незнанием. Иисус — не мистический победитель смерти, а проповедник моральных истин, которые только теперь, в 1825 году, удалось очистить от ненужных басен и вредных искажений. А христианство выражается в следующих словах, прямо вытекающих из «Катехизиса промышленности», «Все социальные учреждения должны иметь своей целью улучшение нравственного, умственного и физического положения самого многочисленного и самого бедного класса».

Итак, жизненный труд завершен: больше Сен-Симону сказать нечего, ибо углубить и разработать его теории под силу лишь людям другого поколения, другого класса, других социальных симпатий. Отныне могут быть только повторения и перепевы старых мыслей. Судьба как будто торопится избавить философа от этого медленного и скучного угасания. На другой же день после появления в свет «Нового христианства» Сен-Симон опасно заболевает.

Болезнь длится семь недель. Философ постепенно слабеет, но ум его по-прежнему ясен и по-прежнему направлен к единственной цели, — к разработке и пропаганде его системы. За день или два до развязки его спрашивают, не хочет ли он повидаться с дочерью, самым близким ему существом. Сен-Симон приказывает не тревожить ее: последние минуты должны быть посвящены только его системе.

Медленно тянутся предсмертные часы. Вот уж и глаза потеряли блеск, и нос заострился, и в груди зловеще клокочут хрипы. А этот удивительный человек усилием воли преодолевает и боль, и слабость, и коснеющим языком говорит, говорит, говорит… Надо будет развить вот такое-то положение… Надо будет поторопиться с изданием таких-то сборников… Наконец, в ночь на 19 мая наступает агония, а утром 19 мая Сен-Симон умирает.

Так оборвалась эта жизнь, прямая, как линейка, и в то же время пересеченная оврагами, рытвинами, колеями, беспокойная и тряская, как непроезжая проселочная дорога. Опыты над собой и над окружающими, опыты над мыслями и чувствами, опыты над жизнью и смертью, опыты над политикой, философией, индустрией. А под этим разнообразием переживаний и жизненных положений одна и та же задача, неотступно владеющая и сердцем, и умом: «улучшение нравственного, умственного и физического положения самого многочисленного и самого бедного класса».