Откровения чернеца Паисия

Откровения чернеца Паисия

Не претендуя на то, чтобы дать всесторонний очерк темы «Демидовы и старообрядчество» (она необъятна), в качестве иллюстрации того, какое распространение получили на демидовском Урале старая вера и ее приверженцы, обратимся к рассказу современника — первоначально ее адепту, позднее ей изменившему. Как это часто случается у предателей, рассказ не свободен от искажений и преувеличений. Но многие факты, в нем приведенные, в то время было нетрудно проверить, поэтому они скорее всего отражают реальность вполне объективно. Документ — доношение Сильвестра, митрополита Тобольского и Сибирского (1749—1755) в Контору Святейшего синода от 11 июня 1751 года[673] — относится ко времени после смерти Акинфия, но в нем немало сказано и об Акинфиевых временах. Для историка временной лаг даже выгоден. Смерть всесильного заводчика и последовавший за ней долгий раздел наследства ослабили страхи, развязали языки. Временная дистанция, отодвинув в сторону маловыразительное, позволила выделить самое яркое.

Итак, познакомимся с откровениями арестованного властями «раскольнического чернеца» Паисия, начинающего долгий рассказ со своей биографии.

Приближавшийся к тридцатилетию Паисий происходил из крестьян Тобольской епархии Исетской провинции какой-то из вотчин Успенского Долматова монастыря. При рождении имя ему было дано Павел.

«Отец ево, того Долматова монастыря крестьянин Никифор Переберин, назад тому болши двадцати лет от оного манастыря по набору с числа душ взят был в рекрута и служил в Санкт-Петербурге немногое время. И из той военной службы неведомо каким случаем покойной Акинфей Демидов того отца ево выручил и определил жить в Невьянском своем заводе, куды он, из монастырской вотчины перебрався, вседомовне и на житье з детми своими и с ним, Павлом, переехал и ныне там обретается. И живучи в том Невьянском Демидова заводе, он, Павел, научен тамошними расколники, а особливо приезжающим в тот завод с местечка, называемаго Сулатки, расколническим чернцом Моисеем и жившим близ Черноисточинского Демидова завода на острову расколническим же старцом Авраамием. Которой чернец у означенного покойного Демидова в особливой находился милости: и сам он, Демидов, ево посещал, и с собою в коляске возил, и снабдевал всеми потребностьми, и с них другие расколнические старцы же под ево, Демидова, апекою находились. И построены там, на острову, преогромные двои зимние и летние с двенатцатью горницами для житья расколническим лжеучителям старцам хоромы. А в строении де тех хором, когда были строены, для виду разглашено было при заводах, якобы строятца оные для житья, якобы, на приезд некиих знатных особ. Куда и он, Демидов, как выше значитца, приезжая, посещал; где и он неоднократно бывал и содержал потаенной раскол толк софонтиевишну».

Далее Павел рассказывает о поездке в Долматов монастырь, предпринятой им для свидания с жившими поблизости родственниками. Здесь он совершает весьма неожиданный поступок: получив за «услугу» 70 рублей, своей волей идет в рекруты вместо тамошнего монастырского крестьянина и оказывается зачисленным в Оренбургский драгунский полк[675]. Часть дальнейших приключений пропускаем. Наконец, судьба сводит его с неким Тихоном Козьминым, жившим прежде в старой столице, а потом перебравшимся на Урал.

«В бытность свою в Москве и по прибытии с теткою своею, Гавриловой дочерью, да московского Ивановского девича монастыря со старицею Варсонофиею из Москвы в Демидова заводы, содержал он, Тихон, с ними, теткою и старицею, квакерскую ересь, называемую христовщину, а по их раскольническому толку духовщину. И сообщився тут с раскольники и живали с ним, Паисием, по разным в заводах же и около заводов местах. И сперва жил он, Паисий, у него, квакера, на подворье, а потом и двор ево за себя в том же Нижнотагилском заводе перевел. И за ведомом вышеобъявленных нижнотагилских расколников приказщика Федора Махотина и полицейскую должность правящего подьячего Демида Лебедева с товарищи во оном Нижнотагилском заводе жил он, Паисий, до нынешней ево поимки. Женат от роду не бывал, токмо под видом послужения держал при себе двух молодых девок. А в расколе будучи, исповедывался и причащался у вышепомянутого старца Аврамия, кои бывал из Великоновгородской епархии. Да и сам он, Паисий, по удостоению ево, Авраамия, и старца Антония подручных своих старцов и одну старицу исповедовал и по расколническому обычаю хлебными крошками причащал».

Рассказ рисует картину широкого распространения старообрядчества на демидовских заводах, особо выделяя два — Невьянский и Нижнетагильский. Всё происходит с ведома заводской администрации (приказчиков и подьячих), одновременно — под высшей дирекцией заводовладельца.

Паисий набрасывает портреты нескольких старообрядческих учителей, «между Демидовых заводов и в самых заводах находящихся», из которых ограничимся одним — «расколнического лжеучителя чернца Севастияна, в Нижнотагилском заводе бывшаго». На завод он пришел «в чернеческом платье, дьяконом себя называя. Для угождения другим всякие толки держит, в том числе и к самоволному простых мужиков и невежд сожигателству объявляя и утверждая их, что тое самоволное их сожигателство будет де второе нескверное крещение и венец страдания, подговорщик. И у раскольников крестит младенцов и протчие потребы отправляет. И когда ездит для прельщения и подговору в раскол невежд, то называется Иваном Васильевым и на голове волосы стрижет. А жителство имел под укрывателством объявленных раскольников Махотина и Лебедева с товарыщи. Он же, Севастиан, и волхв великой. И тем своим волшебством привратил к себе на телесное смешение бывшую в том же Нижнотагильском заводе расколническую старицу Настасью и валялся с нею в скверности телесной. И так ее обволшебствовал, что, ежель когда она, старица Настасья, ево, Севастиана, не видит, то аки изумлена бывает. Которым волшебством и означенного Паисия повреждал и чють де не повредил. А жил он, Севастиан, как выше значит, в том Нижнотагилском заводе под укрывательством у прикащика Махотина, и подьячего Лебедева, и у протчих расколников. И о себе, стращая их, им, Махотину с товарыщи, он, Севастиан, говаривал, что ежели де они стоять за него не будут и к следствию в Тоболск отдадут, то де он за собою половину завода поволочет»[676].

Еще раз подчеркнем, что многое из сказанного может быть, конечно, и оговором. Но огромный авторитет, который имел старец, защищал его от любой клеветы. Его уважали. Его боялись.

Митрополит Сильвестр, из доношения которого заимствованы процитированные фрагменты показаний Паисия, упомянул в нем многие из приведенных имен. Документ содержит любопытные подробности того, как «десятоначалник» нижнетагильский священник Дмитрий Лапин пытался задержать Севастьяна. О последнем сообщается, что он «бывал прежде диаконом и имеется у тамошних Демидова заводов расколников главным лжеучителем, и веема грамотен, к тому ж волхв великой, что он жителство имеет в вышепомянутом Нижнотагилском заводе, Верхърудянской улицы в своей келье». Предпринятая 1 октября 1750 года спланированная акция (операция началась в первом часу ночи) успеха не принесла: Севастьяна «тамошние расколники Махотин с товарыщи отбили»[677].

Заводы были окружены раскольничьими скитами. По доносам обывателей их иногда захватывали и разоряли, о чем сообщает и митрополит Сильвестр: «…сысканы… два раскольнических скита, ис которых в одном о четырех горницах с часовнею устроенном, было десять, а в другом три расколнические старицы, девки и бабы, и при них в каждом скиту по одному труднику потаенных беглых и незаписных расколников, в том числе один при недавно бывшей генералной ревизии показан Невьянской Демидова заводов богаделни богадельником. И из оных раскольнических стариц две только пойманы».

При столь широком распространении старообрядчества представители господствующей церкви чувствовали себя на демидовских заводах неуютно. Миссионерская деятельность здесь была малоэффективна (арестам «своих» препятствовали), а временами и опасна («…а за поимку их он, священник, и причетник ево, и понятые ис правоверных до полусмерти раскольниками прибиты и ругателски озлоблены»[678]). Строить новые храмы как в Туле, так и на Урале Демидовы не спешили. В Невьянском заводе деревянная трехпрестольная церковь была освящена в 1710 (один алтарь) и 1712 годах (два других)[679]. Пущенный в 1725 году Нижнетагильский завод церкви долгое время не имел. Рассказывая о неудачной попытке взять под караул потворствовавшего старообрядцам Махотина, Сильвестр упоминает о священнике Лапине, находившемся в это время поблизости «для истребования от дому господского потребного на пристройку по посланному от моего смирения указу к имеющейся во оном Нижнотагилском заводе часовне олтаря… на пол и на подволоку досчатого лесу». Далее разъяснено, что пиломатериалы понадобились, «чтоб устроить оную часовню церковию, понеже никакой церкви доныне за нерачением обывателей там не было, а дворового числа болши пятисот сорока, где имеется и самое прибежище, и гнездилище, и укрывател-ство от всех стран стекающихся раскольнических различных толков, тако ж и протчих незаписных и потаенных государьственных и помещичьих мужиков, суеверием расколническим помраченных»[680]. О том, что церкви на крупнейшем из демидовских заводов не было, по крайней мере, до середины 1730-х годов, говорит и его изображение, приложенное к завершенным в это время «Абрисам» (описанию заводов) В. Геннина[681].