25 сентября 2004 года

25 сентября 2004 года

Про Норильск.

Все три дня прошли у меня в полусне. Дело в том, что лететь туда четыре часа (половина пути до Америки) и там разница во времени четыре часа. То есть ложишься в пять утра, а в Москве только час ночи. Встаешь на завтрак в десять, а в Москве шесть утра и так далее.

Когда мы ехали из аэропорта до гостиницы, все спали. Не спал только Шура, и он сказал, что пейзаж похож на ад. Серые горы, трубы, и из них валит дым.

На самом деле это был никакой не ад, это была сказка. В смысле сон. Сначала мы ели. Потом спали — и так два дня, кроме концерта. Некоторые не спали, потому что пили.

У нас был большой антинаркотический фестиваль «Пчелы против меда», э-э… нет… «Рок против наркотиков». Поэтому поехали мы, «Серьга» и «Концы» («Концы» — это «Конец фильма»).

Из нас действительно никто не употребляет наркотиков, и мы все плохо к этому относимся. Еще была команда силачей во главе с Турчинским, которых сразу отличишь от других людей. Это порода килограммов по сто, и все — одни мускулы. У них даже задницы в штаны не помещаются — такие они мускулистые. Они были лигой силового экстрима, или, по-простому, качки. Которые таскают КамАЗы и поднимают каменные шары по 200 килограммов.

Норильск — это Заполярье, поэтому там, например, есть Заполярный драматический театр, и в магазине сувениров можно купить оленьи шкуры и унты.

Мы пролетали над каким-то морем, и никто не знал — то ли это Баренцево, то ли Северный Ледовитый океан. Потому как в географии никто не силен. Плохо учились в школе по географии.

В Норильск простой человек попасть не может. Туда виза нужна, как в Канаду. Город закрытый. Такой мрачны-ы-ы-ый. Там, наверное, жизнь проходит в сплошной депрессии. Или станешь философом, глядя на все эти пейзажи и теряясь глазами в долгой полярной ночи, или начнешь зашибать деньгу и станешь иметь отношение к «Норильскому никелю», где, очевидно, залежи денег.

Только деньги никак не сказываются на городе. Потому что городские власти жмотятся, что ли. То есть им, видно, плевать, как там что выглядит, поэтому даже у главного Дворца спорта и культуры ступени все щербатые, а рядом — горы мусора.

Цены вполне московские, равно как и доходы. Куда, блин, они это там тратят, а?

Про концерт. Пришел почти весь город. Те, кто не пришел, смотрели по телевизору — шла прямая трансляция.

Прямая трансляция. Два корреспондента местного телевидения:

— Ну что-то они никак не начинают…

— Да… Тогда пойдем поговорим со зрителями…

— Да, пойдем…

— Привет, а вы на кого пришли?

— Мы на «Серьгу».

— А вы? Вы любите рок?

— Нет, я не люблю рок, я так просто, потанцевать пришел.

— А вы на кого пришли?

— Я на «Серьгу».

Блин, смотрю и думаю: они нас там что, совсем не знают?

— А вы зачем пришли, ребята?

— А мы хотим на Бучч посмотреть.

О, думаю, клево!

— Вам нравится группа «Butch»? — У ведущей в ковбойской шляпе появилась тема для разговора, она оживилась даже.

— Не, мы отрицательно относимся. Но посмотреть хотим.

Ё-моё, думаю, это лучше, чем ничего.

У меня болело горло. Оно у любого болело бы. Потому что там минус десять было. И поэтому было неприкольно гулять. Холодно. И город очень маленький. Там живут двести пятьдесят тысяч человек.

Так про концерт. Мы спели семь песен. Начали с «Чувства на волю». Я говорю залу:

— У вас же тут проблема с выражением чувств.

Зал:

— Неправда!

Я:

— Тогда покажите это.

Зал вяло взревел.

После того как мы сыграли «Стерву», я:

— А вы вообще любовью как занимаетесь? Вы вообще ей занимаетесь?

Зал (бодрее, чем в начале):

— Да!

Я:

— Так «да» или «ДА»?

Зал:

— ДА!

Ну вот после этого у нас с ними все стало получаться хорошо. «Утренний свет» — глубокая такая песня — как-то везде там дошла. Директор Оля мне сказала, что из зала как будто пошла тепла волна. Потом мы спели «Девчонки не плачут». Барабанщик решил сыграть в два раза быстрее. Поэтому мы чуть на сцене все не родили. Но зато людям было в кайф отрываться. Там был такой слэм, и дяденьки-милиционеры из оцепления отлично пританцовывали.

Последней песней мы сыграли «Встану».

У меня есть такой проверочный ход. Если я говорю: «А сейчас мы сыграем последнюю песню…» и зал ревет громко «нет», значит, у нас все отлично получается и мы друг другу нравимся. Ну вот, зал заревел «НЕ-Е-ЕТ», и мне показалось, что если бы это был наш сольный концерт, то мы стали бы любимой командой города Норильска.

Отлично мы поставились на уши последней песней, и мужской голос из первого ряда отчетливо прокричал: «Лена, ты молодец!» Мне было чертовски приятно.

В гримерке мне испортили все удовольствие, потому что Женька, солист группы «Конец фильма», сказал, что смотрел наше выступление из зала и это он и крикнул.

По дороге домой мы все летели и спали. Опять никто не знал, что это за море.

Прилетели в одиннадцать утра. Сейчас почти шесть вечера. Я уже час как не сплю.

Когда мы сходили с трапа в Москве, где было на двадцать градусов теплее, чем в Норильске, пацаны какие-то, раскинув руки, закричали: «Юг, бляха, юг!..»