Беспокойные родители

Беспокойные родители

Будущая правительница России Елизавета Екатерина Христина, в православном крещении Анна, появилась на свет 18 декабря (а по использовавшемуся в то время в России юлианскому календарю 7 декабря) 1718 года в результате брака мекленбургского герцога[2] Карла Леопольда (поэтому ее в литературе называют и Анной Карловной, и Анной Леопольдовной) и царевны Екатерины Ивановны, племянницы Петра I, который «брачной дипломатией» утверждал влияние России в Северной Германии.

После Полтавской битвы, главного сухопутного сражения Северной войны, именно на эти земли переместились военные действия. Россия и ее союзники — Дания, Пруссия, Саксония, Ганновер — сокрушали остатки шведского владычества в Померании. Под их натиском пали Штеттин (современный Щецин), Штральзунд, Бремен, Висмар. Однако появление русских войск в Германии обеспокоило и врагов, и друзей: в европейской «посудной лавке» появился «российский слон». Царю срочно нужно было использовать местных владетельных князей в российских интересах. Первым из них стал юный курляндский герцог Фридрих Вильгельм — в 1710 году царь выдал за него свою племянницу Анну Ивановну[3]. Новобрачный по дороге в Курляндию скончался, Анна осталась вдовствующей герцогиней без властных полномочий, но Курляндия оказалась в сфере влияния России, хотя и состояла юридически под верховной властью Речи Посполитой.

Другой немецкий правитель, герцог Мекленбург-Шверин-ский Карл Леопольд, союзником оказался не ахти: в молодости он принимал участие в походах шведского короля, от души восхищался государем-солдатом и подражал ему в одежде и манерах, за что заслужил от знаменитого австрийского полководца принца Евгения Савойского прозвище «обезьяна Карла XII». К тому же его княжеская светлость был человеком скандальным — лживым, высокомерным, непостоянным, требовавшим от всех окружающих слепого повиновения и на редкость скупым; у него была любимая поговорка: «Старые долги не надо платить, а новым надо дать время состариться». Однако царь Петр желал иметь надежный плацдарм в центре Европы, а герцог — получить сильного покровителя для борьбы с соседями и собственными дворянами, от которых требовал налогов, денег на содержание войск и которым грозил ограничением их владельческих прав. Он, конечно, не очень хотел связываться с русским «варваром», но сватовство к дочери императора Священной Римской империи провалилось из-за непомерных запросов жениха — он потребовал в качестве приданого целое Неаполитанское королевство.

Пришлось идти на поклон к Петру. Карл Леопольд, не успев развестись с первой женой — принцессой Софией Гедвигой Нассау-Фрисландской, собрался было жениться на вдове Анне Ивановне и получить вместе с ней «славное герцогство». Но охотников до Курляндии хватало и без него: в 1712–1718 годах кандидатами на руку царской племянницы перебывали правитель Курляндии, дядя покойного Фридриха Вильгельма герцог Фердинанд, герцог Иоганн Адольф фон Саксен-Вейсенфельс, герцог Ормонд, саксонский генерал-фельдмаршал граф Яков Генрих Флеминг, маркграф Фридрих Вильгельм фон Бранденбург, вюртембергский принц Карл Александр. Порой дело доходило даже до составления брачного договора, но в итоге все женихи так и остались ни с чем, поскольку не устраивали либо Петра, либо его соседей — королей Речи Посполитой и Пруссии.

В итоге Карлу Леопольду было предложено жениться на старшей сестре Анны Екатерине Ивановне. Перессорившемуся с собственными подданными герцогу выбирать не приходилось. Ему оставалось утешаться: «…непреклонная судьба назначила мне эту Катерину, но нечего делать, надо быть довольным; она по крайней мере любимица царицы»²¹.

Невесте к тому времени уже исполнилось 23 года. После смерти отца в 1696 году Екатерина вместе с матерью, вдовствующей царицей Прасковьей Федоровной (урожденной Салтыковой), и младшими сестрами Анной (будущей императрицей) и Прасковьей жила в подмосковном Измайлове, но затем дядюшка истребовал принцесс в строившийся Петербург. Старшая царевна быстро освоила новые моды и непринужденные манеры петровского окружения и вовсю развлекалась на ассамблеях и маскарадах.

Маленького роста, полная, болтливая, Екатерина особым умом и образованностью не отличалась. Она хорошо вписывалась в незатейливый быт петровского времени, но не слишком подходила для чинных порядков мелкого германского двора, да и едва ли мечтала о таком не первой свежести женихе. Но кто ее спрашивал? Отправляя племянницу под венец, царь дал ей краткую, как военный приказ, инструкцию: «1. Веру и закон, в ней же родилася, сохрани до конца неотменно. 2. Народ свой не забуди, но в любви и почтении имей паче протчих. 3. Мужа люби и почитай яко главу, и слушай его во всём, кроме вышеписанного. Петр»²². О государственных делах будущей герцогине знать не полагалось — ими должны были заниматься царские дипломаты и министры.

Дело было решено весной 1716 года в Данциге (Гданьске), где Петр остановился в начале своего второго большого путешествия по Европе. Туда же прибыли невеста и жених. Герцог, как рассказывал его биограф, вел себя в компании двух государей (Петра I и польского короля Августа II) «с большою скромностью и смирением, нежели перед самим цесарским величеством, и почти с рабским унижением», которое не слишком тактично компенсировал ношением огромной шведской шпаги и похвалами в адрес шведской кавалерии. С невестой же Карл Леопольд «был хотя вежлив, но холоден», так что его советники даже извинялись за отсутствие «веселого расположения духа» своего государя²³. Впрочем, эти сантименты отношения к делу не имели. 8 апреля состоялось венчание по православному обряду — хотя бракоразводный процесс герцога с первой женой еще не был завершен.

Царь был доволен и вволю повеселился — сам устроил на рыночной площади города фейерверк в честь молодых. В герцогской типографии был отпечатан сборник поздравлений, и в том числе звучная ода, прославлявшая союз потомка славянских вождей[4] Карла Леопольда с русской принцессой:

И был потомком русов в Мекленбурге

Карл Леопольд, правитель сей земли,

На благо Провидения и дружбы,

С принцессой княжеского рода из Руси

Скрепил высоким браком узы.

Да будет их союз воспет на долгие лета,

Да будет он навеки прочным.

О Боже, эту пару ты благослови,

Что скреплено, то в счастье сохрани.

<…>

Да будет так на небесах. Аминь!²⁴

Герцога же торжества не слишком радовали — он сильно поиздержался на подарки московским вельможам. В первую брачную ночь молодожен сбежал из супружеской опочивальни. Но игра всё же стоила свеч: царь сразу же после брачного контракта подписал с Мекленбургом договор, по которому новоиспеченный родственник должен был вернуть (конечно, с помощью русских войск) один из лучших портов на Балтике — Висмар, по Вестфальскому мирному договору 1648 года отошедший к Швеции. В герцогстве появились бравые русские солдаты, внушавшие обывателям страх. «Берегитесь, ваша светлость, — говорил герцогу его советник Эйхгольц, — чтобы эти русские не пожрали целого Мекленбурга».

Карл Леопольд не рискнул возражать царю, с помощью которого собирался держать в узде своих подданных, тем более что русские министры повелели арестовать недовольных герцогом мекленбургских дворян. Зато союзники Петра не скрывали опасений в связи с укреплением русских позиций в Германии. Висмар сдался датчанам, и король Фредерик категорически отказался впустить в него русских. Взаимное недоверие помешало успешно завершить Северную войну в том же году — из-за бездействия датчан был сорван план высадки десанта в Швеции. Русские полки остались зимовать в Мекленбурге, чем еще больше напугали Европу. Английский король и ганноверский курфюрст Георг I даже приказал своему адмиралу атаковать русских — хорошо еще, что тот исполнять приказ отказался, а члены Кабинета объяснили его величеству, что нельзя ставить под угрозу интересы британской торговли.

Но и царю пришлось умерить свои претензии. Он был весьма недоволен постоянными просьбами Карла Леопольда о защите и объяснял его советникам: «Я для герцога не намерен ссориться с императором (Священной Римской империи. — И. К.)». В результате разногласий с союзниками Петр I в 1718 году начал переговоры с Карлом XII, но они были прерваны гибелью короля при осаде норвежской крепости Фредрикстен. Вступившая на престол его сестра Ульрика Элеонора заключила союз с Англией и мир с Пруссией и Данией. Англия в 1719 году послала эскадру в Балтийское море на помощь шведам, но им так и не удалось добиться перелома в войне. Русские десанты в 1719–1721 годах беспрепятственно высаживались на побережье Швеции. В 1719 году ее флот потерпел поражение у острова Эзель (Сааремаа), а в 1720-м — у острова Гренгам. В итоге, несмотря на задержку, война закончилась для России победным Ништадтским миром.

Но Карлу Леопольду союз с царем ничего, кроме неприятностей, не принес. Русские полки навсегда покинули Мекленбург. Петр тем не менее был готов поддержать незадачливого родственника. «И ныне свободно можем в вашем деле вам помогать, лишь бы супруг ваш помягче поступал», — писал он племяннице и настойчиво рекомендовал, чтобы герцог «не всё так делал, чего хочет, но смотрел по времени и обстоятельствам». Однако Карл Леопольд к компромиссу во имя государственного блага был совершенно не способен, советам не внял и самоубийственную борьбу с собственным дворянством продолжил. В результате ему пришлось бежать за пределы герцогства и собирать армию, чтобы наказать противников.

В конфликт вмешался император Карл VI. Несмотря на личное ходатайство Карла Леопольда в Вене, приговор имперского суда оказался в пользу мекленбургских чинов. В конце 1718 года началась «рейхсэкзекуция»: в Мекленбург был отправлен ганноверско-брауншвейгский корпус под командованием Георга I. Армия герцога была разбита, часть ее дезертировала, а оставшиеся несколько сотен солдат и офицеров он отправил на Украину к царю Петру. Управление герцогством перешло к специальной комиссии, в состав которой вошли оскорбленные Карлом Леопольдом дворяне.

Екатерина Ивановна чем могла помогала мужу. В 1717 году она писала дяде-царю:

«Милостивейший государь мой дядюшка и батюшка, царь Петр Алексеевич, здраствуй на множества лет! Сим ваше величества моего государя покорна прошю: да не аставлены мы будем [в] вашей непременай милости, которай от серца желаем. При сем прошю ваше величества не пременить своей милости до моего супруга; понеже мой супруг слышел, что есть вашего величества на него гнев, и он то слыша [в] великой печали себя содержит и надееца, что нехта наш злодей вашему величеству данес неправду, не хотя ево видеть [в] вашей милости. При сем просит мой супруг, дабы ваше царское величества не изволили слушеть таковых неправедливых данашеней на него; истино мой супруг вашему величеству себя абъевляет верным слугою.

Еще покорно просить мой супруг ваше величества: слышел он, что ваше величества изволите имет алиянц с королем шветцким, и при сем всенижайше просить ваше величества мой супруг, дабы ево при сем не аставили в сваей отеческой милости. А кароль прус кой да моего супруга не премым серцем и с великим лукавством; и ради таго мой супруг ваше величества всенижайше просит, ежели изволите иметь алия[н]ц с королем шведским, дабы ево не аставили в своей милости. Впрочем предав ваше здравие дражайшее в сохронение Божие, и себя рекомендую в непременаю милость вашего величества.

Вашего величества покорная услужница и племянница Екатерина»²⁵.

Неудивительно, что это послание с уговорами не верить недоброжелателям-министрам возмутило царских советников П. А. Толстого и П. П. Шафирова.

Едва ли Екатерина любила высокомерного и неуравновешенного мужа, но и сама была для него всего лишь обременительным довеском к обещанным, но так и не полученным выгодам. К тому же темпераментная и не блещущая манерами московская царевна явно не смогла покорить германскую знать, пренебрежительно называвшую ее die wilde Herzoginn — «дикая герцогиня». Когда мекленбургский владетель явился на суд к Карлу VI, тот сказал своему вице-канцлеру: «Хорошо, что герцог приехал, лишь бы не привез с собою москвитянку». Узнав же о прибытии герцогини, император рекомендовал поселить ее подальше от своей резиденции. Тут уж даже Карл Леопольд не сдержался и заявил вице-канцлеру, что «бедная женщина, всем светом оставленная, здесь, в Вене, никого знакомого не имеет и при том языка не знает; что она умрет с тоски, если герцог удалит ее от себя, и что он посему просит, дабы его цесарское величество оставил ее у него».

«Москвитянка» говорить по-немецки так и не выучилась, однако свои династические обязанности исполнила. В июле 1718 года Екатерина послала царице письмо с новостью: «Примаю смелость я, государыня тетушка, вашему величеству о себе донесть: милостью Божиею я забеременила, уже есть половина. И при сем просит мой супруг, тако же и я: да не оставлены мы будем у государя дядюшки, тако же и у вас, государыня тетушка, в неотменной милости. А мой супруг, тако же и я, и с предбудущим, что нам Бог даст, покамест живы мы, вашему величеству от всего нашего сердца слуги будем государю дядюшке, также и вам, государыня тетушка, и государю братцу царевичу Петру Петровичу, и государыням сестрицам: царевне Анне Петровне, царевне Елисавете Петровне. А прежде половины [беременности] писать я не посмела до вашего величества, ибо я подлинно не знала. Прежде сего тако же надеялася быть, однако же тогда было неправда; а ныне за помощью Божиею уже прямо узнала и приняла смелость писать до вас, государыня тетушка и до государя дядюшки, и надеюся в половине ноемврии (ноября. — И. К.) быть, еже Бог соизволит».

Несколько позже ожидаемого срока, 7 декабря 1718 года, в Ростоке Екатерина Ивановна родила дочь, которую назвали на немецкий манер Елизаветой Екатериной Христиной. Юная принцесса появилась на свет не под счастливой звездой. Ее мать по-прежнему чувствовала себя в Мекленбурге чужой, нелюбимой и ненужной. Она пожаловалась на жизнь сестре Анне, когда гостила в 1719 году у нее в Митаве, а та рассказала матери. Старая царица, озабоченная судьбой любимой дочери, обратилась за сочувствием к Екатерине Алексеевне. «Прошу у вас, государыня, милости, — писала она, — побей челом царскому величеству о дочери моей, Катюшке, чтоб в печалех ее не оставил в своей милости; также и ты, свет мой, матушка моя невестушка, пожалуй, не оставь в таких ее несносных печалех. Ежели велит Бог видеть ваше величество, и я сама донесу о печалех ее. И приказывала она ко мне на словах, что и животу (то есть жизни. — И. К.) своему не рада… приказывала так, чтоб для ее бедства умилосердился царское величество и повелеть бы быть к себе…»

Прасковья Федоровна от отчаяния стала писать и трехлетней внучке, хотя вряд ли ребенок мог повлиять на родителей: «Желаю тебе, друк сердешной, всева блага от всево моего сердца, да хочетца, хочетца, хочетца тебя, друк мой, внучка, мне, бабушке старенькой, видеть тебя, маленькую, и подружитца с табою: старая с малым очень живут дружна. Да позави ка мне батюшку и матушку в гости и пацалуй их за меня, и штобы ане привезли и тебя, а мне с табою о некаких нуждах самых тайных подумать и перегаварить [нужно]».

Петра эти сантименты не трогали, но и он понимал, что с безрассудным родственником сделать ничего нельзя, и с раздражением писал племяннице весной 1721 года: «Сердечно соболезную, но не знаю, чем помочь. Ибо ежели бы муж ваш слушался моего совета, ничего б сего не было, а ныне допустил до такой крайности, что уже делать стало нечего». В 1722 году старая царица, наконец, добилась своего. Император вызвал герцогскую чету в Россию. Он писал, что если Карл Леопольд приехать не сможет, то герцогиня должна вернуться одна, «понеже невестка наша, а ваша мать в болезни обретается и вас видеть желает». Оставив супруга, Екатерина с дочерью летом 1722 года приехала на родину и уже никогда не покидала ее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.