Глава 3

Глава 3

Харьков немцы брали дважды. Когда ушли в первый раз, Клавдия Ивановна вызвала из города свою тетку, родную сестру матери. Едва та доехала до Москвы, в Харьков снова вошли немцы. Теперь было на кого оставлять 11-летнего Гошу, ибо работы предстояло много, а возить его с собой было трудно.

До середины 1945 года Шульженко и Коралли попеременно жили то в одной, то в другой столицах в паузах между гастролями.

Летом 1943 года они вернулись в Ленинград. Уже была прорвана блокада, уже не падали замертво на улицах люди, но бомбежки продолжались. Коралли с удивлением заметил, что, когда они приехали в Москву, он стал как бы выше ростом, ибо ходил прямо, не согнувшись. В Ленинграде же снова приходилось пригибаться. В Летнем саду они показывали «Города-герои». Ленинградцы радовались возвращению своих любимцев и платили им искренней любовью. Да, их, конечно, хорошо принимали в столице, но Шульженко отмечала, что здесь, в Ленинграде, она ощущала необыкновенную сердечность.

А потом начались полугодовые гастроли по Советскому Союзу. Шульженко уже знали — по фильму и пластинкам. Ее ждали с нетерпением. Наши войска наступали по всем фронтам, вот-вот должны были перейти границу, и тогда боевые действия перенеслись бы в Европу (этого момента с нетерпением ждали все без исключения). Самые яркие впечатления остались у нее от Средней Азии, от тех, возможно, самых продолжительных гастролей в ее жизни.

Письмо из будущего:

«11 января, 1974 год.

Милая, дорогая Клавдия Ивановна!

Прошло тридцать лет, как Вы давали в нашем городе концерт, а жили у нас на квартире. И вот на днях по телевизору мы смотрели Ваш концерт. Вы не представляете, как было радостно видеть Вас и слышать Ваш голос, все тот же милый, задушевный, полный жизни и прекрасных оттенков. Я не выдержала: слезы радости потекли по щекам. Как хотелось обнять, поцеловать прекрасного человека, замечательную актрису. Вы все такая же милая и хорошая. Мы имеем уже внуков и правнуков, на жизнь не имеем права обижаться. Немножко прибаливаем. Если представится возможность побывать во Фрунзе, то сразу к нам, будем очень рады. А пока желаю Вам крепкого здоровья, творческих успехов, сильнейшего счастья и долгих-долгих лет жизни. С уважением к Вам, бывший администратор филармонии

Мария Петровна Метниченко».

(Для справки. Фрунзе — столица Киргизской ССР, одной из республик Советского Союза. Сегодня он называется Бишкек, столица независимого государства Киргизии. — В. X.)

Летом 44-го года в московском театре «Эрмитаж» состоялся смотр советской эстрады. Там выступали Аркадий Райкин, Леонид Утесов, чтецы, танцоры, известные московские конферансье. Режиссером-постановщиком был Михаил Яншин. Коралли решил поразить воображение москвичей постановочным размахом. Судя по масштабам, денег было отпущено больше чем достаточно. Главная задача была — скорее потратить их, Заказывались сменные костюмы для всех без исключения оркестрантов, декорации изготавливали в мастерских театра имени Вахтангова. Были разработаны невиданные доселе световые эффекты. Понятное дело: когда начинаешь мыслить масштабно, здесь уж не до мелочей под названием «творчество». Шульженко первой почувствовала опасность. Она поняла, что теряется камерность исполнения, а следовательно, песня погибает, не дойдя до зрителя, слушателя. Но Коралли настолько был увлечен и своей энергией так заразил Яншина, что ее не слышали. Потому что не хотели слышать. Репетиции продолжались. Но 90 процентов времени занимало отлаживание громоздкой техники. Коралли в одном был прав: «Эрмитаж» такого не видел. Как выяснилось, очень скоро «Эрмитаж» не только не видел такого, но и не выдержал.

Премьера состоялась в назначенный срок. Казалось, что москвичи приняли новое представление. Коралли радовался и считал, что это оглушительная победа. Яншин был рад уже тому, что все, наконец, позади. И только Шульженко понимала — что-то не так. Чуть короче аплодисменты, не тот зал, плохо слушают, нет поддерживающих волн, которые обычно идут из зала.

Через несколько дней в Москве разразился грандиозный скандал. В «Крокодиле», единственном разрешенном властями сатирическом журнале, появился буквально разносный фельетон. Старшее поколение знает, что такое фельетон в советское время с упоминанием конкретных лиц. Это, как правило, конец карьеры в лучшем случае, в худшем — арест, изгнание из партии. А Коралли уже был членом ВКП(б). Он вступил в ее ряды в 42-м году. На удивление, оргвыводов не последовало, если не считать, что новое представление коллектива Шульженко и Коралли быстро прикрыли. Одним из самых ярких противников Шульженко и Коралли был почему-то В. Н. Сурин, начальник управления музыкальных учреждений. И потому сразу после публикации фельетона он отдал распоряжение снять с программы это представление. Более того, В. Сурин противился участию Шульженко в заключительном концерте смотра, который состоялся в филиале Большого театра. (Сам Большой в то время был закрыт — в него попала бомба.) И снова Утесов на закрытии пел, как и девять лет назад, «Легко на сердце от песни веселой». Но теперь он выходил не из зала, как прежде, а из-за кулис.

Между тем в коллективе оркестра наступал кризис. Большинство музыкантов проживало в Ленинграде. Им было понятно, что художественные руководители оркестра тяготеют к Москве. Однако, возможно, главным толчком стал провал новой программы в «Эрмитаже» и ее изъятие из репертуара. Музыканты стали роптать. Они обвинили в неудаче Коралли. Шульженко старалась стоять в стороне от конфликта, чувствуя, что время ее выступлений в сопровождении оркестра проходит. Ее все больше тянуло к камерности, она подумывала, что ей необходим хороший пианист. С ним будет проще организовывать гастроли. Фельетон в «Крокодиле» стал скорее поводом для развала оркестра, чем его причиной. У каждого коллектива есть свой срок жизни — будь то семья или театр. Когда были невероятные трудности, все были объединены, спаяны, ибо только так можно было выжить. Стало чуть легче, и выяснилось, что накопилась усталость от ежедневного общения друг с другом. Да мало ли причин!..

Они еще какое-то время существовали вместе, но формально. Оркестр пытался выступать самостоятельно. Критики отмечали, что это было жалкое зрелище, ибо начиная с 40-го года весь его репертуар был связан с творчеством Шульженко. Он отвык быть самостоятельным. И когда их гастроли были совместными, особенно в начале 45-го года, накануне Победы, тогда приходил успех. Все поняли, что Шульженко может прожить без своего оркестра, а они… Летом 45-го года оркестр приказом ВГКО был распущен.

26 марта Леониду Утесову исполнилось пятьдесят лет. К этой дате наконец привалило ему первое звание — заслуженного артиста республики. На своем юбилее, когда он вместе с Еленой Осиповной и уже взрослой дочерью Эдит жил в Москве, в районе метро «Красносельская», он говорил, что, мол, не в звании дело, что главное другое — не за горами Победа! Утесов пригласил к себе в гости молодых друзей: М. Миронову с А. Менакером, Шульженко с Коралли… Однако Сталин не забыл его прохода между рядов Большого театра, и, когда два года спустя ему положили на стол список лауреатов Сталинской премии, он вычеркнул фамилию Утесова и вписал другую.

Весной 45-го года состоялись последние гастроли коллектива Шульженко и Коралли. Они выступали в Вологодской, Ярославской, Калининской областях.

Письмо из будущего:

«Прочитав статью в „Ленинградской правде“ за 28 февраля 1973 года „Спасибо за „Синий платочек““, в которой бывшие воины благодарили Клавдию Ивановну Шульженко за концерты, она выступала на фронтах и в госпиталях нашей Родины, мне, инвалиду Отечественной войны, тоже хочется от всей души в день 8 Марта поздравить К. И. Шульженко за концерт в госпитале, который она давала в 45-м году в городе Вологде. Госпиталь расположился в железнодорожной школе, а я в нем находился на излечении после тяжелого ранения. К нам в госпиталь приехала К. И. Шульженко со своим оркестром. В госпитале был большой зал и сцена. В этом зале стояли столы и скамейки. Этот зал служил нам за столовую. А вечером, когда к нам приходили шефы и ставили концерт, то этот зал превращался в зрительный зал. Хорошо помню, когда к нам в гости пришла К. И. Шульженко. Мы собрались в зале, кто пришел на костылях, кого привезли на коляске, а кого принесли на носилках, так хотелось посмотреть и послушать концерт. Шульженко выступала в голубом платье с блестками, а мы в зале сидели все в нижнем белье. Пела она от всей души. Участники эстрадного оркестра выглядели истощенными, были похожи на дистрофиков, но играли они все очень хорошо. Когда окончился концерт и музыканты вышли в зал, мы стали с ними беседовать, и выяснилось, что оркестр собираются распускать. После концерта мы накормили своим госпитальным обедом и поднесли им по чарочке. За угощение и обед они нас очень благодарили… В день 8 Марта мне особенно хочется поздравить Клавдию Ивановну Шульженко и пожелать всего-всего наилучшего.

Инвалид Отечественной войны (подпись неразборчива).

Март 1973 года».

Они возвращались с гастролей в Ленинград. Под утро 9 мая Шульженко разбудили крики, доносящиеся из соседнего купе. Кто-то барабанил в стенку. За дверью был слышен сплошной топот. Они быстро вскочили, предчувствуя что-то совершенно необыкновенное. Мордастый парень в гимнастерке с бутылкой в руке распахнул дверь их купе и выдохнул:

— Все! Победа! — вошел в купе, расцеловал прямо в губы сначала Коралли, потом Шульженко и бросился вон, обернулся на пороге, потряс бутылкой и грозно сказал: — Победа!

Музыканты шли в купе к Шульженко и Коралли и, пока ехали до Ленинграда, пели все вместе.

Вечером 9 мая оркестр уже выступал с концертом. Шульженко исполняла новую песню «Приходи поскорей». Там есть такой текст:

Приходи поскорей,

Поскорей приходи.

Без тебя пронеслось столько дней.

Ты мне чудишься в звуках чужих голосов,

Ты мне слышишься в звуке случайных шагов.

Ты мне грезишься в скрипе знакомых дверей.

Приходи поскорей.

Вспоминаются строки Б. Пастернака:

Пощадят ли площади меня?

Ах, как знали б вы, когда волнуется,

Когда вас раз сто в теченье дня

На ходу на сходствах ловит улица.

Да, понятно, что по уровню поэзии — несопоставимо. Но как точно найдено состояние, отраженная память — самое неуловимое, что есть в человеке, и, наверное, самое трепетное…

А днем в политуправлении Ленинградского округа ей был вручен боевой орден Красной Звезды.

Позднее Шульженко вспоминала: «Какие это были дни! Четверть века прошло, а я помню их так отчетливо, словно все это происходило недавно. За свою жизнь мне довелось петь в сотнях концертов, но оказалось, что аплодисменты небольшой группы слушателей на опушке леса могут заставить биться сердце так жарко и трепетно, как никогда, ни в каком огромном зале…»

После концерта они вернулись к себе на Кировский. Самое удивительное: дом стоял целехонький. Он совершенно не пострадал от бомбежек. Везде были целы стекла и на них не было видно бумажных перекрестий. В этот вечер Коралли и Шульженко решили окончательно перебраться в Москву. Среди многочисленных конвертов и военных треугольников Клавдия Ивановна обратила внимание на некоторые из них — скупые, сдержанные строчки, где ее некий Г. Е. поздравлял то с праздником 8 Марта, то с днем рождения… Она и много лет спустя не могла себе объяснить, почему среди мешков писем, которые она получала ежегодно со всех концов страны, сохранила для себя записочки с инициалами «Г. Е.».