Дворцовая жизнь

Дворцовая жизнь

Покои Анны располагались в «среднем апартаменте» недавно выстроенного Растрелли нового Зимнего дворца, занимая 17 комнат, среди которых были две опочивальни, уборная и библиотека.

Одна из спален была отделана серебряной парчой; обои и кровать изготавливались под наблюдением Каравака. Вторую спальню принцесса обставляла уже по своему вкусу. 22 ноября 1740 года она через Левенвольде распорядилась: «…сняв в том покое обои штофныя алыя, обить вновь обоями штофными желтыми с позументом серебряным, также и завесы и кровать вновь сделать из такого же штофу и с позументом таким же». Нужные обои с подкладкой из «красной крашенины» (446 аршин) через неделю были уже готовы, а в декабре мастер-француз Антон Рожбарт и его работники закончили большую кровать «с болдахином французским маниром, желтого штофу с серебряным позументом», которую делали «с поспешением» днем и ночью. Анна приказала изготовить матрас с бумазейной наволочкой, покрывало из желтой тафты и атласное стеганое одеяло. Придворные столяры зимой 1741 года для этой спальни по требованию ее хозяйки изготавливали резные «панели» и два дубовых кресла.

Как только принцесса немного освоилась в своих новых покоях, она решила их усовершенствовать. Серебряную парчу и обои из прежней спальни она велела перенести в новую «и убрать вновь, а тот убор поручить тому же мастеру Короваку». Обер-гофмаршал приказал Камер-цалмейстерской конторе[20] отпускать Караваку всё необходимое, «понеже оная опочивальня имеет быть убрана вновь против прежней гораздо более, чего ради надлежит быть к прежним вещам довольному прибавку». В помещении появились новые предметы мебели — канапе, шесть кресел и 12 стульев.

Мастера и «золотошвейные мастерицы» (казенные и вольные из жен гвардейских солдат) требовали «к вышиванию стенных богатых серебряных обоев» и для других работ сученого серебра, серебряных кистей, шнурков и ниток, гродетура[21], фланели и шелка разных сортов, которых в наличии не имелось и пришлось приобретать у купцов. В итоге дизайнерская задумка правительницы осуществилась только в сентябре. К этому же времени была изготовлена и мебель, также обитая серебряной парчой. Пол в своей спальне Анна приказала застелить «овечьими серыми полостьми» и покрыть коврами отечественной фабрики купца Затрапезного — но, по-видимому, потом передумала; в июле пол был обит тонким зеленым сукном. В июне в этой же спальне она решила установить перегородку, обить ее «бархатом малиновым с завесами такого ж бархата, обложа позументом широким и узким в два ряда, да полторы дюжины стульев обить тем же бархатом и обложить в два ряда позументом», что и было исполнено «гардемебелем» Петром Павловым «с крайним прилежанием».

Прочие покои принцесса также стремилась переделать по-своему. «Преображенского полку сержант Андрей Возницын» и 35 солдат шили для них обои малинового штофа, а адмиралтейские резчики изготавливали мебель. Осенью 1741 года Анна взялась за переделку интерьеров всерьез: 12 октября Левенвольде приказал «в прежних покоях принцессы Анны… обои камчатные[22] снять, а обить шпалерами[23]»; 5 ноября велено было в другой комнате одну дверь обить «полстьми[24] красными»; 13 ноября — в еще одно помещение поставить ширмы, обитые зеленым штофом и по борту позументом золотым узким, а с другой стороны тафтой[25] или камкой.

Для своих апартаментов Анна заказала ночной горшок — судно, обитое красным тонким сукном, а сверху — малиновым бархатом, с медным тазом внутри. Был изготовлен также небольшой плетеный из камыша стульчик «в наволоках» — бумазейной[26] и атласной и ломберный столик пальмового дерева с обивкой из малинового бархата и золотым позументом с бахромой. Другой столик, орехового дерева, она попросила оклеить зеленым бархатом и обить золотым позументом, а еще один — переделать из четырехугольного в треугольный и на все столики сделать чехлы из зеленой тафты с фланелевой подкладкой.

В библиотеке Анна распорядилась покрыть пол шерстяными коврами, изготовить два шкафа и ширму желтого штофа, за которой стояла односпальная кровать. В «уборной палате» было поставлено «самое большое» зеркало в медной золоченой раме, а пол также застелен коврами. Сюда же она приказала доставить два ореховых кабинета[27] и установить односпальную кровать на четырех столбах, с малиновыми штофными занавесами и золотым позументом по борту, «таким манером и мерою, как имелась в Летнем доме в ея спальне». Кровать в марте 1741 года была доставлена, но заказчица велела переделать ее так, «чтобы против прежнего была в ширину более 6 вершков». На окнах уборной Анна приказала сделать ставни с крюками для запирания²⁵⁶. Кажется, принцессу уже перестала устраивать односпальная кровать, а ставни должны были уберечь от любопытных взглядов…

Рядом с апартаментами правительницы находились опочивальня и кабинет ее сына-императора. Младенец-государь жил там под надзором постоянно состоявшей при его особе «генеральши суперинтендантши» Анны Федоровны Юшковой и кормилицы Катерины Ивановой. В опочивальне стояли изготовленные по указанию матери императора две дубовые обитые парчой и тафтой колыбели с маленькими матрацами, подушечками и одеяльцами; еще одну «колыбель из прутьев» Анна Леопольдовна повелела сделать в сентябре 1741 года. Юшкова заказала для царя маленькие дубовые кресла и табурет; у стен стояли покрытые алым сукном скамеечки с пуховыми подушечками. Имелось и деревянное высокое кресло «на колесцах» — очевидно, таким образом маленький государь мог совершать выход к гостям²⁵⁷.

Младенец-император, не ведая о том, уже исполнял государственные обязанности — мать устраивала «аудиенции», вынося его к своим гостям, например шведскому посланнику Нолькену, и малыш кивал головкой незнакомому дяде. От его имени издавались указы и составлялись письма зарубежным правителям. «…Бог… изволил ее императорское высочество и любовь нашу, вселюбезнейшую государыню мать, великую княгиню и правительницу империи нашей 15 сего месяца пред полуднем от ее доныне имевшего супружественного бремяни милостиво разрешить», — извещал император Иоанн III своего испанского коронованного «брата» Филиппа V спустя два дня после рождения сестры, «благообразной принцессы и великой княжны российской» Екатерины²⁵⁸.

Для исполнения «служебных обязанностей» ему полагались кабинет и при нем «министерская комната», два покоя выделялись для советников и секретарей с переводчиками, «галерея в семь покоев» с зеркальными стеклами и два зала предназначались для разных придворных торжеств. Анна Леопольдовна посчитала необходимым и тут обновить обстановку. В апреле она через Левенвольде приказала в семи помещениях при галерее снять все прежние обои и сделать новые из французских и московских штофов разных цветов, с завесами, укладывая в два ряда золотым позументом «против того, как убрано в ея высочества опочивальне»; для каждого из этих покоев сделать по 12 стульев, обить их штофом под цвет обоев и обложить в два ряда позументом. Ремонт в императорских комнатах не прекращался: производились работы столярные, резные, малярные, золотарные, литейные, каменные (мраморные); делались печи и «камельки»; для живописных работ главный придворный художник и декоратор Луи Каравак требовал листового золота и пудами заказывал краски — «белил русских» и «немецких», лазури берлинской, охры, «бакану самого доброго», жженой слоновой кости, арпигиенту, киновари, «яри веницейской»[28].

А принцесса уже давала новые указания. 2 июня 1741 года в новоубранные покои возле галереи были поставлены четыре больших французских зеркала, прежде находившихся в комнате маленького государя. На обитые штофом стулья были пошиты чехлы. 30 июля Левенвольде объявил Камер-цалмейстерской конторе приказ правительницы: «…разос[т]лать в галерее на пол от дверей до трону сукно красное, шириною в 7 полотнищ, обложа кругом по борту позументом золотным средним, да сделать три кресла, из них одно, которое имеет быть поставлено на трон, обить бархатом пунцовым и по краям позументом в один ряд широким, в другой узким, и два, для отсылки на двор генерала адмирала графа Остермана, обить штофом малиновым в один ряд позументом золотным широким». Размах работ был таков, что мастеров не хватало и гофинтендантская контора требовала их из гвардейских полков и других учреждений; но те присылать специалистов отказывались под предлогом имевшихся «нужных дел».

Кажется, парадные апартаменты полюбились правительнице. Здесь, сидя на троне, царственный младенец вместе с матерью-регентшей давал аудиенции турецкому и персидскому послам, в галерее же устраивались маскарады. В одном из покоев был в октябре 1741 года поставлен выписанный из Англии бильярдный стол с зеленым сукном. Играла ли на нем сама правительница или ее приближенные, нам неизвестно.

Судя по сохранившимся хозяйственным документам, работы в апартаментах принцессы и прочих дворцовых помещениях шли постоянно. Однако жить в обстановке непрекращавшегося ремонта было не слишком удобно, и правительница имела другую «квартиру» в «адмиральском доме» — отошедшем казне дворце генерал-адмирала Ф. М. Апраксина. Там в 1741 году размещались фрейлины ее двора, «суперинтендантша» Анна Юшкова, врач и находились покои Анны Леопольдовны, ее мужа и сына-императора, дежурная комната генерал-адъютантов, рекетмейстерская, а также бильярдная и мыльня. Однако в декабре 1740-го — январе 1741 года в тамошней опочивальне правительницы также проводились живописные, столярные и резные работы.

Юного государя и его мать окружали многочисленные придворные. В мае 1741 года Анна Леопольдовна утвердила придворный штат императорского двора из 517 человек. Его «столпами» остались старые слуги почившей в Бозе императрицы — обер-гофмаршал граф Рейнгольд Левенвольде (с жалованьем 4188 рублей 30 копеек), гофмаршал Дмитрий Шепелев (получавший 2555 рублей 25 копеек), обер-гофмейстерина княгиня Татьяна Голицына (ей платили в год две тысячи рублей). Примечательно, что в списке отсутствовала должность обер-камергера, которую при Анне Иоанновне бессменно занимал Бирон. Молодая правительница не спешила заполнить вакансию; кажется, она собиралась даровать этот чин со всеми его дворцовыми привилегиями уже известному нам саксонскому посланнику графу Линару, однако не успела.

Под началом перечисленных лиц находились другие, тоже ответственные персоны: гоф-штаб-квартирмейстер (дворцовый комендант. — И. К.) Михаил Марков, заведовавшие напитками мундшенки Иван Владиславлев, Иван Стеллих и Андрей Федоров, кофишенк (смотритель за приготовлением кофе), зильбервартер (хранитель императорского столового серебра) Борис Пятин, келлермейстеры Петр Кармалин, Григорий Марков, Константин Карпов и Василий Татаринов; комиссары Афанасий Полунин и Иван Василевский, кухен-шрейберы Юрий Вундерлих, Федор Яковлев, Петр Палот и Федор Рязанов; кастелянши Варвара Габелянстина и Софья Фишбек; повара-мундкохи Яган Гевер, Яган Дрейборн, Штицер, Отто Луке, Юрий Эрнст, Адам Эрнст и вновь принятые Яган Мор, Николаус Кненлен, Матис Керн и Яков Луэр.

Они ведали «кормовыми погребами», где хранились столовые припасы, поваренная медная, оловянная и железная посуда, повседневные и запасные «фряжские погреба» с винами и водками; там же спиртное разливалось из бочек в бутылки. В «овощной» и «конфектной» палатах содержались запасы чая и сахара, а также разные «овощные и конфектные принадлежности», кофе, шоколад, леденцы и фарфоровая посуда.

Дворцовый обиход обслуживали лакеи, гайдуки, скороходы, гоффурьеры, тафельдекеры[29], прачки, истопники, охотники, гребцы, музыканты, писари, пивовары, водочные мастера с учениками, купоры[30] и подкупоры, бочары, поварята и поваренные работники, «скотники и скотницы», мясники, хлебники, «конфектные мастера» с подмастерьями, столяры, плотники, серебряники, медники, оловянники и их ученики, «швецы»-портные; резчик для «вырезания стекол в пирамиды», в которые укладывались конфеты и другие украшения; прочие служители — всего более четырехсот человек. Их годовое жалованье составляло весьма солидную сумму — 68 126 рублей 87 копеек.

Придворными часами ведал часовой мастер француз Яков Рокет, строительством апартаментов — «обер-архитектор де-Растрелли»; первым придворным живописцем по-прежнему состоял Луи Каравак. Охранял здоровье первых лиц государства назначенный Бироном «лейб-медикус Рейбер Санхос» — доктор Антонио Рибейро Санчес. Малолетнего императора окружал придворный штат — камергеры Яков Балк, Петр Салтыков, Карл Людвиг Менгден, Василий Стрешнев, Федор Апраксин, Алексей Татищев, Алексей Пушкин, Петр Шереметев и Иван Брылкин; камер-паж князь Иван Вяземский и пажи Иван Юшков, князь Федор Щербатов, Андрей Кошелев, Дмитрий Марков, Иван и Павел Нероновы.

Помимо императорского штата в распоряжении правительницы имелся свой собственный. В нем состояли обер-гоф-мейстер (хотя сам Миних-младший именовал свою должность «обер-гофмаршальской»); семь фрейлин, четыре камергера, два камер-юнкера (Петр Салтыков и Эрнест Менгден), два камер-пажа и четыре пажа; «мамзель» и три «вдовы» (Катерина Михайлова, Муторхина и Пелагея Ермолаева); камер-юнгферы Варвара Дмитриева, Анна Катерин, Марихен Бевен Рот и Марихен Штурм; гардероб-медхены Анна Степанова, Наталья Абакумова, Софья Степанова и Екатерина Дементьева; два камердинера — Грамкен и Лебрун, по два мундшенка и кофишенка с помощниками, гоффурьер Петр Клинк и лакеи, скороходы, гайдуки, истопники — всего 70 человек с жалованьем в 16 950 рублей²⁵⁹.

«Регентина» сохранила при дворе два десятка бывших служителей и приживалок Анны Иоанновны и назначила им денежное содержание в 3250 рублей. Одна из них, Анна Юшкова, как сказано выше, стала «суперинтендантшей» и главной по уходу за младенцем-императором. Вместе с ней при дворе оставались колоритные аннинские «придворные», напоминавшие персонажей Измайловского двора: Федора Дмитриева, Анна Павлова, Домна Дементьева, Дарья Долгая, Акулина Лобанова, Пелагеюшка-карлица, безымянные «мать-безножка» и «девушка-дворянка», а также «персиянки» Анюта, Параша и Катерина, «арапка», «баба материна», Фирсовна; «карлы» Петр Локтев и Яков Подчертков и карлицы Анна и Наталья Ивановы.

Кажется, правительница неформально относилась и к придворному духовенству. В апартаментах Анны Леопольдовны имелись иконы, в их числе — образ Богоматери Владимирской, для которого она приказала сделать венец с 266 бриллиантами, выданными из собственной «комнаты». Икона мучеников Фотия и Аникиты, память которых отмечается церковью в день рождения Иоанна Антоновича, по ее приказанию была заключена в дорогой оклад с двумя бриллиантовыми крестами. В Великий пост 1741 года в покоях правительницы совершались утрени, часы и повечерия с участием псаломщиков Петропавловского собора; сама же она заказывала в это время на кухню постное миндальное масло и тамарин[31].

В январе 1741 года Анна Леопольдовна перевела своего прежнего духовника Василия Иванова в протопопы московского Архангельского собора. Его прежние обязанности исполнял теперь придворный священник Матвей Андреев, но «при комнате ее высочества, правительницы всея России», обретался еще один священник, Иосиф Кириллов, который служил принцессе еще при жизни ее тетки-императрицы. С октября 1741 года в штате дворцовых священнослужителей появилось новое лицо — «обретающийся при дворе его императорского величества протопоп» Родион Никитин, имевший во дворце свои покои. Кроме них, имелись еще уставщик[32] иеромонах Илларион и 24 певчих.

К нуждам своих духовных наставников принцесса относилась с вниманием — им щедро отпускались провизия и пития из дворцовых запасов, в том числе в пост — соленая рыба, конопляное масло и сушеные грибы, «для путного шествия» (паломничества) — водка «французская» и «боярская». Отцу Родиону полагалось по распоряжению Анны «в каждый день вина красного или белого по бутылке, пива или полпива по 4 кружки, квасу и кислых щей по 2 кружки»; в «мясоедные дни в каждый день говядины, баранины и ветчины по 2 фунта, яиц свежих 5 да в неделю сметаны 1,5 кружки, масла коровья по 3 фунта; в постные дни рыбы соленой по 2 фунта, окуней и плотиц трехвершковых по 5, щук десятивершковых по одной, сигов шестивершковых по одному, да в неделю масла конопленого одна кружка, семги соленой 7 фунтов, да в каждую неделю хлебов ситных 7, луку репчатого четверть четверика, капусты белой 20 кочней, уксусу столового 3 кружки, соли 2 фунта, огурцов соленых четверть ведра, круп толстых гречневых и овсяных по 3 лопатки». Уставщик отец Илларион в октябре 1741 года получил (надо думать, на всю свою певческую команду) вина «красного 30 бутылок, полпива и меду по 60 бутылок, кислых щей 180 бутылок, водки боярской 4 кружки».

Принцесса указала в июне 1741 года выдать состоявшему «при комнате ее высочества священнику Иосифу Кириллову в награждение 100 рублей», а поповского сына определила в придворные лакеи. В именном указе, подписанном 14 ноября 1741 года «именем его величества рукой правительницы Анны», велено «обретающимся при дворе его императорского величества протопопу Родиону Никитину и другим придворным священнослужителям с оного числа впредь повсегодно выдавать в дни, когда кто из них будет имянинником, оному по 50 рублей из Камер-цалмейстерской конторы». Выдачи полагались и священникам Петропавловского собора и церквей гвардейских полков, которые по престольным праздникам в своих храмах ходили во дворец с поздравлениями.

Правительница особо отмечала некоторых известных ей архиереев. Так, погребавшему ее тетку архиепископу Новгородскому Амвросию она пожаловала столичный двор его предшественника, знаменитого Феофана Прокоповича на речке Карповке «со всем на оном строением и с дачами». При ней продолжали жить во дворце монахиня Александра Григорьева и ее приемный сын Илья, появившиеся здесь по милости Анны Иоанновны. Иногда Анна-младшая распоряжалась отпустить на послушание в тот или иной монастырь женщин из числа дворцовых служанок: «Всемилостивейше указали мы вдову Марфу Яковлеву и при ней одну девку-послушницу определить в Новодевичий монастырь и довольствие производить им: одной против монахинь, а другой против послушниц от того монастыря и повелеваем нашему Синоду учинить о том по сему нашему указу». Другими указами были устроены «девка Анна Абакумова» в Вознесенский монастырь, а «вдова Данеева» — в Новодевичий.

На фоне обширного круга придворных и служителей правительницы штат ее супруга-герцога Антона Ульриха выглядел скромно, насчитывая от единственного камер-юнкера до скороходов всего 17 человек; почти все они, за исключением двух скороходов, являлись иностранцами; на их жалованье расходовалось всего 2350 рублей в год.

Для молодой женщины, почти без ее участия оказавшейся на вершине власти — во главе огромной империи, ее придворное окружение было наиболее близким и привычным. Среди этих лиц были ее приближенные, как Миних-младший, и подруги, как верная Юлиана Менгден; в камергеры она пожаловала своего верного камер-юнкера Ивана Брылкина, пострадавшего во время памятной истории с Линаром. Может быть, именно поэтому правительница своими милостями поднимала статус придворных. 10 декабря 1740 года Анна «именем его императорского величества» подписала указ о повышении придворных чинов в Табели о рангах: «Двора вселюбезнейшей его императорского величества матери, ея императорского высочества обер-гофмейстеру быть в ранге действительного армейского генерал-лейтенанта, камергерам в рангах армейских бригадиров, камер-юнкерам в полковничьих; двора ея высочества государыни цесаревны гофмаршалу в ранге армейского бригадира, камергерам в ранге полковничьем, камер-юнкерам и шталмейстеру в подполковничьих, и о том для известия сим указом всенародно публиковать»²⁶⁰.

Об этих людях Анна Леопольдовна заботилась и щедро их награждала. В декабре 1740 года она освободила придворных от «начетов» по приходу и расходу казенных денег. Почтенного шталмейстера (служившего с 1700 года) Родиона Кошелева по его прошению она пожаловала чином генерал-лейтенанта; вместо желаемых «деревень» приказала выдать деньги — жалованье за два года и семь месяцев, но зато произвела обоих сыновей из сержантов в прапорщики Ингерманландского полка. Регентша сделала камергерами президента Юстиц-коллегии князя Ивана Трубецкого и давно бывшего не у дел старого денщика Петра I Афанасия Татищева, чтобы «быть ему в отставке по-прежнему».

Вышедшая замуж за камергера Лилиенфельда фрейлина княжна Одоевская получила в подарок роскошную двуспальную кровать «с балдахином и убором штофным французским желтым и серебряным позументом». В январе 1741 года Анна пожаловала офицерские чины камер-лакеям и лакеям, «выпуская» их в полевые полки или в отставку. Затем та же милость ожидала служащих конюшенного ведомства — берейторов, шталмейстеров и унтер-шталмейстеров, фуражмейстеров и футермаршалов (заведовавших кормами для лошадей).

Двадцать восьмого февраля 1741 года Анна повелела Сенату: «…келлермейстера Михаилу Ивина, который ныне обретается в Старой Руссе у смотрения тамошних соляных промыслов комиссаром, за многовременную при дворе службу и прилежное при соляных промыслах смотрение наградить армейскаго майора рангом и быть ему у того ж дела, по-прежнему; кофишенка Осипа Филатова, который определен к смотрению рижских дворцов, наградить рангом действительного армейского майора; собственных придворных судов шкипера Ивана Щербачева за прилежную чрез немало продолжаемое время службу — в морские поручики и быть ему при тех судах по-прежнему, а жалованье производить ему по тому ж окладу, по чему прочим морским поручикам производится, от дворцовой конторы, из дворцовых доходов; келлермейстера Михаила Колошина наградить рангом армейского капитана и определить к штатским делам по усмотрению Сената; кухеншрейберов: Ивана Крутикова наградить рангом армейского поручика и определить в Можайский уезд на Гжатскую пристань или к другим делам по усмотрению Сената; Лаврентия Березина наградить рангом армейского поручика и определить к делам в дворцовые вотчины с жалованьем по усмотрению дворцовой канцелярии; тафельдекера Петра Волкова наградить рангом армейского поручика и определить, по его прошению, в город Калугу к смотрению полицейской должности, или к другим штатским делам по усмотрению Сената; лакеев: Федора Засецкого — в ранг армейского подпоручика и определить к штатским делам по усмотрению Сената, Григорья Алексеева от службы отставить вовсе и наградить подпоруческим рангом и определить ему пенсию из того места, где он жить пожелает, против получаемого им до ныне жалованья; придворной конторы подьячего Павла Пахомова определить в военную службу, в армейские полки, прапорщиком; бывшего Санкт-Петербургской счетной комиссии секретаря Михаила Остафьева наградить коллежским асессором и определить, за его старостию, в город Пензу воеводою или воеводским товарищем, по разсмотрению Сената, и без именного указа не сменять; комнаты ея императорского высочества благоверныя государыни великой княгини Анны, правительницы всея России, гофмаршальских дел копииста Александра Орлова определить к делам ведомства Коммерц-коллегии в Санкт-Петербургскую портовую таможню канцеляристом; лакеев Семена Аврамова, Степана Ушакова, которые пожалованы к дворцовым делам с награждением подпоруческих рангов, определить жалованье и производить в дачу по тем окладам, по чему они в бытность при дворе до ныне получали». Камер-цалмейстер Дмитрий Симонов стал полковником, а гоф-штаб-квартирмейстер Михаил Марков — подполковником²⁶¹.

Именно к регентше обратился в апреле 1741 года бывший камер-лакей Иван Котлеровский, служивший при дворе с 1719 года. В 1732 году бедняга пострадал — за неизвестную нам вину претерпел от двоюродной бабушки нынешнего государя «своеручное битье в покоях вашего величества ночной порою и топтание ножное и проломление мне, нижайшему, во многих местах головы» с последующей ссылкой из столицы в одну из подмосковных дворцовых волостей. Анна Леопольдовна постаралась утешить старого слугу — распорядилась выдать сотню рублей, дала чин поручика и определила сотником в один из украинских полков²⁶².

Однако не случайно Бирон, опытный придворный, в показаниях на следствии отмечал, что принцесса и в этом кругу вела себя «каприжесно» и допускала опасные ошибки. Так, однажды она в сердцах выбранила нерасторопного камергера Федора Апраксина «русским канальею». Герцог был недоволен и тем, что принцесса «кушает одна с фрейлиною фон Менгденовою, а пристойнее б было с супругом своим, и оная де фрейлина у ее императорского высочества в великой милости состоит».

«Не бывало примера, — писал в Париж Шетарди после свержения Бирона, — чтобы двор был так многолюден и чтобы выражалось такое веселье на всех лицах, как сегодня. Это веселье увеличилось еще более от наград». Придворное ликование, скорее всего, призвано было радовать не слишком счастливую принцессу — но знала ли она истинную цену этим чувствам? Могли ли зависящие от монаршей милости и изменчивой «конъектуры» придворные быть молодой и неопытной правительнице надежной опорой? Пройдет всего лишь год, и те же люди будут наперебой выражать восторг и приносить присягу Елизавете, которая свергнет их предыдущую благодетельницу с вершины власти и навсегда отправит в заточение.

Сделает же она это с помощью своих приближенных, тоже пользовавшихся милостями ее «сестрицы». По соседству с «большим» двором императора и его матери уже сформировался «малый» двор (или «комната») тридцатилетней цесаревны Елизаветы Петровны, к тому времени, несмотря на наименование, бывший уже довольно большим. В его рядах имелись высшие придворные чины — два камергера (Алексей Полозов и Яков Балк), семь камер-юнкеров (среди них братья Александр и Петр Шуваловы, Михаил Воронцов, Григорий Петрово-Соловово), гофюнкер (Андрей Шестаков), гофинтендант (Никита Возжинский), три камер-пажа и шесть пажей. Под их началом состояли три гоффурьера, три камер-лакея, 14 лакеев и трое гайдуков, команда гребцов, птичники, скотницы, садовники, истопники и другие служители; мадам Марья Францына и «камер-юнгфера» А. Селиванова с шестью прачками. Обслуживали хозяйку доверенный камердинер Василий Чулков со швейной командой из закройщика, двух портных, двух учеников портняжного дела, башмачным мастером с учеником. При доме «сестрицы» правительницы имелись часовой мастер, два иконописца, «моляр»-художник и ювелиры. О здоровье цесаревны заботились врачи — будущий заговорщик, знаменитый впоследствии Арман Лесток и его коллега Андрей Верре. За приготовление кушаний отвечал кухмистер Яган Фукс, когда-то служивший у Меншикова и Екатерины I, командовавший шестью поварами и четырьмя учениками, двумя хлебниками с двумя учениками, тремя скатертниками с учеником. Столы цесаревны сервировали собственный тафельдекер с помощником; у питей служили два келлермейстера, три мундшенка и кофишенк Карл Сиверс. Церковный штат состоял из священника, духовника ее высочества Федора Дубянского, дьякона, псаломщика и четырнадцати певчих с уставщиком. Светские развлечения обеспечивали собственный придворный оркестр и охотничий штат. Имениями цесаревны управляла ее вотчинная канцелярия в Петербурге с конторой в Москве.

«Комната» полуопальной принцессы сложилась при Петре II и Анне Иоанновне; здесь собирались фигуры двора ее матери и не слишком знатные, но преданные дочери Петра люди, которые не могли рассчитывать на карьеру при «большом» дворе. Именно при помощи молодых придворных Елизавета вступит в борьбу за власть, а после ее победы они станут министрами и вельможами. Но «регентина» Анна Леопольдовна, только что занявшая полагавшееся ей по праву место и принимавшая льстивые поздравления, едва ли осознавала опасность.

У нее были иные заботы. Следовало привести в порядок не только обстановку и убранство дворца, но и загородную резиденцию: «…в нижнем же апартаменте, где изволила в приезд в Петергоф присутствовать ее императорское высочество благоверная государыня великая княгиня Анна, правительница всея России, потолки починить и выбелить. Во флигелях по обеим сторонам палат внутри и снаружи, где обито и замарано, вычинить и выбелить. Перед палатами большой кашкад и гроты квадратною и гротическою работами, где водою повредило, починить и вновь раскрасить, також и руинской кашкад прибавить местами туфштейнами и украсить раковинами. У Монплезира у палат галдареи от моря кзымз (так в тексте. — И. К.) квадраторною работою вычинить, а внутри в тех палатах побелить. Подле оных монплезирских палат кухни, где была конфектная, у потолка брусья и доски сгнили и во многих обваливается, и надлежит вновь плотничною работою переделать и подметать квадраторною работою, и подле оной кухни во всех покоях как потолки, так и стены выбелить».

Анна заботилась и об отделке и меблировке апартаментов мужа-генералиссимуса — давала указания о штофных обоях, занавесях, шпалерах, об изготовлении новых стульев и обивке их желтым штофом, о столе красного дерева и «кадрильном» столике с ножками пальмового дерева и даже о «ночном судне», которое следовало обить алым бархатом с золотым узким позументом, а седалище — сукном «мужественного» лосинного цвета[33]. Помещавшуюся на третьем этаже Зимнего дворца канцелярию Антона Ульриха Анна распорядилась отделать новыми обоями «фабрики Затрапезного», а две комнаты из этих апартаментов отдала камер-шрейберу его высочества Шубмейеру.

Другой мастер портновского дела (лейб-шнейдер) Шефлер шил ее сыну-императору «платьица» из фланели, белой тафты, голубого и алого атласа, разноцветные атласные «кафтанчики» и «душегреечки»; по заказу матери для мальчика были сделаны шелковые помочи «так, чтобы в средине была кожа, сверху бархат малиновый или пунцовый с позументом золотым узким, снизу тафта».

Особенно много заказов поступило осенью 1741 года. 11 октября портной затребовал для трех кафтанчиков — алого, померанцевого (оранжевого) и желтого — четыре аршина и восемь вершков белой тафты на подкладку, восемь аршин белых лент «средней руки», «штуку» шелковой бумаги; 14 октября — 12 вершков голубого атласа, четыре с половиной аршина белой тафты, четыре аршина белых лент на подкладку для бархатного померанцевого платьица; 20 октября были заказаны бархатные малиновые помочи, подложенные малиновой тафтой «таковою же мерою, как деланы были в июне и в июле» (они были готовы 16 ноября); 25 октября для трех желтых атласных платьиц и одного голубого понадобилось бумаги шелковой две «штуки», а 17 ноября — еще две «штуки», полтора аршина атласа и четыре с половиной аршина тафты для шитья двух атласных платьиц, а на два кафтанчика «канфы[34] желтой большой руки» семь с половиной аршин, бумаги шелковой «штука», лент белых восемь аршин. 21 ноября поступил заказ на шитье шапочек из черного и белого «шелку сученого», а на следующий день — на изготовление кафтанчика штофного с шелковыми «цветными травами».

Второго октября из Коллегии иностранных дел доставили для «теплого платья» Иоанну Антоновичу «полмеха лисьего черного» (ценой в 400 рублей) на шубку, которую было приказано подбить соболями. Анна также дала указание изготовить кормилицам императора и его сестре великой княжне Екатерине Антоновне по «польской шубе на лисьих черевьих (с брюха. — И. К.) мехах». Для новорожденной принцессы делали «пуховик», атласные «матрасцы», подушки с наволочками, камчатное одеяло, а в октябре 1741 года мать распорядилась сшить ей атласное голубое платьице, шелковые чепчики и два желтых атласных «бострожка»[35]. В комнате девочки при ней безотлучно находились любимая фрейлина правительницы — «Менгденша», кормилица и няня-«сидельница»; для каждой были сделаны столики и туалеты-«судна» с медными тазами внутри.

По указу Анны для ее детей золотых дел мастер Николай Дон в августе 1741 года изготовил серебряную и золотую посуду: кастрюльку с крышечкой, маленькую кастрюльку, жаровенку с крышкой, рукомойник, лоханку и золотую ложечку. Для игр венценосного младенца в следующем месяце были заказаны шесть мячиков «цветных бархатных на хлопчатой бумаге», а для будущих более серьезных занятий уже заготовлены четыре «печатные книжки с разными цветными фигурами» с завязками из алых лент²⁶³.

Позаботившись о детях, молодая правительница могла заняться и собственным гардеробом. Тому же Шефлеру весной 1741 года она заказала для себя четыре гризетовых[36] «шлафора», а затем еще пять штофных и гризетовых «полушлафоров» с гродетуровыми юбочками — «первого штофного по темно-вишневой земле с разными шелковыми травами, другого по белому грезету с золотыми, серебряными и разных цветов шелковыми травами, третьего грезетового белого с черными травчатыми полосами, четвертого морового (муарового? — И. К.) белого с серебром, пятого морового померанцевого». Судя по свидетельствам мемуаристов и портретам, принцесса любила именно эту спокойную домашнюю одежду.

Но положение обязывало — Анна Леопольдовна должна была носить корсеты — «пунцовый грезетовый», «моровой желтый», «самарный» и прочие; одеваться в «кафтан золотой парчи», поверх них надевались тяжелые «робы парчевые» с фижмами[37] и бархатные с горностаевой отделкой «кавалерские платья» носительницы российских орденов. Ее гардероб свидетельствует о том, что она предпочитала носить «Самары» — распашные платья более свободного покроя: для нее шили самары штофные, гродетуровые, гризетовые, бархатные — разных цветов (из которых ей, судя по всему, больше всего нравился «померанцевый») и с разной отделкой. Для зимы правительница в сентябре 1741 года заказала лисью шубу из «меха лисьего чернодущатого», то есть чернобурки, ценой в тысячу рублей.

Явно для придворных костюмированных балов было предназначено «турецкое платье». К маскараду по случаю годовщины вступления на престол сына (20 октября 1741 года) Анна выбрала для себя экзотический «грузинский» костюм из гродетуровой пунцовой юбки и кафтана, обложенного собольим мехом и подбитого белой тафтой; к нему полагалась и какая-то загадочная «штучка бумажная, печатная, с разными травами» (вероятно, головной убор) из числа поднесенных в 1736 году персидским послом подарков. Прибытие ко двору посольств двух «ориентальных» империй — Османской и Иранской — явно вызвало у столичного бомонда интерес ко всему восточному. Во время упомянутого маскарада во дворце устраивались «персидские танцы» в исполнении членов свиты посла и русских «танцовальных учеников», за что Анна пожаловала им 100 рублей. Соответствие же собольего костюма грузинской моде того времени остается на совести правительницы и ее портного — француза Церпста.

Интересовалась Анна Леопольдовна и драгоценностями. В июле 1741 года она повелела сделать себе алмазные перстень и серьги, а всего за год своего правления приобрела через обер-гофкомиссара Исаака Либмана бриллианты и прочие украшения на 159 517 рублей²⁶⁴. В комнате правительницы в обитом красной кожей сундучке хранились ювелирные изделия, которые она буквально накануне лишившего ее власти переворота повелела описать и перенести для хранения в Камер-цалмейстерскую контору. Согласно сохранившемуся реестру, там находились отнюдь не дамские «уборы» — золотые ковши и ковшички, украшенные жемчугом; золотой потир «с надписью и с резными каменьями и с накладкою резною»; серебряные «финифтяные» чашки; золотые тарелочки и блюдечки; два «обложенных» золотом и алмазами кинжала, другие чашки, стопочки и прочие дорогие и не очень нужные вещи.

Правительница не одобряла шумных развлечений — верховой езды, пальбы из ружей и охоты — столь любимых ее предшественницей. Охота во времена Анны Иоанновны порой напоминала бойню — императрица изволила «едва не ежедневно по часу перед полуднем… смотрением в зимнем доме медвежьей и волчьей травли забавляться»; прямо перед зимним дворцом валили кабанов, а в Летнем саду свора гончих травила медведей, волков, лисиц.

Регентша предпочитала живых птиц — в ее апартаментах жили попугай, параклитка, египетский голубь, «ученый» скворец и два соловья; в комнате сына — канарейка, которая «выпевает куранты». Любила она и прогулки по столичным императорским садам с их статуями, гротами, фонтанами и оранжереями. В них пускали всех желающих, которые могли видеть матушку своего государя и правительницу империи на парковой дорожке — тогда особы императорской фамилии обходились без охраны. В тогдашних новомодных парках, как, впрочем, и сейчас, не все умели вести себя прилично: «скульптурный мастер» Иоганн Цвейгоф в январе 1741 года жаловался, что «в тех садах в летнее время ходит множество всякого чина людей и ломают своевольно у помянутых статуй персты и прочие мелкие вещи, а в зимнее время не токмо всякого подлого народа ходят множество денно и ночно, но и ездят на лошадях в санех и тем ломают и повреждают у оных статуй мелкие вещи, также похищали со статуй чехлы и мешки». Анну огорчал непорядок в садах, и в июне 1741 года она велела содержать их «во всякой чистоте»²⁶⁵.

Старый Летний дворец у устья Фонтанки, в котором был арестован Бирон, принцесса не жаловала — там жили ее фрейлины и придворный доктор и находились «оружейная палата» и прочие «казенные палаты» — хранилища всяких дворцовых припасов. Летом 1741 года обер-гофмаршал Левенвольде приказал приготовить здесь помещения «для трактования впредь турецкого посла». Для себя же Анна выбрала другое место — свой любимый «третий сад около речки Фонтанки»; там были разбиты парники, из которых круглый год доставлялись для дворцового обихода овощи (лук, капуста разных сортов, морковь, огурцы, редька, репа, свекла, спаржа), травы (базилик, майоран, салат, шалфей), смородина, малина, вишня, яблоки, дыни, только входивший в моду «тартуфель» (картофель) и даже фиги; оттуда же поступали и свежие цветы — тюльпаны, лилии, гиацинты, анемоны.

В июле 1741 года, накануне войны со Швецией, правительница приказала строить здесь «с крайним поспешением» новый Летний дворец — деревянный, в несколько этажей с двумя большими рундуками[38], на каменном фундаменте, с погребами под всеми покоями и расположенными рядом каменной кухней, гауптвахтой и флигелем. Его проектировал и строил уже получивший известность архитектор Франческо Бартоломео Растрелли. По его проекту правительница должна была получить пышный дом на 92 «покоя», отделанный «карнизом с фризом и архитравом и при нем бюлюстрад (балюстраду. — И. К.) с педесталями (пьедесталами. — И. К.) мерою по длине на 470 сажен», с лестницами «с колоннами и резным балясом», «фронтосписами с фигурами и резными орнаментами», изразцовыми печами, нарядным крыльцом и крышей, покрытой белым железом. Строительство шло ударными темпами — к октябрю 1741 года было «освоено» 32 608 рублей 67 копеек²⁶⁶.

Очевидно, Анна быстро ощутила тяжесть свалившегося на ее плечи бремени. Шетарди писал, что уже в конце 1740 года она пожелала вызвать в Россию своего родителя, чем немало напугала правящую верхушку.

Просвещенная правительница, делящая свое время между близкими друзьями и председательством в работоспособном и сплоченном правительстве, — не самый худший вариант власти. Однако и в узком кругу покоя Анне не было. Задушевные разговоры оборачивались попытками искушенных иностранных дипломатов подключить Россию к разгоравшейся в Европе Войне за австрийское наследство, в то время как Швеция готовилась к реваншу за поражение в Северной войне, а шах Ирана Надир, только что покоривший Хиву и Бухару, приступил к завоеванию Дагестана вблизи границ России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.