Неодушевленный мир

Предмет физики и метафизики в «Трактате о Хайе, сыне Якзана» Ибн-Сина представляет в виде космоса, по которому можно совершить мысленное путешествие. Этот космос делится на три рубежа. Два крайних — за Западом и за Востоком — символизируют соответственно мир материи и мир форм. Каждый из названных миров, кроме того, имеет свой особый рубеж, преступить который могут лишь «избранные» после «омовения в некоем журчащем источнике». Эти два последних рубежа символизируют первоматерию и первосущее, достоверное знание о которых способны обрести лишь философы с помощью логических рассуждений. Между Западом и Востоком расположен третий рубеж, символизирующий физический мир во всем его конкретном многообразии.

Свое мысленное путешествие по сущему герой повествования начинает с Запада, поскольку именно к западному рубежу примыкает его «родной край», т. е. плоть, в которую заключена разумная душа. Путешествие начинается с берегов «тинистого», или «зловонного» водного пространства, о котором говорится в Коране (48, XVIII, 84) и которое здесь обозначает первоматерию. Область, расположенная у этого водного пространства, населена «случайно попадающими сюда чужестранцами», которые «уловчаются удержать только искорки света, когда солнце склоняется к закату». Солнце — воплощение форм, чужеземцы (т. е. начала, чуждые первоматерии по своему метафизическому статусу) и удерживаемые ими от солнца искорки должны символизировать первые определения материи. Каковы же эти ее первые определения?

У Аристотеля таковыми выступают «элементные формы» — формы земли, воды, воздуха и огня. Поскольку последние переходят друг в друга и все вместе отличаются от материи небесных тел, первоматерия у него оказывалась без постоянных для нее ближайших характеристик, что, естественно, обусловливало незавершенность преодоления им унаследованного от Платона дуализма эйдосов и первоматерии. Ибн-Сина делает еще один шаг в направлении к снятию указанного дуализма, вводя понятие телесной формы как ближайшей и постоянной характеристики первоматерии, которая, таким образом, имеет реальное бытие в качестве материи при всех сменах видовых форм. Тела, согласно Абу-Али, — это субстанции, в которых можно указать или предположить длину, ширину и глубину. «Тела различаются по наличию в них той или иной формы, тогда как все тела без различия одинаковы и тождественны в том отношении, что все они предполагают наличие указанных измерений, хотя в величине этих измерений они различны» (3, 145).

Материя служит для трех измерений субстратом по своей природе, они образуют «часть ее существования» и все же находятся вне сущности материи, поскольку не тождественны телесной форме; это явствует хотя бы из того, что им свойственно быть то больше, то меньше, тогда как к форме телесности понятия большего и меньшего неприменимы. Метафизический статус трех измерений — это статус акциденции. И дело не изменится оттого, что какие-то тела будут от века иметь один постоянный объем: ведь чернокожесть, поясняет Абу-Али, тоже является постоянным качеством эфиопа, и тем не менее она не образует его форму. Речь в данном случае идет о неизменных во всех отношениях, кроме движения по кругу, небесных телах, по поводу которых автор «Трактата о Хайе, сыне Якзана» говорит: «Жители этой области обосновались здесь прочно, поселения друг у друга пришельцы силой не отторгают, и у каждой общины есть определенный участок земли, который никто из чужих не захватывает в награду за одержанную победу» (наст. изд., с. 227).

Учение Ибн-Сины о телесной форме знаменует важную ступень в развитии философской мысли на пути реабилитации материи как реально существующей субстанции и истолкования ее не только в качестве субстрата, но и в качестве того неиссякаемого источника, из которого природа черпает богатство своих форм со всем присущим им разнообразием и многоцветьем. Специфика подхода Абу-Али к вопросу об имманентности материи форм (в широком смысле этого слова) заключается в том, что он исходит из рассмотрения конкретного тела с его конкретной протяженностью. Иначе обстоит дело в онтологическом учении Ибн-Рушда, которое на этом основании противополагается гилеморфизму Ибн-Сины. И действительно, как писал еще Джордано Бруно, Аверроэс «утверждает, что материя в своей сущности содержит пространственные измерения неопределенными, желая этим подчеркнуть, что они получают определение благодаря той или иной фигуре или тем или иным размерам сообразно тому, как в природе изменяются формы. Из этого взгляда видно, что материя производит их как бы из себя, а не получает их как бы извне» (56, 88–89). Но все дело в этом дважды повторенном «как бы»: разница между тем и другим мыслителем состоит в том, что если у Ибн-Сины пространственные измерения рассматриваются как всегда определенные, конкретные, а стало быть, привходящие, акцидентальные начала («случайно попадающие» в материю «чужеземцы»), то у Ибн-Рушда они берутся неопределенными, как протяженность вообще, тождественная по своему метафизическому статусу тому, что его предшественник называл «телесной формой», или «телесностью» вообще. Ясно, что в рамках онтологии Ибн-Рушда смена форм сопровождается модификацией пространственных измерении в сущности, т. е. в самой материи, а в пределах онтологического учения Ибн-Сины — привхождением в нее «как бы извне» пространственных измерений той или иной величины.

Согласно Ибн-Сине, неотделимость телесной формы от материи может быть доказана следующим образом. Если бы материя существовала отрешенно от телесной формы, то она либо была бы сущим, на которое можно указать, либо нет. Если бы она была таким сущим, то у нее имелись бы какие-то стороны, а следовательно, и края. Но они имелись бы у нее только в случае, если бы она была делима и телесна, тогда как ранее было предположено, что она лишена телесной формы, т. е. нетелесна. Если же материя была бы сущим, на которое нельзя указать, то при обретении ею телесной формы местоположение, в коем последней надлежало бы существовать, ничем не отличалось бы от всех прочих совершенно тождественных по своей природе местоположений. И тем не менее из всех местоположений должно было бы выделиться именно то, в котором первоматерия приобрела бы телесную форму и на которое, следовательно, можно было бы указать, тогда как ранее было предположено обратное. Следовательно, материя никогда не бывает лишенной телесной формы.

В общем виде представление Ибн-Сины о соотношении материи и телесной формы можно выразить так: телесная форма как таковая «первее» материи, но материя «первое» телесной формы в ее конкретном бытии, а следовательно, она «первее» и атрибутов телесной формы — пространственной ограниченности и фигуры. Поскольку же количественные характеристики предметов тесно связаны с их качественными характеристиками (например, когда одни элементы превращаются в другие), то эти последние оказываются в опосредствованной зависимости от материи так же, как конкретные измерения, границы и фигуры.

В «Трактате о Хайе, сыне Якзана» дается колоритное описание подлунной области мира с присущей ей беспрерывной сменой одних форм другими: «Всякий раз, как ее заселяют те, кто приходит сюда, чтобы освоить эти места, она извергает их, а если некоторые все же обосновываются на ней, что ни осваивают они — все приходит к разрухе, как ни обстраиваются — все рассыпается прахом». Эта область — арена вечной борьбы противоположностей, мир возникновения и уничтожения: «Между обитателями ее то и дело возникают распри, доходящие до смертоубийства» (наст. изд., с. 227). Но при всех этих пертурбациях первоматерия никогда не остается бесформенной, ибо бесформенность для нее означала бы абсолютное небытие: «Первоматерия, — говорится в „Трактате о любви“, — подобна уродливой, безобразной женщине, которая боится, как бы ее уродство не обнаружилось: каждый раз, когда открывается ее покрывало, она прикрывает свои недостатки рукавом» (59, 51). Точно такая же ценностная характеристика дается Ибн-Синой подлунному миру в «Трактате о Хайе, сыне Якзана»: «Так что область сия — разоренный край, солончаковая пустыня, полная смуты, волнения, вражды и злобности, красоту и радость для себя заимствующая из места отдаленного» (наст. изд., с. 227).

Красота дольнего мира, т. е. единство в многообразии сменяющихся в нем противоположных форм, — результат влияния, оказываемого на его жизнь со стороны горнего мира, формы которого навечно закреплены за каждым из единственных в своем виде небесных тел. Соответствующие этим телам концентрические сферы образуют иерархическую систему, описание которой в «Трактате о Хайе, сыне Якзана» дается в восходящем порядке вместе с астрономическими и астрологическими характеристиками каждой из сфер, именно сфер Луны, Меркурия, Венеры, Солнца, Марса, Юпитера, Сатурна, неподвижных звезд и, наконец, умопостигаемого беззвездного неба, «горизонты которого и поныне неведомы». Различие между этими двумя мирами обусловлено различием в образующей их материи: земной, подлунный мир состоит из четырех стихий с присущими им двумя парами противоположных качеств — теплоты и холода, влажности и сухости, тогда как небеса образованы из единой гомогенной субстанции — эфира. Каждый из элементов подлунного мира выступает носителем двух из перечисленных выше основных качеств: огонь— теплый и сухой; воздух — теплый и влажный; вода — холодная и влажная; земля — холодная и сухая. Элементы имеют свои естественные места и естественные фигуры. Их естественные места определяются тем, что легкость связана с теплотой, тяжесть — с холодом, а также тем, что теплое и сухое легче — теплое и влажное тяжелее, холодное и влажное легче — холодное и сухое тяжелее. Поэтому внизу, ближе к центру мироздания, расположена земля, а за ней идут вода, воздух и огонь. Простые тела— эфир и четыре элемента — имеют естественную для них сферическую фигуру и находятся одно в другом, не разделенные пустотой. «Стало быть, весь мир является единым телом» (3, 244).

Однако концентрическое расположение четырех стихий трактуется Ибн-Синой не как от века данный, а как возникший во времени порядок, которому предшествовало такое состояние элементов, когда воздух пребывал в недрах земли. Кроме того, Ибн-Сина отдавал себе ясный отчет о происходивших на земле тектонических явлениях, о связанных с горообразованием изменениях в облике Земли, равно как и В о роли в этих изменениях природных катаклизмов, таких, как разрушительные землетрясения. Знал он о том, что «эта обитаемая часть мира в древности была необитаема, будучи поглощена морем», свидетельством чему для него (как и для «Чистых братьев») служили окаменевшие остатки морских животных: «Вот почему, когда камни раскалываются, в них находят части животных, обитающих в воде, такие, как раковины и другие» (19, 280). Подобно аль-Бируни, Абу-Али умел восстанавливать геологическую историю земли по слоям пород, видимым на склонах гор и ущелий. Раздел «Книги исцеления», в котором излагаются эти мысли и наблюдения (некоторые из них перекликаются с идеями, высказывавшимися античными учеными, например Ксенофаном), был переведен на латынь в виде самостоятельного трактата, так что содержание его могло быть известно Леонардо да Винчи и Николаю Стено, которых по сей день объявляют первыми мыслителями, открывшими «тайну рождения гор».

В «Книге исцеления» и «Каноне врачебной науки» Ибн-Сина излагает уникальную в истории науки систему взглядов на три царства природы — систему, в которой энциклопедический охват знаний, почерпнутых из естественнонаучного наследия народов Запада и Востока и дополненных собственными наблюдениями и открытиями мыслителя, сочетается с проведением в их трактовке единого принципа, проявляющегося в стремлении объяснить природу из нее самой и притом как органического целого, иерархизированная структура которого предполагает качественные скачки от низшего к высшему и в то же время сохраняет преемственную связь между высшими и низшими своими компонентами. Многообразные явления и процессы, происходящие в подлунном мире, Ибн-Сина объясняет взаимодействием, переходом друг в друга и различным сочетанием четырех его простых тел с присущими таковым четырьмя основными качествами, а все это вместе — влиянием «творческого движения» небесных тел, круговращения которых находятся по отношению друг к другу в точно такой же причинной зависимости.

Образование минералов и их свойства Абу-Али истолковывает вслед за Аристотелем на основе теории взаимодействия смеси элементов и четырех основных качеств с заключенными в недрах земли парами и дымом. Полученные в результате этого взаимодействия минералы он делит на четыре группы: камни, плавкие субстанции, серные тела и соли. Свойства минералов определяются, в частности, различным сочетанием в них четырех основных качеств, которые таким образом проявляют свою объективную (а не связанную только с субъективным, как могло бы показаться, восприятием) природу: теплота и холод — активные качества, влажность и сухость — пассивные; влажному свойственно растекаться и быть вязким, сухому — быть плотным и сыпучим и т. д. Подобно легендарному алхимику Джабиру ибн-Хайяну, возникновение металлов он объясняет как результат соединения серы и ртути, причем сера для него выступает «скорее как принцип, нежели как химический элемент в современном смысле, так что какую-нибудь субстанцию он может характеризовать как сернистую» (97, 246).

Царства природы различаются между собой в силу большей или меньшей соразмерности смеси элементов, образующих тела их представителей, — чем она соразмернее, тем выше ступень, занимаемая ими на «лестнице природы». Пропорции, в которых сочетаются в организме четыре элемента, определяют и жизнедеятельность людей, а именно через свойственный им темперамент, который обусловливается преобладанием в них либо связанной с огнем крови, либо связанной с воздухом желтой желчи, либо связанной с водой флегмы, либо связанной с землей черной желчи.

Жизнь Вселенной определяется деятельностью единой космической силы, по-разному проявляющей себя в неорганическом и органическом мире. Эту силу по принятому тогда обычаю Абу-Али называет «душой». О трех видах этой силы мы говорили уже выше; далее же мы остановимся на учении Ибн-Сины о душе в собственном смысле этого слова, определяемой как первое завершение способного к жизни естественного органического тела.