«Брак или партбилет?»
«Брак или партбилет?»
В старину «лесной рыцарь» спрашивал, направляя дуло мушкета на грудь путешественника: «Кошелек или жизнь?» Редко кто-либо сомневался, что жизнь дороже! И тот, кто ценою кошелька сохранял свою жизнь, не подвергался преследованию.
А что бывает, если… нет, не в лесу, а в парткоме ставят вопрос по тем же «лесным» законам: «Партбилет или семейное счастье?» В 1947 году на этот вопрос было нелегко и небезопасно отвечать, если человек не хотел растоптать душу любимого и вместе с тем боялся попасть в немилость.
О том, как не удалась семейная жизнь нашего начальника Веры Ивановны Грязневой, я уже упоминала: она году этак в сорок втором вышла замуж за врача Смирнова, осужденного в 1937 году, но реабилитированного в сорок первом (бывало и такое!). Его первая жена отреклась от него в печати (а такое бывало куда чаще!), однако после его реабилитации раскаялась: ее, дескать, вынудили отречься…
Вера Ивановна не обратилась к «суду Соломонову», чтобы, наподобие библейских мамаш, разделить мужа пополам. Она уступила его целиком, хотя была беременна. Так родился ее старший сын Женька.
Этим закончилась первая глава… За ней — глава вторая.
В лагпункте ЦБЛ жили не только медики, но и прочая «крепостная интеллигенция»: инженеры, артисты и другие. Они были «крепостными» все той же Веры Ивановны, но до какой-то степени находились на положении «оброчных»: принадлежали ей, а работали на стороне.
В этой зоне было двое Поповых, врач и инженер. гидролог. Оба из одного и того же этапа — с Соловков; оба — по отчеству Александровичи, и номера их личных дел сходные, как, например, 79036 и 79039. Только врач — Георгий Александрович, а инженер — Евгений Александрович. Статья и срок у обоих идентичны.
За какие-то заслуги (злые языки говорят — за стукачество, хотя официально — за то, что придумал скармливать заключенным «витаминный» корм — зелень сурепки) Георгию Александровичу было решено снизить срок заключения на год. По ошибке же Вера Ивановна подала ходатайство за другого Попова — за Евгения, и Евгения Александровича освободили досрочно.
Нужно заметить, что у Георгия Александровича от досады разлилась желчь. Ошибку, впрочем, исправили, и он тоже получил скидку.
Так или иначе, это qui pro quo[32] закончилось браком, и притом очень счастливым. Евгений Александрович действительно был редкой души человек, глубоко порядочный и добрый. Через год у него и Веры Ивановны родилась дочь Наташа.
К сожалению, за второй главой последовала и третья…
В 1947 году Сталину опять моча в голову ударила и он снова начал закручивать гайки. Мы в неволе мало о чем узнавали, и то с опозданием. Поэтому для нас было сенсацией то, что произошло с Верой Ивановной: ее вызвали в горком партии и велели расторгнуть брак с бывшим «врагом народа» или отдать партбилет. Она предпочла последнее…
Вера Ивановна имела мужество сказать:
— Я нашла в нем друга на всю жизнь!
Нигде, никогда, никому в цивилизованном обществе не пришло бы в голову, что женщина могла бы поступить иначе! Немыслимо даже себе представить, чтобы женщина была поставлена перед подобной дилеммой. Но в Советском Союзе все выглядит по-иному, совсем наоборот: постановка такого ультиматума подразумевается сама собой.
Вполне естественно было бы ожидать того, что Вера Ивановна отречется от мужа.
Страх, предательство и пресмыкательство — это и есть три кита, на которых зиждется незыблемость нашего строя! Это обязательно для всех вообще; для начальника же (к тому же дважды начальника: ЦБЛ и лагпункта) это было conditio sine qua non[33]. А в 1947 году, когда в Европе трещали все подпорки, на которых мир пытался сохранить равновесие, и вновь вырисовывался призрак 1937 года, не отречься от мужа — это был героизм.