Глава 57 Остенд

Глава 57

Остенд

О том, что лучшее лекарство от стресса и тоски – работа, которая доставляет тебе удовольствие.

Наступила весна 1886 года. Спасаясь от жаркого городского лета, Елена решила провести летние месяцы в местечке Остенд, на бельгийском побережье, пригласив туда Веру и ее старшую дочь. Графиня Вахтмейстер отправилась в Швецию по делам, а Елена в сопровождении недавно приехавшей к ней англичанки Эмили Кизлинг-бери – в Остенд. Они познакомились, когда в Нью-Йорке создавалось ТО, и с тех самых пор были очень дружны.

По дороге они заехали в Эльберфельд к Гебхардам, где Е.П.Б. собиралась погостить несколько дней, но растянула лодыжку и два месяца пролежала, одолеваемая разными хворями. У Елены Петровны с возрастом развилась хроническая болезнь почек, отчего ноги сильно отекали. Кроме того, колени были поражены артритом, так что каждый шаг причинял ей нестерпимую боль.

В это время она со свойственным ей юмором писала сестре: «Вот и задам себе работу, раз уж я одна; и из неугомонного странствующего Жида сделаюсь "раком-отшельником", окаменелым морским чудищем, выброшенным на берег. Буду писать и писать – единственное мое утешение! Увы, счастливые люди, кто может ходить! Что за жизнь быть постоянно больной – и без ног в придачу».

Вскоре Вера с дочерью тоже приехали в Эльберфельд, где дружной семьей прожили до середины лета, а затем отправились наконец в Остенд. Племянница, которую тоже звали Вера, позднее вспоминала интересный случай, произошедший в доме Гебхардов:

«Спускаясь по утрам вниз… я обычно заставала тетушку за работой. Насколько я знаю, в то время по утрам она ничего не писала, а только тщательно проверяла записи, сделанные накануне вечером. Однажды я застала ее в явном недоумении. Чтобы не беспокоить ее, я тихо села в стороне и стала ждать, пока она не заговорит сама… Наконец она обратилась ко мне: "Вера, не могла бы ты объяснить мне, что такое „пи“? "Застигнутая врасплох этим вопросом, я ответила, что так, по-моему, называется пирог по-английски. „Пожалуйста, не дурачься, – нетерпеливо проговорила она. – Разве непонятно, что я обращаюсь к тебе как к пандиту в математике? Подойди-ка и взгляни вот сюда“. Я посмотрела на лист, лежавший на столе перед ней. Он был испещрен цифрами и вычислениями. Довольно быстро я увидела, что число „пи“, равное 3,14159, во всех формулах записано неверно. Повсюду значилась величина 31,4159. С огромной гордостью я поспешила указать ей на ошибку. „Вот оно! – воскликнула она. – Эта проклятая запятая все утро не давала мне покоя. Вчера я слишком торопилась записать то, что видела, а сегодня глянула на страницу и чувствую – что-то не так; но вспомнить, где же была запятая в этом числе, когда я его видела, ну никак не могла“. В то время я очень мало знала о теософии вообще и, в частности, о том, как тетушка пишет свои книги. П конечно же никак не могла понять, как это она не нашла такую простую ошибку в тех очень сложных вычислениях, которые собственноручно записала. „Ты просто наивна, – сказала она, – если думаешь, что я действительно знаю и понимаю все, о чем пишу. Сколько раз повторять тебе и твоей матушке, что все это мне диктуют. Подчас я вижу манускрипты, числа и слова, о которых и понятия-то не имею“. Читая через несколько лет „Тайную Доктрину“, я узнала ту самую страницу. Речь там шла об индусской астрономии».

К концу 1886 года Вера с дочерью отправились домой, в Россию. Им на замену приехала графиня Вахтмейстер. Пора было возвращаться в Вюрцбург. Однако Елена настаивала на том, чтобы никуда не ехать, а остаться в Остенде, откуда до Лондона рукой подать, а значит, удобнее общаться с тамошними теософами. К тому же ей не хотелось сниматься с места, она постоянно писала, и для графини накопилось много секретарской работы. Решили остаться.

В один из тех дней, зайдя в кабинет «Старой Леди», графиня увидела, что весь пол усеян испорченными листами.

– Отчего такой беспорядок? – спросила она.

– Вот, двенадцать раз я пыталась правильно написать эту одну страницу, и всякий раз Учитель говорит, что все не то. Я, верно, с ума сойду от этих переделок; но оставьте меня. Буду работать, пока не справлюсь, – хоть всю ночь напролет. О, какие картины и панорамы, сцены, доисторические драмы и все такое! Никогда не видела и не слышала лучше… Каждое утро я просыпаюсь и вижу новое место и новое событие. Я снова веду двойную жизнь. Учитель находит, что мне слишком трудно смотреть на астральный свет, находясь в сознании. Поэтому уже примерно две недели я наблюдаю все, что мне нужно, как бы во сне. Я вижу огромные рулоны бумаги, на которых все написано, а потом восстанавливаю их по памяти.

Графиня Вахтмейстер принесла Елене чашечку кофе, чтобы хоть немного поддержать ослабшие силы «Старой

Леди», и оставила ее за утомительным занятием по переделке неудавшихся страниц. Через час Елена вновь позвала графиню. Она закончила работу, откинулась в кресле и закурила. После напряженной работы дамы любили поболтать за очередной чашечкой чая или кофе. Графиня, удобно устроившись в своем «вольтеровском» кресле, спросила:

– Почему могут происходить ошибки, когда вы записываете то, что считаете нужным?

– Видите ли, – объяснила Елена, – я делаю это так. Я создаю в воздухе перед собой нечто вроде вакуума, если так можно выразиться, и сосредоточиваю на нем взгляд и волю. И тогда передо мной проходят сцена за сценой, как картины в диораме. Если же мне нужно сослаться на сведения из какой-то книги, я концентрирую внимание, и появляется астральный двойник книги, из которой я беру то, что мне нужно. Чем меньше в уме смятения, огорчений, тем больше в нем энергии и целенаправленности, тем легче мне это удается. Но сегодня меня так расстроило письмо от X., что я никак не могла сосредоточиться, и сколько ни пыталась воспроизвести цитаты, получалось не то. Учитель говорит, что теперь все правильно, поэтому давайте пить чай.

Чаепитие предполагалось в конце каждого рабочего дня. Ровно в семь часов подавался чай, за которым велись бесконечные разговоры. Затем Елена Петровна принималась раскладывать пасьянс, считая, что при этом ум ее отдыхает. Графиня Вахтмейстер отмечала: «Похоже, механическое раскладывание карт давало ей возможность умственно расслабиться после дневного напряжения. По вечерам она никогда не заговаривала о теософии. Она настолько утомлялась за день, что нуждалась только в отдыхе. Поэтому я набирала как можно больше журналов и зачитывала из них статьи или отрывки, которые, как мне казалось, могли заинтересовать или развлечь ее. В девять она отправлялась в постель, где раскладывала вокруг себя русские газеты и читала их допоздна».

Благодаря помощи графини Вахтмейстер, работа над «Тайной Доктриной» стала быстро продвигаться, надо было только скорее записывать и обрабатывать имеющийся материал. В этот ответственный момент возникла неожиданная помеха: Елена Петровна была недовольна качеством чернил, продаваемых в Остенде. Она раздобыла более совершенную рецептуру по сравнению с той, которую использовала в Одессе, и начала изготавливать чернила сама, как некогда в России. Поскольку свойства новых чернил были оценены по достоинству, то производство их пришлось расширить, и вскоре оно выросло в маленькое доходное предприятие. Однако просуществовало оно недолго. По воспоминаниям графини: «Однажды в дверь Е.П.Б. постучалась впавшая в крайнюю нужду просительница. Глубоко тронутая историей несчастной женщины, Блаватская решила помочь ей. В кармане ее просторного рабочего капота денег не оказалось. Она выдвинула ящик письменного стола, но и там было пусто. Тогда она позвала: "Послушай, Констанс, отдай ей наш чернильный заводик; авось да выкарабкается". Так мы и поступили».

Вскоре после этого в Остенде появился некто Бертрам Китли, из Лондонской ложи ТО, который приложил немало усилий, чтобы убедить госпожу Блаватскую в целесообразности ее переезда в Лондон. Предполагалось, что она должна сформировать там центр основной теософской работы. Поначалу Елена Петровна сопротивлялась, как могла. Но, поразмыслив над всеми «за» и «против», все-таки согласилась, хотя и считала, что лучше Олкотта с этой работой не справится никто.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.